Сэррей не стал противоречить Браю; он знал его упорство, когда дело шло о принятом решении. Но когда он прощался крепким рукопожатием с этим верным человеком, то ему казалось, будто что-то оторвалось от его собственной жизни. Теперь и он остался совершенно одиноким!
Глава тринадцатая. Давид Риччио
Через несколько месяцев Мария Стюарт отдала свою руку лорду Дарнлею. Накануне свадебного торжества перед эдинбургским замком трое коронных герольдов провозгласили лорда Дарнлея королем-супругом; брачную церемонию совершил епископ Дэмбленкский. Королева оделась для нее в черное бархатное платье и белую траурную вуаль, которую возложила на себя при смерти Франциска II. В капелле Голируда брачующиеся обменялись кольцами; после того Мария сняла свои вдовьи одежды и появилась в роскошном туалете на свадебном пиру, где первые лэрды королевства подавали царственной чете золотые блюда и пенящиеся кубки. В народ бросали деньги, и вскоре веселая бальная музыка огласила залы Голируда. А между тем на горизонте уже собиралась гроза, готовая грянуть с бешеным ревом, разрушить трон Марии и растерзать на ней обагренный кровью пурпур.
Мария приказала нарядить следствие для раскрытия преступного заговора, затеянного лэрдами Мюрреем и Эрджилем с целью умертвить Дарнлея. Однако вместо того чтобы предстать на суд, Мюррей снарядил войско и, возбуждая против королевы страну, обратился к народу с манифестом. В нем население призывалось к восстанию из-за того, что королева якобы нарушала законы государства, попирала свободу Шотландии, навязав ей короля без совета и созыва государственных чинов. Далее Мюррей обратился с воззванием о помощи граждан для защиты невинных последователей евангелического вероисповедания, против которых «сатана ополчил все силы мира сего».
По поручению королевы Елизаветы лорд Рандольф интриговал в Шотландии в пользу восставших. Королева Англии натравливала войско мятежных лэрдов и фанатизм ревнителей веры на Марию Стюарт в отместку за то, что она отвергла жениха, выбранного ею с целью властвовать через него над Шотландией.
Печальнее всего для Марии было то, что она не только не находила опоры в Дарнлее, но даже научилась презирать его, потому что, успев достичь своей цели, он поспешил сбросить с себя маску. Он предавался всевозможным удовольствиям более, чем это нравилось его супруге, а также был подвержен пьянству. Между ним и королевой возникла ссора на пиру у одного купца в Эдинбурге. Королева увещевала мужа, чтобы он не пил больше сам и не подзадоривал к тому же других. Однако Дарнлей не только продолжал поступать наперекор ей, но даже позволил себе оскорбить ее такими словами, что она в слезах встала с места. Впрочем, это случалось с нею нередко. Несогласия между супругами возникали и по иным поводам, между прочим из-за того, что Дарнлей в качестве супруга королевы требовал себе и короны, на что Мария Стюарт не желала согласиться. Вообще Дарнлей стал в тягость королеве, которой он надоел, и ее отвращение к нему все возрастало.
Мятежники овладели Эдинбургом; они думали, что этот город, бывший средоточием протестантства, тотчас восстанет, чтобы оказать им поддержку; однако их приняли холодно. Ни один горожанин не примкнул к ним, а из Голируда непрошеных гостей приветствовали выстрелами из осадных орудий. Изумленные общественным равнодушием и оробевшие ввиду собственной слабости, мятежные лэрды обратились за неотложной помощью к Англии; они ходатайствовали о присылке трехтысячного корпуса и нескольких военных судов, которые должны были появиться в Фортском заливе. Однако Мария, энергичной деятельности которой благоприятствовала вдобавок обычная мешкотность Елизаветы, не дала им дождаться подкрепления. Во главе армии из своих вассалов, представлявшей грозную силу в десять тысяч человек, она решительно выступила против Мюррея и его сообщников, предварительно объявив их мятежниками. Враги бежали. Мария очистила от них графство Файф, наказала лэрда Грэнджа и баронов, которые отнеслись благосклонно к мятежникам, взяла контрибуцию с городов Дэнди и Сент-Эндрью и овладела замком Кэмпбелль. Все эти походы она предпринимала верхом на коне, с пистолетами в седельных кобурах, в ожидании разбитого Мюррея, который снова приближался от английской границы, собрав остатки своего разбежавшегося войска. В своей горячности королева говорила, что скорее готова рисковать своей короной, чем отказаться от мщения.
Лэрд Дуглас находился неотлучно при ней, равно как и Сэррей, приехавший с этой целью из Англии, как только Мюррей кликнул клич, призывая граждан к оружию. Сэйтоны и католические лэрды с восторгом примкнули к ополчению королевы, и, когда она издала манифест, в котором объявляла народу, что знатное дворянство воспользовалось религией, только как предлогом свергнуть ее с престола, триумф этой смелой женщины казался несомненным.
Мятежники еще раз обратились к королеве Елизавете, однако эта осторожная государыня опасалась выступить в качестве явной противницы Марии Стюарт именно теперь, когда последняя могла назвать себя победительницей. Она весьма правильно предусматривала, что Мария скоро погубит сама себя, и не ошиблась на этот счет. Победа придала мужества воинственной королеве – и в пылком нетерпении уничтожить своих противников, отомстить Мюррею – и тогда, восстановив свою религию в побежденной стране, она назначила заклятого врага Мюррея, графа Босвеля, генерал-адмиралом Шотландии, католического графа Этоля поставила во главе тайного совета и поручила Риччио начать переговоры с папой и с Испанией, чтобы снова обратить Шотландию в католичество. Соглашение, предложенное ей Мюрреем, Мария Стюарт отвергла с гордостью.
В третий раз выступила королева в поход, рассеяла шайки Мюррея и прогнала его за английскую границу.
Эта жизнь, полная подвижности, предприимчивости и борьбы, опьяняла ее. Победа для Марии Стюарт была началом мщения. Она только и думала о том, чтобы раздавить мятежных лэрдов, и с этой целью приказала судить их как изменников, отняла у них имущество и государственные должности; ее планы в то время были гораздо обширнее и смелее. Все королевство преклонялось перед нею. В состав шотландского дворянства входили двадцать один граф и двадцать восемь лэрдов; из этого числа только пять графов и три лэрда шли ей наперекор, да и те находились в бегах. Мария Стюарт надеялась довести Елизавету до раскаяния в том, что та не признала ее наследницей, и проговорилась об этом намерении. Когда ей стали однажды доказывать, что она через меру утомляется своей походной жизнью, сопровождая армию даже в суровое зимнее время, королева ответила, что готова переносить всякие тяготы, пока не приведет своих верных воинов в Лондон.
Королева Елизавета скрежетала зубами от ярости, когда до нее доносились угрозы противницы, но ей приходилось очень туго, потому что Франция и Испания приняли сторону Марии, а в самой Англии грозной силой являлась для королевы католическая партия. Королева Елизавета была принуждена лицемерить, и у нее хватило наглости попрекнуть мятежом бежавшего Мюррея, уговаривать его подчиниться Марии и просить у нее пощады.
Мария Стюарт никогда еще не занимала столь важного положения, как в то время. Внутри королевства ей повиновались, а вне его пределов ее уважали. От ее ловкости зависело утвердить могущество, завоеванное ее мужеством. Если бы она выказала себя милостивой правительницей и простила Мюррея и прочих изгнанников, то заслужила бы тем их признательность и верность. После унижений, только что вынесенных ими в Англии, они сочли бы за счастье возможность вернуться назад в Шотландию, и так как им нечего было рассчитывать более на лукавую Елизавету, то эти люди снова примкнули бы к великодушной Марии. Таким способом королева расстроила бы английскую партию у себя в государстве, укрепив в то же время шотландскую в Англии, тем более что еще недавно упорный в своем сопротивлении Мюррей вернулся обратно, чтобы смиренно подчиниться верховной власти.
Приведем читателя опять ко двору Марии Стюарт. Как все здесь переменилось! Вместо мрачного стража, нашептывавшего королеве свои подозрения, в ее аванзале толпились французские кавалеры, посланники кардинала Лотарингского, чтобы окружать своим поклонением победоносную государыню. Вместо выслушивания угроз Мюррея Мария диктовала теперь свои приказы секретарю Давиду Риччио, мечтательные глаза которого смотрели на высокую повелительницу с безграничным обожанием и который был готов отдать жизнь в угоду ее малейшей прихоти. При королеве неотлучно находился ее старинный друг и советник, лэрд Мельвиль; когда гремели военные трубы, она появлялась во главе войска, когда раздавалась бальная музыка, она становилась королевой праздников.
Ей прощать! Прощать тем, которые сначала унижали ее и грозили ей, а когда у нее наконец иссякло терпение, подняли вооруженное восстание! Чего только не натерпелась, чего не выстрадала она! Издевательства реформатского духовенства, унижение ее друзей, смерть Кастеляра – все эти картины, вероятно, не давали ей покоя, томили ее душу, – и вдруг она должна простить тому, кто ради того чтобы увенчать свои деяния, хотел принудить ее к браку с вассалом Елизаветы, которая очутилась теперь почти бессильной перед нею и лицемерно отрицала, что когда-либо интриговала против нее? Мельвиль внушал Марии, что государственная мудрость требует милосердия, но французские послы склоняли ее к строгости.
Мария прошла в свой кабинет, чтобы посоветоваться с Риччио.
– Вы преданы мне, – сказала она, – вы понимаете мое сердце; вы видели, что я выстрадала; какой подадите вы мне совет?
Секретарь бросился к ее ногам; его лицо горело, а пылкий взор говорил ей, что это доверие наполняет его блаженством. Вместо ответа он подал ей письмо, вынутое им из грудного кармана, и приложенное к нему золотое кольцо с бриллиантами.
Королева взяла письмо, но прежде рассмотрела перстень.
– Это вещь лэрда Мюррея! – воскликнула она, и ее лоб мрачно нахмурился, а во взгляде, устремленном на итальянца, таилась подозрительность. – Что это значит?