Еще семнадцатилетним юношей Ралейг воевал во Франции с гугенотами, а затем участвовал в карательной морской экспедиции против ирландских мятежников. Елизавета почувствовала симпатию к остроумному молодому человеку, и ей очень нравилась галантность его обращения. Но он окончательно завоевал ее полную благосклонность при следующем случае. Однажды на прогулке королева остановилась в затруднении перед грязной лужей, через которую ей надлежало перейти; тогда Ралейг сорвал с себя плащ и кинул его на лужу, так что перед Елизаветой образовался ковер. Из галантной льстивости он запретил отчищать этот плащ и хранил его как драгоценность; это так понравилось тщеславной женщине, что она с того дня начала отличать его перед всеми. Открытый рыцарский характер Ралейга внушал Сэррею надежду найти в нем твердую опору в случае, если Кингтон замышляет измену, но именно в этом-то Сэррей и ошибался. Ралейг был слишком большим дипломатом и опытным придворным, чтобы не видеть из всего происходящего при дворе, что Елизавета любит графа Лейстера и во всяком случае будет более довольна, если будет иметь возможность помиловать, а не карать его. Поэтому, когда Сэррей потребовал сначала отправиться в Кэнмор-Кэстль, так как там он надеялся найти свидетеля, то Ралейг не воспротивился этому, но и не стал препятствовать Кингтону послать вперед своего доверенного. Вот почему, когда они прибыли туда, там оказался только Пельдрам, нахально заявивший, что он не мог долее противиться просьбам Ламберта и разрешил ему отправиться в Ратгоф-Кэстль, чтобы повидаться там с дочерью.
Сэррей был вне себя, что от него ускользнул самый важный свидетель; он уже начинал бояться, что и Брая тоже не удастся найти, когда Пельдрам заявил, что он уже дал знать Браю о необходимости предстать перед королевой, так что его доставят под конвоем надежных людей в Кэнмор-Кэстль, где он и появится в ближайшем времени.
Смущение, отразившееся при этом известии на лице Кингтона, свирепый взгляд, брошенный последним на Пельдрама, наполнили Сэррея надеждой, что, быть может, Ламберту все-таки удалось склонить Пельдрама встать на его сторону против Кингтона, и он еще более укрепился в этой надежде, когда Кингтон при первой же возможности уединился с Пельдрамом.
Кингтон послал Пельдраму строгий приказ позаботиться, чтобы Ламберт исчез и чтобы Брая они застали либо мертвым, либо согласившимся следовать определенным предначертаниям. В возможность последнего Кингтон плохо верил и потому был немало смущен и поражен и заподозрил измену, когда Пельдрам открыто заявил, где именно находится Филли и что Брай должен появиться в Кэнмор-Кэстле. Но ведь было возможно, что Пельдрам, чувствуя опасность и желая выказать особое рвение, решил пустить в ход крайние средства, что он хотел убить Брая не в тюрьме, а по дороге. Эта надежда возросла еще больше, когда Пельдрам повиновался первому знаку Кингтона и последовал за ним в помещение управляющего. Однако недоверие снова закопошилось в душе негодяя, когда он увидел, как Пельдрам нащупывал под камзолом рукоятку пистолета.
– Что случилось? – спросил он с мрачным выражением лица. – Теперь мы одни!..
– Да, мы одни… Но у ворот стоят солдаты Ралейга, и мне достаточно только крикнуть, чтобы они стали свидетелями нашего разговора!
– Негодяй! А, вот что! Ты замышляешь предательство! Берегись, над Ралейгом стоит лорд Лейстер!
– Может быть, но только до тех пор, пока его тайна не выплывет на Божий свет, а ведь эта тайна в руках у нас обоих – не у вас одних! Знаете, мне уже давно не нравилось, что вы третируете меня, как простого слугу, и собираетесь единолично использовать все милости, которыми награждает вас граф!
Кингтон закусил губы. Он насквозь видел Пельдрама и отлично понимал, куда тот клонит, и проницательный наблюдатель мог бы разглядеть под натянутой улыбкой, которой засияло лицо Кингтона, признаки надвигающейся бури.
– Пельдрам, – сказал Кингтон, – каждый другой усмотрел бы на моем месте угрозу в подобных словах, быть может, даже открытое объявление войны. Но я только радуюсь, что нашел в вас не бессловесное орудие, а сознательного и смелого помощника. Да, вы сами виноваты, что до сих пор я видел в вас только слугу. Каждый человек является тем, чем он сам хочет быть, и если в нем кипят честолюбивые надежды, то он должен рискнуть на большее. До сегодня вы были в моих глазах простым слугой, вы просто получали жалованье, а я должен был отвечать за то, что вы делали по моему приказанию. Но вы хотите добиться чего-нибудь высшего. Так что же, мне может быть только приятным обрести в вас вместо слуги помощника и друга, готового разделить со мной не только награду, но и опасность.
– Ну, знаете ли, больше, чем жизнью, рисковать невозможно, а я уже сотни раз ставил из-за пустяков свою жизнь на карту!
– Пусть, но не забывайте, что в тех случаях вашу жизнь могла спасти сила ваших рук. Теперь же вы осмеливаетесь выступать против такого могущества, которое способно раздавить нас обоих, и защитить нас может не сила рук, не умение драться, а тонкий расчет. Достаточно малейшей неловкости, чтобы погубить нас, потому что вы жестоко ошибаетесь, если думаете, что мы можем спастись, изменив лорду Лейстеру. От вас и от меня зависит низвергнуть его, но достаточно одного его слова, чтобы он похоронил и нас в своем падении, потому что королева не пощадит исполнителей воли лорда, раз захочет отомстить ему. Моей целью – а если вы хотите стать моим помощником, а не слугой, то и вашей – должна быть непрестанная забота постоянно ограждать графа от малейшей опасности, сохраняя, однако, в своих руках оружие против него, чтобы он не вздумал отделаться от нас так же, как теперь отделывается от своих бывших друзей.
– Так оно и есть, Кингтон, и потому-то вы и позаботились об исчезновении священника и о перенесении в надежное место документа из церковной книги. Я преследовал ту же цель, что и вы, и потому постарался обеспечить себе в Ламберте и сэре Брае оружие против вас на тот случай, если вы захотите устранить меня!
– Что вы наделали? Несчастный! Да разве вы не знаете, что Брай – непреклонный человек?
– Я завел с ним переговоры и очень доволен их результатом. Он поклялся мне, что скроется из Англии и никогда более не вернется обратно, если я доставлю ему доказательства, что брачная церемония графа и графини Лейстер действительно состоялась и что лорд был вынужден прибегнуть к насилию против него лишь потому, что он и Сэррей грозили погубить его своим недоверием.
Черты лица Кингтона прояснились, а взор засверкал торжеством. Он видел, что Пельдрам не предал лорда, а только хотел обеспечить себя самого от предательства.
– Ну а Ламберт? – воскликнул он. – Где он?
– Ламберт поклялся мне охранить тайну лорда от всех и каждого, если я помогу ему вернуть дочь. Он хочет скрыться с нею в Шотландию.
– И вы послали его в Ратгоф-Кэстль?
– Ну нет! – хитро улыбнулся Пельдрам. – Я не так глуп! Я хочу, чтобы он мог убежать в Шотландию, а вы уже, наверное, позаботились бы, чтобы его убили в Ратгоф-Кэстле!
– Значит, он спрятан здесь, в замке?
– Здесь или где-нибудь в другом месте, но вам его не найти. Если он не будет иметь возможность в определенное время обнять Тони на шотландской территории и убедиться, что никто не осмелился обесчестить ее, то он явится в Лондон обвинять вас. В противном случае он будет пребывать в непрерывной переписке со мной и будет питать ко мне живейшую благодарность за то, что я помог его дочери вырваться из ваших тисков.
Кингтон готов был скрежетать зубами от ярости. Он видел, что Пельдрам перехитрил его и позаботился запастись против него столь же надежным оружием, какое он, Кингтон, имел против графа Лейстера.
– Клянусь, если бы я когда-нибудь мог предположить, что вы умеете так тонко рассчитывать ходы, то открылся бы вам во всем, и мы вместе уже давно предупредили бы всякую опасность! – воскликнул он. – Ну, по рукам! Я принимаю все то, что вы обещали Ламберту. Мне это тем легче сделать, что мой взор обратился на другую женщину, и я охотно уступаю вам крошку Тони, которая должна будет унаследовать все богатства скряги Ламберта.
Пельдрам, пожав руку Кингтона, произнес:
– Я слышал, вы вместе с лордом Сэрреем отправляетесь в Ратгоф-Кэстль. Я буду сопровождать вас, чтобы посмотреть, что там происходит; надеюсь, вы ничего не будете иметь против?
Кингтон никак не мог бы ранее предположить, чтобы Пельдрам мог сыграть с ним такую штуку. Несмотря на это, он довольно скоро овладел собой, чтобы с достаточным мастерством разыграть восхищение перед остроумием Пельдрама и снова вкрасться к нему в доверие. Немалым утешением для Кингтона была откровенность Пельдрама; она заставляла предполагать, что Пельдрам совершит ряд неосторожностей, а для того, чтобы оплести простака сетью хитроумных интриг, не могло быть человека более способного, чем Кингтон.
Тем не менее он усмотрел из последнего замечания Пельдрама, что тот вполне возмещал энергией и дальновидностью то, чего ему не хватало в хитрости и утонченной злобности. Поэтому он снова запнулся, не зная, что ответить, и не мог сдержать недовольство, которое вырвалось у него злобным восклицанием.
Пельдрам, преимуществом которого было то, что он насквозь видел Кингтона, улыбнулся при этом признаке страстного возбуждения.
– Это еще не ответ на мой вопрос и желание, – насмешливо сказал он. – По крайней мере, я не хочу считать таковым эту пантомиму и прошу вас высказать ваше мнение вполне удобопонятными словами.
– Вы неправильно истолковываете мое изумление, – поспешно ответил Кингтон, – я просто удивлен той манерой, с которой вы отвергаете предлагаемую дружбу и сомневаетесь в самых святых заверениях…
– Дружба!.. Священные уверения!.. – повторил Пельдрам. – Ну, ей-богу же, сэр Кингтон, я не так глуп, как вы думаете. Раз у вас хватает совести быть готовым в любой момент предать графа Лейстера, то что же остановит вас сделать это по отношению ко мне? Словом, с настоящего момента я доверяю вам лишь постольку, поскольку могу следить за вами своими глазами, не более. Поэтому, чтобы не быть обманутым, я отправлюсь вместе с вами.