– Вы не знаете королевы, Кингтон, – возразил Дэдлей, – она благодаря своей подозрительности чрезвычайно наблюдательна, и от нее не скроешь лжи. Мне кажется, что лучше сказать ей всю правду. Она сначала рассвирепеет, но, когда гнев остынет, она успокоится и поймет, что, мстя мне за мою вину, она прежде всего компрометирует себя.
– Королева передаст ваше дело в палату пэров, где вас будут судить как соблазнителя женщины, – заметил Кингтон. – Вы оскорбили королеву, добиваясь ее руки, уже будучи женатым. Такой обман по отношению к ее величеству сочтется большим преступлением, и вас могут присудить даже к смертной казни. Не забудьте, что главным вашим обвинителем и вместе с тем судьей является оскорбленная женщина.
– К тому же беспощадная в своей ревности! – прибавил Дэдлей. – Да, я поступил как безумный! Все же я предпочитаю потерпеть какое угодно наказание, чем продолжать существовать в постоянном страхе.
Кингтон не переставал горячо убеждать своего господина в том, что надежда еще не потеряна, что он не должен допускать торжество Сэррея, который нарушил данное ему слово.
– Отвергайте все, что он будет говорить, – советовал верный слуга, – раз он изменил вам, то и с ним следует бороться его же оружием. Неужели вы согласны погибнуть, для того, чтобы Сэррей явился утешителем вашей вдовы?
Дэдлей наконец согласился с доводами Кингтона, и у него явилась даже надежда, что он может выйти победителем из этого критического положения.
В зал вошел лорд Сэррей. Он был в скромном костюме и высоких сапогах из оленьей кожи, придававших ему скорее вид воина, отправляющегося на войну, чем кавалера, собирающегося провести время в обществе дам. Может быть, предстоящая ему опасность заставила Сэррея позабыть о своем туалете, а может быть, он думал, что, являясь к королеве в качестве обвиненного лица, было бы некстати надеть на себя поданное платье.
Как бы то ни было, но костюм Сэррея произвел очень неприятное впечатление на королеву, которая, подобно многим женщинам, обращала большое внимание на внешность. Она не требовала от Сэррея дорогого одеяния, но то обстоятельство, что он не потрудился надеть придворный костюм, а явился к ней в парадном платье, заставило Елизавету обвинить Сэррея в недостатке уважения к ней. К невыгодному впечатлению, произведенному внешностью Сэррея, примешивалось еще и чувство неприязни к нему за то что он, несмотря на все благодеяния, оказанные ему Елизаветой, был на стороне Марии Стюарт. К довершению всего английская королева обладала необыкновенно тонким обонянием и не переносила запаха кожи, а потому сапоги Сэррея в особенности прогневали ее.
– Милорд Бэрлей, возьмите, пожалуйста, от лорда Сэррея письмо от нашей сестры, – проговорила Елизавета, затыкая платком нос, – а вы, милорд Сэррей, держитесь подальше от меня. Я даже отсюда чувствую убийственный запах ваших сапог.
– Я проскакал сотни миль, ваше величество, чтобы просить вас о правосудии, и потому позволил себе явиться к вам не в туфлях и шелковом камзоле, тем более что я еду прямо из лагеря! – холодно ответил Сэррей, приняв слова королевы за желание выказать ему немилость.
– Вы хорошо делаете, милорд, что напоминаете нам о правосудии по отношению к вам, – проговорила Елизавета. – Вы сказали, что возвращаетесь из лагеря! Где же это было? Я не слыхала, чтобы вы сражались под моим знаменем.
– В Шотландии появились мятежники, ваше величество, которые осмелились злоупотребить именем вашего величества и распространили ложный слух, будто английская королева благосклонно смотрит и даже поощряет восстание против Марии Стюарт! – ответил Сэррей. – В это же время английский посланник уверял шотландскую королеву в непоколебимой дружбе вашего величества к ней. Поэтому я больше полагался на слова лорда Рандольфа, чем на слухи мятежников, и выступил против них.
– Вероятно, лорд Рандольф также посоветовал вам произвести возмущение среди моих подданных католиков для блага шотландской королевы, – насмешливо заметила Елизавета, – и вы с этой целью приехали в графство Лейстер? Что же, много вам удалось навербовать сторонников Марии Стюарт?
– Тот, кто сообщил вам эту небылицу, ваше величество, или сам лжет, или был кем-нибудь жестоко обманут! – негодующим тоном возразил Сэррей.
– Милорд Бэрлей, что вы можете сказать по этому поводу? – спросила Елизавета. – Ведь жалоба исходит от вас.
– Я могу возразить на резкие слова лорда Сэррея, ваше величество, лишь то, что бумага, переданная мною вам, была удостоверена лейстерским судом. Если тут существует какая-нибудь ошибка, то лорду Сэррею не трудно будет доказать свою невиновность. Во всяком случае, ему не следует так резко выражаться и оскорблять других.
– Мои слова не относились к вам, милорд, – поспешил извиниться Сэррей, – наоборот, я очень благодарен вам за то, что вы дали мне возможность быть принятым королевой и услышать от ее величества, в каком страшном преступлении обвиняют меня. Я думаю, что судья, подписавший этот донос, был обманут каким-нибудь лжецом. Если бы мне пришлось вербовать наемников для защиты шотландской королевы, то мне незачем было бы ехать во владения графа Лейстера; гораздо проще было бы искать таких людей в собственном графстве! Конечно, я решился бы на это лишь при том условии, если бы вы, ваше величество, ничего не имели против того, чтобы таким способом увеличилось войско шотландской королевы.
– Что же привело вас тогда во владения графа Лейстера? – спросила Елизавета. – Очень странно, что обманутым оказался не только судья, но и сам граф Лейстер, ваш старый товарищ по оружию. Милорд Лейстер, на каком основании вы поддерживаете донос на лорда Сэррея, поданный мне лордом Бэрлеем? Вы слышите, что говорит ваш бывший друг? Он утверждает, что судья был обманут каким-нибудь лжецом.
– Я с удивлением и грустью смотрю на то, что здесь происходит, ваше величество, – ответил Лейстер. – Еще вчера, когда лорд Бэрлей передал вам просьбу лорда Сэррея, я был поражен и глубоко огорчен, что лорд Сэррей выбрал себе посредником не меня, а лорда Бэрлея, и сейчас же у меня явилась мысль, что, может быть, и я был кем-нибудь обманут. Уже довольно давно лорд Сэррей не принадлежит больше к числу моих друзей. При тех отношениях, которые существовали между нами в последнее время, для меня был непонятен приезд лорда Сэррея в мои владения, так как мне не приходило в голову думать, что он может нарушить свое слово или считать меня способным на измену. Я спросил о цели приезда лорда Сэррея у человека, который является моим заместителем в Лейстере, а именно у сэра Кингтона, и выслушал от него то, что имел уже честь доложить вам. Я пригласил сюда сэра Кингтона; он лично подтвердит свои слова и может засвидетельствовать, что я всегда рекомендовал ему крайнюю осторожность по отношению к лорду Сэррею.
– Подойдите поближе, сэр Кингтон, – позвала Елизавета, – и скажите всю правду, без утайки. Помните, что дело идет о вашей жизни. Правда ли, что вы подали жалобу на лорда Сэррея? И если это правда, то объясните, что побудило вас на этот поступок? Не скрывайте ничего! Может быть, вам известно, что лорд Лейстер тайно поддерживал лорда Сэррея? Я даже не допускаю этой мысли, но случаются и невероятные вещи.
– Ваше величество, – воскликнул Кингтон, опускаясь на колени перед королевой, – если кто-нибудь был обманут в этой истории, то прежде всего и больше всех лорд Лейстер. Сознаюсь, что я сам заблуждался и ввел в заблуждение своего господина. Граф Сэррей дал слово лорду Лейстеру, что, при соблюдении известных условий со стороны моего господина, он никогда не покажется в пределах графства Лейстер. Зная, что обещания, данные моим господином, ничем не были нарушены и не допуская мысли, что граф Сэррей может изменить своему слову, я объяснил себе приезд графа только тем, что он явился в Лейстер с целью склонить наших католиков в пользу королевы Шотландской. Лорд Сэррей отрицает, что он приехал во владения лорда Лейстера с какой-нибудь политической целью; пусть он тогда объяснит свое присутствие в Лейстере. Ему придется еще раз нарушить данное слово и, к своему величайшему стыду, убедиться, что его подозрения относительно лорда Лейстера были совершенно неосновательны.
– Господи, что за загадки вы нам задаете! – нетерпеливо воскликнула Елизавета. – Какие-то тайны, какие-то обещания! В чем дело? Милорд Сэррей, я приказываю вам объясниться.
Уверенный тон Кингтона и спокойный вид Лейстера снова ввели в заблуждение графа Сэррея. Напоминание о данном им слове и намеке Кингтона, что Лейстер ни в чем не изменил своих обещаний, не могли не оказать известного влияния на честного, прямого Сэррея.
– Ваше величество, – проговорил он, – та тайна, о которой здесь идет речь, совершенно частного характера и касается лишь лорда Лейстера и меня. Я обязался хранить данное ему слово при известных условиях с его стороны, но у меня есть основания думать, что он нарушил эти условия. Мой верный слуга и друг, приехавший в Лейстер для того, чтобы убедиться, сдержал ли лорд Лейстер свои обещания, бесследно исчез; я тоже встретил препятствия при первом моем желании проникнуть к лорду Лейстеру. Теперь я узнаю, что на меня сделан донос, в котором меня обвиняют в государственной измене, и что это сделано с целью удалить меня из пределов Англии. Все, вместе взятое, служит ясным доказательством, что меня боятся и имеют, очевидно, серьезные причины для этого. Я приехал сюда, ваше величество, просить, даже умолять вас о защите.
– Клянусь всем святым, что здесь происходит нечто неслыханное, – воскликнула королева, гордо выпрямляясь. – Два лорда ссорятся между собой из-за какой-то тайны. Один из них умоляет о защите, другой пишет ложные доносы, для того чтобы отправить своего врага как можно дальше. Говорят о каких-то пропавших людях, точно я и мои министры не в состоянии защитить моих подданных и открыть всякое преступление! Я хочу уяснить себе, в чем дело.
– Ваше величество, – проговорил наконец Лейстер, – я не ссорился с лордом Сэрреем. Вы только что слышали сами, что он не поверил моему обещанию и вследствие этого решился на такой поступок, который легко мог ввести меня в заблуждение. Я считаю ниже своего достоинс