– Вот здесь жила она, – сказал Ламберт, – и моя дочь была ее поверенной. Я охранял леди от лорда Лейстера так же, как и от вас. Я предчувствовал несчастье, но мне и в голову не приходило, что меня обманут, вместо того чтобы видеть во мне орудие преступления. Однако тише! Звонят! Кингтон сдержал слово! – Ламберт подошел к стене и нажал какую-то скрытую пружину, вследствие чего в стене открылась потайная дверь. – Вот спрячьтесь сюда! Здесь вы услышите каждое слово, и если я не ошибаюсь, то из уст другого вы получите более удовлетворительные объяснения, чем их мог бы дать вам я. Теперь ведь и я такой же обманутый, как и вы!
Сэррей прошел в тайник и, в то время как Ламберт торопился отворить ворота парка, принялся исследовать запор потайной двери, чтобы иметь в случае крайней необходимости возможность самому открыть ее. Он прислонил обнаженный меч к двери, чтобы в любой момент иметь под рукой оружие и дорого продать свою жизнь, если ей будет что-либо угрожать.
Прошло четверть часа; наконец послышались голоса и шум шагов.
Пельдрам отвел лошадь в конюшню и охотно последовал приглашению Ламберта поселиться в комнате Филли.
– А здесь и в самом деле недурно! – воскликнул Пельдрам, входя в комнату и с удовольствием вытягиваясь на мягком диване. – С вашей стороны очень мило, дедушка Ламберт, что вы бодритесь и строите веселую рожу в несчастье. Тут уж ничего не поделаешь, и это будет для вас самым лучшим. Позаботьтесь-ка о добром винце да изрядной закуске; тогда я буду в хорошем расположении духа и прогоню у вас всякое дурное настроение. Я вижу, – продолжал он, видя, что Ламберт принес и откупоривает бутылку хорошего вина, – что вам в голову приходят иногда очень хорошие мысли, так что мы с вами скоро споемся. Камеристок леди нужно отпустить, но если среди них имеются хорошенькие, то с этим торопиться нечего; у меня имеется полномочие устраиваться, как мне удобнее, ну а для этого необходимы красивые женщины.
– Вот этого, пожалуй, вам будет не хватать, сэр; придется поискать в Кэнморе. Но разве сэр Кингтон не дал вам для меня никакого поручения? Нет! – воскликнул Ламберт, отталкивая предложенный ему Пельдрамом стакан вина. – Я не могу пить, пока не успокоюсь насчет судьбы моего ребенка.
– Вы – дурак, Ламберт! Хорошенькую Тони будут содержать, как настоящую леди, и если бы вы не были ослом, то стали бы только радоваться, что ее силой увезли из этого притона. Возможно, что она понравится лорду, и тогда ваше счастье обеспечено.
– Ну, у лорда есть жена, – ответил Ламберт, с большим трудом сдержавшийся при этой фразе Пельдрама, и только легкая дрожь в его голосе выдала прислушивавшемуся Сэррею, чего стоила старику разыгрываемая им комедия.
– Дурацкая комедия! – засмеялся Пельдрам. – Послушайте! Дожив до седых волос, вам следовало бы быть поопытнее. Вы один виноваты во всем, что произошло; ведь это вы вбили леди в голову, чтобы она настаивала на свадьбе. Неужели вы так глупы, что верите, будто лорд, имеющий возможность взять в жены даже королеву, даст себя связать первой попавшейся смазливой мордочке?
– Он сам так говорил…
Пельдрам громко расхохотался, выпил остатки второй бутылки вина и, смеясь, воскликнул, отдаваясь чувству неизъяснимого блаженства от старого, доброго вина:
– Если ваша хорошенькая дочь так же невинна, как и вы, то я не завидую Кингтону, который только теряет время, ухаживая за ней. Ну кто держит слово, вырвавшееся в минуту страсти, и к чему любовные клятвы, как не для обольщения хорошеньких дурочек? Если бы вы не были таким ослом, то лорду не понадобилась бы комедия с венчанием, и теперь вы могли бы сделать хорошенькое дельце, потому что чего-чего, а уж за деньгами тут не стоят. А теперь вместо вас Кингтон разъяснит леди положение дел и получит кругленькую сумму!
– Брак совершен, а леди не согласится на развод.
– Она подчинится, или ее заставят сделать это. Если она будет настаивать на своем, так пусть ищет доказательства своего брака… Разумеется, если только ее не отправят до того еще в сумасшедший дом…
– У нее найдутся заступники.
– Вы думаете? Башни Лейстершайра очень прочно построены, и уже многие были укрощены в их недрах. Вы, кажется, очень желаете составить компанию сэру Браю?
– Что вы говорите? Сэр Брай посажен в тюрьму? А что, если лэрд Сэррей потребует его освобождения?
– Пусть-ка лорд Сэррей подумает сначала о своей собственной голове! Не пройдет и трех дней, как его обвинят в государственной измене и изгонят из пределов государства! Лорд Лейстер не шутит, а сэр Кингтон еще менее! Вот это – человек! Фехтует, словно сатана, а стоит ему только устроить где-нибудь западню, так уж намеченная жертва не уйдет – обязательно попадется! У него в руках имеются доказательства, что лорд Сэррей и сэр Брай примкнули к заговору католиков в Шотландии. Эти документы он послал в Лондон, и не успеет Сэррей даже узнать о том, что леди исчезла, не успеет он добраться до границы, как его будет поджидать приказ об аресте, а если его поймают здесь, то граф Лейстер позаботится о том, чтобы обезвредить его! Да вы, вероятно, думаете, что наш брат только тем и занимается, что нацепляет лорду шпоры да седлает ему жеребца? Что мы – только слуги, и больше ничего? Гм… если, как это было со мною, приходится вмешиваться в интимные дела своего господина, тогда надо потакать его слабостям и постараться взять у него из рук поводья; тогда можно добиться и власти, и богатства. Ну, подумайте сами: было время, когда вы смотрели на меня свысока, а теперь я стал человеком, служащим первому лорду государства. Теперь уже я – ваш господин, и если мне заблагорассудится, то я могу приказать посадить вас на цепь, хотя бы вы десять раз собирались стать тестем моего друга Кингтона!
– Этого никогда не будет! – вскрикнул Ламберт.
– А вы думаете, вас спросят? Вы – просто старый болван, и больше ничего! Неужели вам больше по душе, чтобы Кингтон сделал вашу дочь своей любовницей, чем вас – тестем человека, имеющего возможность довести до эшафота первого лорда Англии? Предоставляю вам время подумать об этом на досуге! Через три дня я должен доложить о вас. Если вы будете покорны, то ваше счастье будет обеспечено, если же нет, то в Лейстершайре еще найдутся цепи, чтобы навеки приковать вас к сырым стенам.
– А если я убью вас и убегу сам? – мрачно сказал Ламберт, невольно хватаясь за рукоятку кинжала.
– Я живал между испанцами и итальянцами и то бывал всегда проворнее кинжала бандитов, и вы погибнете, как только вытащите кинжал из ножен! Во-первых, я всегда начеку и моя рука даже в пьяном виде никогда не ошибается; во-вторых, вблизи находятся люди, которые ждут, чтобы время от времени я подавал им сигналы, знаменующие, что я жив, здоров и весел. Не дам я этого сигнала – и через час парк Кэнмор-Кэстля будет полон вооруженных людей и ваш смертный приговор готов. Если вы попытаетесь бежать, то вам не удастся далеко уйти. Да и не в том дело: в тот самый момент, когда станет известно, что вы поступили предательски, сэр Кингтон имеет разрешение графа Лейстера опозорить вашу дочь, а он очень жаждет этого! Вы не можете доставить ему большее удовольствие, чем нарушив условия, поставленные графом. Слово лорда защищает вашу дочь до тех пор, пока я доволен вами и буду посылать хорошие сведения о вас. Если же вы провинитесь в чем бы то ни было, то она поплатится за вас. Поэтому если вы любите свою дочь, то должны беречь меня как зеницу ока!
– Можете ли вы дать мне клятву, что чести Тони ничего не грозит до тех пор, пока я не выйду из повиновения графа? Вам неведомо чувство отца, дрожащего за судьбу своего ребенка!.. Эта мучительная боязнь ужаснее, чем страдания предсмертных конвульсий! Поклянитесь честью своей матери, своей верой в Бога, что честь моей дочери останется незапятнанной, если я буду повиноваться и подчиняться! – воскликнул Ламберт.
– Даю вам эту клятву, и вот вам моя рука, а я еще ни разу в жизни не нарушал данного слова! Благодарите Бога, что Он просветил ваш рассудок и не дал вам оставаться в прежнем упорстве, которое повело бы только к вашей гибели. Я предпочитаю быть другом честного человека, чем шпионом упрямого болвана. Если вы спокойно рассудите все это дело, то найдете, что оно сложилось далеко не так уж плохо. Лорд Лейстер вовсе не желает причинить вам зло, он только хочет быть уверенным в том, что с вашей стороны ему ничего не грозит, а Кингтон поостережется причинить бесчестие вашей дочери, пока лорд хоть немного дорожит вами.
– Ну, а леди? Что будет с ней?
– Гм!.. Ну, знаете, вы спрашиваете больше, чем мог бы ответить даже и человек умнее меня! Вернее всего, что сам лорд еще не знает, чем кончится вся эта история. Если в конце концов она послушается умного совета, то ей не придется пожалеть, что она целый год играла роль графини. Да и, говоря между нами, королева достаточно перезрела, чтобы заставить лорда помешаться от любви к ней. Если леди окажется достаточно умной, то она останется тем, чем является теперь, то есть любовницей могущественного графа. Если же она потребует большего, тогда ей придется узнать, что значит становиться поперек дороги такому человеку, как граф Лейстер!
– Ну да, разумеется, граф найдет слуг, которые избавят его от этой надоедливой особы!
– Разумеется, если только он хорошо заплатит. Ну а потом пусть хоть и отвечает за это сам; это – уже его дело!
– Вы думаете? Знаете ли, обыкновенно это бывает иначе. Отдать приказание – дело быстрое, особенно когда оно касается того, чтобы убить невинную женщину, но затем настает час раскаяния и вызвавший злое деяние начинает ненавидеть того, кто слишком ревностно помогал ему в удовлетворении его страсти, а тому, кто явился исполнителем его воли, и вовсе несдобровать! Ведь лорду придется отделаться от тех, кто знает его тайну и помогал в совершении преступления. Да, да! – продолжал Ламберт, заметив, с каким вниманием Пельдрам прислушивался к последним словам. – Я уже не раз подумывал обо всем этом и, если бы только здесь была моя девочка, я был бы страшно рад, что отделался от леди. Говоря между нами, я больше всего боялся, что Кингтон уговорит лорда совершить такой поступок, который позднее заставит графа раскаиваться, а главное – что он изберет меня орудием всего этого. Ведь Кингтон не постесняется пожертвовать головой самого близкого друга, лишь бы самому вылезти сухим из воды!