Вечером того же дня ему показалось, будто он слышит под окном разговор и шум шагов. Камердинер уверял, что он ничего не слыхал, но на следующее утро Дарнлей нашел следы каких-то людей, терявшиеся в направлении к отверстию в стене. Дарнлей обыскал весь дом, но не нашел ничего подозрительного; только одна из дверей, которая вела в погреб под его спальней, была накрепко заперта.
Ночью он снова услыхал внизу шум, который был настолько громок, что и камердинер уже не мог отрицать его существование. Дарнлей хотел сейчас же исследовать, в чем дело, но камердинер отговорил его от этого и сказал, что сам узнает, отчего произошел там шум. Он взял меч и лампу, спустился вниз, и шум сейчас же замер. Через несколько минут камердинер вернулся обратно с докладом, что увидел там какого-то мужчину, немедленно скрывшегося при его появлении; очевидно, это был уличный бродяга, искавший крова на ночь.
На другое утро король послал к королеве настоятельную просьбу навестить его. Мария приказала ответить ему, что придет вечером и проведет с ним ночь, но сначала хочет присутствовать на свадьбе ее камердинера Себастьяна.
Тем временем убийцы окончательно выработали свой план. Босвель достал из Дэнбара бочонок пороха, а затем вызвал к себе камердинера королевы. Это был француз по имени Пари, находившийся на содержании у лорда. Босвель заявил ему, что хочет убить Дарнлея. Для этого необходимо было перенести порох в помещение под спальной комнатой принца-супруга и взорвать его на воздух.
– Как только я услышал это, – рассказывал потом на суде Пари, – так у меня сердце остановилось. Я ничего не мог ответить и потупился.
– О чем ты думаешь? – закричал Босвель, подозрительно глядя на него.
– Кажется, есть о чем подумать в таком деле!
– Говори прямо, что ты думаешь об этом?
– А если я скажу, вы простите меня? Ведь все обвинят в убийстве вас и королеву!
– Болван! Первые лэрды королевства сговорились со мной! Согласен ты дать мне ключ королевы или нет? Как бы глуп ты ни был, а ты поймешь, что в таком деле я могу потерпеть соучастников, но никак не лиц, знающих, однако не принимавших участия и способных выдать меня!
Пари принес ключ. Были сделаны слепки, после чего кровать королевы поставили так, чтобы она как раз приходилась под кроватью принца-супруга. Здесь хотели спрятать порох.
Для совершения преступления была назначена ночь на десятое февраля.
Существуют кое-какие улики, говорящие за то, что королеве был известен этот план. Она приказала снять с кровати Дарнлея новый бархат и заменить его старым, а из нижнего помещения убрать дорогой куний мех.
В то самое время, когда королева с герцогиней Эрджиль входила в дом Дарнлея, камердинер поджег матрацы королевы и выбросил их из окна.
Королева отправилась к супругу, и в то время как она болтала с ним, были внесены мешки с порохом в нижний зал. Когда это было сделано, Пари доложил ей, что ей нельзя будет остаться здесь на ночь, так как ее постель сгорела. Камердинер Дарнлея тоже заявил, что чувствует себя совершенно больным и должен вернуться в Голируд. Дарнлей, бывший в большой тревоге благодаря событиям прошлой ночи, заклинал камердинера остаться и предлагал ему свои матрацы, даже свою собственную кровать, лишь бы тот остался. Но камердинер отказался, а Мария обещала, что сама пошлет ему несколько слуг. Дарнлей заставил ее несколько раз повторить ему это обещание, а затем она покинула его, несмотря на все его просьбы; она заявила, что должна явиться в Голируд, чтобы присутствовать на потешном маскараде.
Она простилась – навсегда! – и Дарнлей остался один; он открыл Библию и пытался прогнать с души страх молитвами.
При свете факелов королева поскакала в Голируд. Ее свитой были лэрд Босвель и некоторые знатнейшие лица государства.
В то время как несчастный Дарнлей, облаченный в халат и туфли, бросился на кровать, положив около себя обнаженный меч и напрасно ожидая прибытия обещанных слуг, королева танцевала в празднично освещенных залах Голируда.
Босвель тоже танцевал и покинул замок лишь в полночь. Он снял богатое платье из черного бархата, затканного серебром и подбитого атласом, и накинул просторный гусарский плащ. С паролем «друзья Босвеля» он вместе с соучастниками миновал сторожевые посты, направился к Кирк-оф-Фильду и через отверстие в стене пробрался к дому, занимаемому Дарнлеем.
– Все готово? – спросил он человека, который, закутавшись в плащ, поджидал его.
Это был «больной» камердинер Дарнлея.
– Все готово, остается только поджечь фитиль.
– Так за дело! – скомандовал Босвель с мрачной решимостью.
Убийцы направились в ту сторону сада, откуда можно было видеть освещенное окно принца-супруга.
– Он там! – гласил ответ, и Босвель приказал зажигать мину.
Какой-то человек скользнул в дом и сейчас же бесшумно выбежал оттуда.
– Готово! – с дрожью в голосе прошептал он.
Прошло несколько секунд. Босвель от нетерпения не находил себе места. Несмотря на предупреждение фейерверкера, он подбежал к дому, лег на живот и заглянул в окошко погреба, чтобы посмотреть, горит ли фитиль. Едва успел он выскочить оттуда и отбежать на безопасное расстояние, как раздался страшный треск, словно выстрелили из тридцати пушек. Город, поля, бухта так ярко осветились от этой ужасной молнии, что на мгновение можно было видеть корабли, плывшие по морю в расстоянии двух миль; затем все стемнело, дом был превращен в обломки.
Благодаря матрацам тело Дарнлея было изолировано от действия огня и на другой день было найдено с явными следами удушения – очевидно, Дарнлей еще корчился, когда его нашли, и его удушили собственными подвязками. Паж был тоже убит.
Босвель поскакал обратно в Голируд, снова прошел мимо сторожевых постов, пришел к себе в комнату, выпил несколько кубков вина и лег спать.
Через несколько минут в дверь к нему постучались. Он открыл.
– В чем дело?
– Дом Дарнлея взлетел на воздух, принц-супруг убит!
– Фу! – крикнул Босвель. – Ведь это убийство!
Он снова оделся и поскакал вместе с графом Гэнтли к месту преступления. Разогнав толпы любопытных, собравшихся к месту взрыва, он приказал перенести труп в Голируд, где через несколько дней Дарнлея втихомолку похоронили…
Мария узнала о страшном происшествии от самого Босвеля, который доложил ей о случившемся довольно-таки хладнокровно. Она пролила несколько слезинок, но не закричала о мести, как при известии о смерти Риччио.
Весь народ был возмущен злодеянием и вслух винил в совершившемся Босвеля. Мария приказала тайному совету, состоявшему почти исключительно из соучастников заговора Босвеля, расследовать страшное дело и распорядилась, чтобы отслужили заупокойные обедни о погибшем. В то же время появился указ парламента, гласящий, что каждый, увидавший на эдинбургском кресте памфлеты и оскорбительные плакаты и не уничтоживший их, будет предан смертной казни; с другой стороны – обещалось 3 тысячи ливров тому, кто укажет на следы убийц. На другое же утро на эдинбургском кресте появился плакат, обвинявший в убийстве Дарнлея Босвеля, Бальфура, Жозефа Риччио и других слуг королевы.
Придворный этикет Шотландии требовал, чтобы каждая королева-вдова просидела сорок дней в одной из комнат замка запертой и при свете единственной лампы. Однако Мария уже на двенадцатый день приказала открыть дверь и неоднократно принимала у себя Босвеля; на пятнадцатый она отправилась с ним в загородный дом Сэйтонов и была достаточно неосторожна, чтобы не отказываться там ни от каких развлечений.
Босвель уже за несколько недель до этого подал просьбу о разводе со своей женой. Причиной он выставил то обстоятельство, что жена была ему близкой родственницей, так что их брак был противен законам. Это бракоразводное дело в связи с убийством Дарнлея показывало, каким путем Босвель и королева хотели стать свободными. Правда, когда жалоба Босвеля была подана в суд, то его супруга и со своей стороны тоже потребовала развода, так как он нарушил святость брака с ее горничной, девицей Краффорд. Бэрлей же сообщил и еще большее: будто Босвель сам обвинил себя в неоднократных изменах жене с некоей леди, служившей главной посредницей между ним и королевой.
Савойский посол Морета выехал из Эдинбурга на второй день после убийства Дарнлея и донес своему правительству, что Мария знала о готовившемся убийстве и допустила совершиться этому делу. Были и другие показания, говорившие, что после смерти Риччио королева неоднократно грозилась убить сама Дарнлея, если не найдется никого, кто взял бы это на себя.
Народное недовольство росло все больше по мере того, как все меньше и меньше Мария проявляла рвения разыскать и наказать убийц. Ей пришлось жестоко поплатиться за бесконечное легкомыслие, с которым она оставила при себе человека, обвиняемого в убийстве, и сбросила траурные одежды. Все негодовали. Несмотря на запреты парламента, на улицах появлялись один за другим плакаты, открыто обвинявшие королеву и Босвеля в совершении преступления. Духовенство с амвона взывало о мести и грозило Божьим гневом. Наконец в Эдинбурге появился Босвель с многочисленными всадниками и объявил, что передушит всех клеветников.
Отец убитого требовал от королевы правосудия.
«Естественная обязанность, – написал он, – вынуждает меня просить Вас, Ваше Величество, во имя Вашей чести собрать все дворянство Шотландии, чтобы оно расследовало и отомстило за мерзкое злодеяние. Я не сомневаюсь, что Господь просветит Ваше сердце и научит найти истинного виновника этого позорного дела».
Мария ответила, что она для этого созвала парламент.
Тогда Леннокс сделал ей представление, что преступление такой важности должно быть наказано немедленно, а потому необходимо приказать, чтобы арестовали тех, кого памфлеты и плакаты обвиняли в убийстве.
Это не было сделано, и часть убийц благополучно спаслась. Что же касалось графа Босвеля, то Мария, словно издеваясь над обвинителями, подарила ему имение Блэкнес и вручила команду над эдинбургским замком.