– Мне только важно видеть королеву Елизавету, ваше величество, – заметил Сэррей. – Она должна будет принять меня, как человека, явившегося к ней по поручению королевы Шотландской, а сделает ли она это с удовольствием или отвращением – для меня безразлично.
– Вы так мало просите у меня, что я, конечно, с большой радостью дам вам письмо и от души желаю, чтобы ваша цель была достигнута! – проговорила Мария. – Надеюсь, что милости Елизаветы, если она вас удостоит ими, не заставят вас позабыть обо мне, вашем постоянном друге. Я мало знаю таких друзей, как вы. Другие мои доброжелатели требуют благодарности раньше, чем заслужат ее; очень многие из них заплатили за мои благодеяния низким предательством; один вы ни разу не дали мне возможности хоть частью погасить свой долг пред вами, который накопился в течение многих лет.
– Вы могли бы вполне расквитаться со мной, ваше величество, даже сегодня, если бы пожелали последовать совету преданного друга, – заметил Сэррей. – Поборите свой совершенно справедливый гнев, помиритесь со своим супругом, вы этим оградите себя и свою страну от нового кровопролития.
– О, нет, я была слишком жестоко обманута Дарнлеем, слишком глубоко оскорблена. Не будем больше говорить об этом. Мой секретарь напишет вам сейчас письмо к Елизавете. Передайте ей вместе с этим письмом, что ее смешные опасения совершенно неосновательны, что я жажду отдохнуть от интриг английского двора.
Мария Стюарт сделала прощальный жест рукой и благосклонно взглянула на Сэррея; но он видел по выражению ее лица, что она серьезно рассердится, если он произнесет еще хоть одно слово в пользу Дарнлея.
Сэррей бросил безнадежный взгляд на королеву, как будто она стояла на краю пропасти, которой сама не замечала.
Глава девятнадцатая. Убийство Дарнлея
Дарнлей действительно тотчас же выехал из Голируда, как только туда прибыл Босвель. На другой день, еще не зная, что Дарнлей скрылся, граф представил Марии Стюарт доказательства того, что Дарнлей завязал переговоры с католической партией и написал папе, будто королева с каждым днем выказывает все меньше и меньше религиозного рвения.
Мария презрительно передернула плечами и воскликнула, с досадой отбрасывая бумаги:
– Ах, да кто ему поверит! Право, я даже не вижу, какова цель этой новой подлой комедии.
– Но зато я-то вижу! – возразил Босвель. – Католики являются вашей главной опорой – вот Дарнлей и хочет вкрасться к ним в доверие, чтобы они встали на его сторону и воспротивились, если бы вы пожелали разорвать ваши брачные узы. Кроме того, по правилам вашей религии, развод не может состояться без согласия папы. Вот Дарнлей и старается подластиться к папе, представляясь ревностным католиком. Таким образом он надеется вырвать из ваших рук единственное орудие, которое может помочь вам разбить ненавистные оковы, связывающие с ним!.. Вы улыбаетесь?.. О, это жестоко! Если у вас хватает терпения влачить это тяжелое ярмо во имя того, что вы не видите человека, более достойного, ради которого стоило бы сбросить с себя это ярмо, зато другие не в состоянии терпеть, чтобы вы, которую на руках надо носить, принадлежали какому-то уличному мальчишке! Я лучше убью его, чем потерплю, чтобы он оставался около вас!
Мария продолжала улыбаться и наконец показала графу письмо:
– Прочтите, а потом судите сами!
Босвель схватил письмо.
– От графа Леннокса? – изумленно воскликнул он. – Лорд Дарнлей собирается бежать во Францию, так как не может долее выносить ваше презрение? Он до смерти огорчен тем, что потерял вашу любовь, и поэтому хочет навеки расстаться с вами, чтобы в тиши постараться искупить свой грех?..
– Разорвите письмо! – улыбнулась Мария. – Это – новое доказательство его лицемерия. Письмо пришло вчера; наверное, граф Леннокс надеялся, что это послание растрогает меня, что я пожалею о самоуничижении Дарнлея, удержу его и прощу все! Он выехал за ворота, зная, что я стою у окна. Но я пустила его ехать, куда хочет; мне до него нет никакого дела!
– Но ведь он уехал, не порвав связывающей вас цепи! Разве вы не видите, что он просто хочет сделать невозможным развод и что ему надоело унижаться?.. Вот он и хочет на чужбине навербовать себе сторонников, которые помогли бы ему защищать свои права! Неужели вы не боитесь, что он упорно будет настаивать на своих супружеских правах, чтобы вы не могли освободиться от него, чтобы вы никогда не могли подать свою руку тому, кому выпало бы на долю счастье завоевать вашу милость и благосклонность?
Мария Стюарт покачала головой.
– Я боюсь только одного: как бы Дарнлей не вернулся обратно, увидев, что его план оказался недействительным; если я захочу разорвать связывающие меня цепи, то никакой Дарнлей не в силах помешать мне в этом; сбежавший супруг может подпасть под декрет об изгнании, и папа разрушит подобный брачный союз!
– Вы хотите этого? – воскликнул Босвель. – Мария! Ваше сердце, наверное, заглянуло при этом в будущее, задумавшись над вопросом, кто должен заменить Дарнлея. Мария, многие могут по праву добиваться вашей короны, и я с радостью уступил бы вас каждому, достойному вас, если бы вы могли вручить корону, не отдавая руки. Но вы – королева, и тот, кто ухаживает за вами, добивается не только короны, но и женщины. Клянусь Богом, я никогда не мог бы лицемерить подобно Генри Дарнлею, будто добиваюсь руки Марии без ее короны, потому что там, где я люблю, я хочу иметь всю женщину, хочу быть полным господином, а не вассалом, действительным супругом, а не подданным. Мария, прогоните меня, удалите от себя, если ваше сердце не может подать мне ни малейшей надежды! Не давайте разгораться страсти, и без того пожирающей меня, так как я готов даже на убийство!
– Милорд Босвель, вы говорите с замужней женщиной! Если бы я была свободна, то вы не решились бы сказать такие слова под страхом того, что я либо подам вам свою руку, либо изгоню из пределов государства. Но я не свободна и потому не могу признаться вам, что была бы гораздо счастливее, если бы выбрала вас вместо Дарнлея. Этого вам достаточно. Сказать более было бы преступлением; таинство брака ставит между нами непреодолимую преграду. Однако посмотрите-ка! – сказала она, показывая на окно. – Оказывается, я не ошиблась: Дарнлей возвращается!..
Босвель выглянул в окно и увидал, как принц-супруг въехал в ворота замка. Босвель топнул ногой; на его лбу от бешенства налились жилы.
– Клянусь Богом, – скрипнул он от злости зубами, – такое издевательство королева Шотландии не должна была бы стерпеть. Это – подлое лицемерие! Граф Леннокс заслуживает казни за свое письмо. С вами – королевой – играют, словно с влюбленной девчонкой!
– Успокойтесь! – ответила королева, которой совсем не требовалось никакого подзуживанья, так как у нее и без того вся кровь хлынула в голову. – Быть может, болтают, что я сама вынудила жестоким обращением Дарнлея покинуть меня. Пусть он обвиняет меня, но клянусь Богом, если он осмелится сделать мне хоть один упрек, тогда я отвечу ему так, как следует; тогда суду придется разобраться, кто из нас виноват!
Королева приказала немедленно созвать тайный совет и попросить французского посланника присутствовать на заседании.
Когда собрались все лэрды, то пригласили также и Дарнлея. Слух, будто он сбежал, уже распространился среди всех. Дарнлей знал, что королева получила письмо его отца; он не осуществил намерения сбежать и таким образом мог сказать, что надежда примириться с Марией удержала его в Шотландии. Этим он рассчитывал дать доказательство, что не замышлял никакой измены. На заседание тайного совета он явился с видом человека, уверенного в своей победе: по его мнению, в присутствии лордов Шотландии Мария не могла не помиловать его, раз будет доказано, что он невиновен; если же он заговорит о своей любви к ней, то она не посмеет оттолкнуть его, не доказав таким образом всему свету, что сама только и думает, как бы порвать брачные узы.
– Ваше высочество, – начала Мария, и уже ее холодный, строгий тон заставил его вздрогнуть, – мы поставлены в известность, будто вы замыслили оставить Шотландию и поискать себе убежища во Франции. Я не хочу спрашивать французского посланника, не завязывали ли вы с ним таких переговоров, которые могут быть сочтены государственной изменой, равно как не хочу допытываться о том, что заставило вас отказаться от своей мысли. Я остаюсь при одном: вы собирались тайно покинуть страну и принимали меры к обеспечению бегства. Ваше высочество, если вы таили при этом какую-либо преступную мысль, то я не смею и не могу ставить вам это в укор, так как вы отказались от нее вполне добровольно. Но я требую ответа, что привело вас к подобной мысли? Мы, к сожалению, уже испытали, что некоторые из наших подданных пустились на открытые бунтовщические деяния, так как хотели добиться того, чего им не присудил бы никакой суд в стране. Но то, что вы, наш супруг, искали средства для тайного побега, что вы могли думать хоть один-единственный момент об этом, служит уже обвинением против нас и заставляет предполагать, будто мы лишали вас приличествующих вам прав и защиты, которых вы имели право требовать. Предъявите тайному совету ваши обвинения! Мы готовы защищаться против каждого обвинения и представить законные доказательства, но потребуем также, чтобы их проверили и указали нам, как мы должны поступать, чтобы быть справедливыми по отношению к самим себе, раз тот образ действия, который казался нам целесообразным, вызовет нарекания!
Дарнлей смущенно молчал. Он чувствовал, что всякое обвинение приведет только к тому, что Мария публично напомнит о его старых грехах и потребует наказания за них. Мог ли он жаловаться на отставку от государственных должностей, раз его измена была доказана? Мог ли он обвинять Марию в презрительной холодности обращения, раз в ее руках были неоспоримые доказательства того, что он лгал, когда ручался своим словом, будто невиновен в смерти Риччио? Он видел расставленную ему ловушку. Каждое обвинение могло обрушиться против него же самого, и процесс, которого он потребовал бы в свое оправдание, раздавил бы его! Дарнлей молчал. Лорды тоже обращались к нему с вопросами, но он ничего не отвечал им. Тогда французский посланник объявил, что, собираясь бежать, Дарнлей обрек нареканиям либо свою собственную честь, либо честь королевы, и порицание падет на него или на нее, сообразно тому, может ли он привести обоснованную мотивировку бегства или не даст никаких убедительных объяснений своего поступка.