Лицо Лейстера прояснилось, и подозрение рассеялось.
– А, вы любите дочь управляющего? – воскликнул он. – Это меня радует вдвойне, так как мне представляется возможность примирить ворчливого старика, дав ему богатого зятя. Получили вы уже от мисс ее согласие?
– На это я не мог решиться, милорд. Усердие к службе вам поставило меня во враждебные отношения к старику Ламберту, а мисс Тони так нежно любит своего отца, что к его противнику не может не относиться подозрительно.
– Положитесь на меня; Филли замолвит за вас словечко! – воскликнул лорд с искренним доброжелательством.
Вдруг сквозь темные верхушки сосен пред ним открылись крутой обрыв скалы и над ним стены замка. Почерневшие от огня стены мрачно вырисовывались на горизонте, и весь замок напоминал скорее разбойничье гнездо, нежели здание, предназначенное для пребывания молодых женщин.
Через несколько минут подъехали к подъемному мосту. Кингтон подал знак свистком; появился молодец дикого вида, весь вооруженный с ног до головы; петли заскрипели, и мост с грохотом опустился.
Филли испуганно посмотрела на своего супруга: очевидно, ею овладело чувство страха при виде этой тюрьмы. Тони задержала своего коня с таким видом, как будто не верила, что это место предназначено для пребывания графини. Даже сам Лейстер пришел в нерешительность, когда увидал дикого молодца, охранявшего вход в замок.
Но повернуть обратно было уже слишком поздно; нужно было, наоборот, скрыть свое подозрительное отношение к Кингтону.
Он взял под уздцы коня Филли, между тем как Кингтон почти силой втащил иноходца Тони. Подъемный мост снова загрохотал, подоспели неопрятные слуги, коней отвели на конюшню, а гостей Кингтон проводил в жилые комнаты замка.
Комнаты были наскоро приведены в жилой вид и превосходили, во всяком случае, те ожидания, какие создались при внешнем виде мрачного замка. Пребывание в таком убежище имело несколько романтический вид и могло бы показаться обитателям даже привлекательным, если бы владельцем замка был не Кингтон, а кто-либо иной. Окна были расположены непосредственно над пропастью; открывался широкий вид на лесистые возвышенности, глубокие расселины скал и мрачные овраги; но внизу, под ногами, зияла глубокая пропасть, по скалам, шумя и пенясь, несся горный поток и терялся в лесной чаще; шум от верхушек темных сосен раздавался как погребальная песнь; падение из такого окна грозило неминуемой гибелью.
Слуги встретили гостей с льстивым подобострастием, которое возбуждало не доверие, а лишь отвращение. На смуглом лице человека, которому Кингтон отдавал распоряжения, лежал отпечаток диких страстей; темные, жгучие глаза свидетельствовали об отваге и решимости, но вместе с тем в его взоре выражалась и хитрость, когда он взглянул на Лейстера, принимая от Кингтона приказание исполнять все требования этого господина и нести ответственность за все, что будет происходить в замке.
– Сэр Джонстон, – обратился Лейстер к распорядителю, узнав от Кингтона его имя, – вашему попечению поручаются две дамы, требующие к себе почтения. Вы предоставите им полную свободу, поскольку это не грозит опасностью для них, и будете ответственны за все их неудовольствие, равно как и за то, чтобы к ним никто не приближался, кроме меня и сэра Кингтона. Если я буду доволен вами, то при каждом моем посещении замка вы будете получать по пятидесяти золотых, а в тот день, когда я увезу отсюда дам, вы получите тысячу золотых и можете обратиться ко мне за исполнением любого желания. В моей власти карать за измену и настигнуть изменника, где бы он ни был, – в Шотландии или во Франции; наоборот, верную службу я сумею вознаградить по-княжески, и если вы своей прежней жизнью обрекли свою голову на погибель, то я мог бы вам добыть милостивое прощение и приличное, доходное служебное положение.
Джонстон прислушался к этим словам, а беспокойство, которое при этом обнаруживал Кингтон, дало ему понять, что он имеет дело с более влиятельным господином, чем тот, который нанимал его. Кингтон от досады кусал свои губы; он надеялся, что лорд из предосторожности сохранит свое инкогнито, а тут оказалось, что ему наполовину пришлось утратить свое значение. Джонстон действительно подвергался преследованию за преступление: во время одного грабежа он при самозащите убил мирового судью, поэтому обещание лорда произвело на него большее впечатление, чем все обещания и угрозы Кингтона.
Впрочем, последнему пока нечего было опасаться; он не сомневался, что как только Лейстер очутится при дворе и его честолюбивые замыслы начнут осуществляться, он наверное обратится к нему с предложением посодействовать полному исчезновению Филли. Подъемный мост был поднят; теперь Филли и Тони были в его власти; Лейстеру придется подчиниться ему как в хороших, так и в плохих обстоятельствах. Каждой угрозе лорда Кингтон мог противопоставить угрозу со своей стороны. Но угроз нечего было и опасаться! Что мог предпринять лорд, не пользуясь им, как необходимым орудием?!.
Граф Лейстер пробыл в Ратгоф-Кэстль всего несколько часов. Он слишком долго отсутствовал из Лондона, чтобы не поспешить со своим возвращением.
Прощание с возлюбленным никогда еще не было так тяжело для Филли, никогда еще ее нежный, озабоченный взгляд не напоминал ему о данных клятвах так живо, как в этот момент. Единственным утешением, облегчавшим ей разлуку, было то, что Лейстер брал с собою и Кингтона. В присутствии этого человека Филли всегда испытывала безотчетный страх, и только безграничное доверие и любовь к Лейстеру заставляли Филли повиноваться ему, а не броситься за ним вслед и уцепиться за его коня. Его отъезд казался ей как бы смертным приговором.
– Теперь вы можете с легким сердцем отправляться в Лондон, – сказал Кингтон Лейстеру, когда они пробирались через лесную чащу, – Ратгоф-Кэстль – вполне безопасное место, туда не проникнут ни шпионы, ни искусители.
– Что вы хотите этим сказать? Разве вы полагаете, что у Ламберта имеются какие-нибудь дальние планы?
– Нет никакого сомнения, что Ламберт был в сношениях с лордом Сэрреем. Хорошо, что леди уехала оттуда. Она нежно любит вас, и для нее не существует другого счастья, как быть с вами неразлучно, но этому может поверить только тот, кто это видит…
– Кингтон, у вас есть какое-то подозрение, которое вы скрываете от меня. Говорите прямо!
– Это не более как мысль, которая зачастую занимает меня. Мне кажется странным, что лорд Сэррей принимает такое живое участие в леди.
– Ах, вот на что вы намекаете? – сказал Лейстер со спокойной улыбкой. – Но мне вполне понятно это участие.
– Значит, вам известно также, что в Сент-Эндрью все убеждены, что лорд Сэррей увез вашу супругу. Я знал об этом и не мог себе объяснить, почему вы предоставили ему свободный доступ в замок; ведь чувство ревности всегда делает человека прозорливым.
– Вздор! Филли нема. Сэррей любит ее как отец, как покровитель.
– Неужели красота леди, пленившая вас, могла остаться незамеченной лордом Сэрреем? Разве любой отец не удовольствовался бы словом графа Лейстера?
– Сэррей именно и удовольствовался! – возразил Лейстер, но по его тону было заметно, что мысль, на которую навел его Кингтон, задела его.
– Однако это не помешало ему шпионить при помощи сэра Брая и стараться тайно проникнуть в Кэнмор-Кэстль, – улыбаясь, сказал Кингтон.
– Вы правы, ей-богу, правы! В этом есть доля вероятия! – воскликнул Лейстер, вспоминая, как Сэррей искал приключений в Сэйтон-Гоузе.
– Вспомните, как неохотно леди покидала Кэнмор; быть может, Ламберт был уже подкуплен лордом Сэрреем.
– Черт возьми, вы, кажется, готовы обвинить леди?
– Нет, это было бы безумием с моей стороны, так как дурной вестник всегда становится ненавистным. Я могу поклясться в невиновности леди, но…
– Значит, у вас все же есть сомнение? Послушайте, вы, должно быть, хотите испытать силу моего кинжала? Горе тому, кто решится оклеветать супругу графа Лейстера!
– Милорд, искуситель является под видом друга, отца-покровителя. Быть может, лорд Сэррей только притворяется заботливым, чтобы получить доступ, как он сделал это тогда, когда понуждал вас поскорее совершить обряд бракосочетания. Не имея надежды, не станешь и рисковать! А лорд Сэррей рассчитывал во всяком случае на хороший прием, если мог дать обещание побудить вас представить леди ко двору.
– Вы – олицетворение сатаны, Кингтон! Какова цель ваших подозрений? Вы хотите заставить меня усомниться в моей жене? Клянусь Богом, если только вами руководит это желание и вы солгали, то берегите свой язык! Я приколю его своим кинжалом к порогу двери моей супруги.
Кингтон был слишком опытный интриган, чтобы не удовольствоваться таким успехом. Он знал, что семя подозрения, ловкой рукой брошенное в сердце человека, не нуждается в заботливом уходе, а само пускает корни и разрастается.
– Милорд, – произнес он, – я далек от того, чтобы решиться на какое-либо обвинение; я хотел только доказать вам, что во всяком случае было полезно удалить леди из Кэнмор-Кэстля. Я мог ошибиться относительно лорда Сэррея и убежден, что ваша супруга старательно избегала бы всяких сношений с ним, если бы он проявил по отношению к ней какой-либо иной интерес, кроме дружбы. Но ведь вы можете пробыть в отсутствии более продолжительное время и до сведения леди могут дойти слухи о милости королевы! Все это способно вызвать известное, вполне естественное, настроение, которое может использовать тот, кто сумеет и пожелает.
– Довольно, Кингтон, ваши выводы и мысли приводят меня в бешенство. Одна мысль, что лорд Сэррей посягает на мою жену, заставляет меня пожалеть о том, что я пощадил его жизнь, когда он употребил насилие надо мною и даже грозил войском. Он не довольствуется тем, что вынудил у меня клятву, которая унизила бы мое достоинство, если бы мы не были с ним так близки, а продолжает вмешиваться в мои дела и, как навязчивый поп, стережет меня, как будто я обязан давать ему отчет в своих поступках. Этому нужно положить конец!