Когда с осужденными было покончено, в народе распространился слух, что они не сделали никаких признаний и потерпели совершенно невинно.
Верховный совет лэрдов обнародовал весь процесс и свой приговор и в то же время содержание писем из шкатулки, с пояснением, что Мария Стюарт виновна в убийстве супруга.
Через несколько дней верховный совет решил принудить Марию Стюарт отказаться от трона, возвести на престол ее сына Иакова и учредить регентство от его имени. Елизавета Английская, через посланца Марии Мельвиля, обещала свою поддержку этому «похвальному начинанию», и Мельвиль отправился ради этого в Лохлевин. Но вместе с тем туда же выехал другой посол Елизаветы, Трогмортон, которому было поручено заверить Марию в сочувствии к ней Елизаветы и в ее слове не допустить ее падения.
Глава двадцать восьмая. В замке Лохлевин
Комнаты, предназначенные Марии Стюарт для ее пребывания в замке Лохлевин, находились в нижнем этаже восточной башни. Выбор помещения для королевы очень мало согласовался как с ее удобствами, так и с мерами предосторожности для охраны ее. Скорее всего, хозяйничавшая в замке леди Дуглас, властвовавшая как над мужем, так и над всеми, в своем гневе против Марии Стюарт и ненависти к ней выбрала его для совершенно противоположной цели.
Королеве было разрешено иметь при себе четырех из ее женщин, и все они, вместе со своей госпожой, занимали только три комнаты. Этими четырьмя дамами королевы были: Флемминг, Бэйтон и две сестры Сэйтон; леди Левингстон была отпущена королевой, так как ее отец и брат не выказали достаточной преданности ее делу и она не пожелала держать около себя их родственницу.
Мария Стюарт с этими четырьмя дамами вошла в самую большую из трех комнат и села в мягкое кожаное кресло; остальные с поникшей головой стояли вокруг нее. Мария, вздохнув, сказала:
– Уже четыре дня нет никакой вести от моего супруга и никаких признаков того, что наши верные вассалы пытались освободить свою королеву… О, как я несчастна, как достойна сожаления! Шотландцы – презреннейший народ на земле. Народ, который не почитает своих правителей, сам произносит над собой свой суд.
Дамы молчали. В последнее время Марией часто овладевали эти вспышки негодования при мысли о ее положении и судьбе, и они привыкли к ним.
Впрочем, настроение королевы менялось очень быстро; так было и сегодня.
– Что мы будем сегодня делать? – продолжала она после короткого молчания. – Как убьем время?.. Ах да, прежде всего начнется с утренней комедии при участии нашей благородной хозяйки; мы опять разгневаем ее.
При этих словах Мария рассмеялась.
Четыре дамы переглянулись и после короткой паузы заговорила Мария Сэйтон:
– Ваше величество! Простите меня, но, по-моему, разговоры с хозяйкой дома раздражают вас более, чем ее. Лучше всего, если бы вы не удостаивали своим вниманием леди Дуглас.
Мария уже теперь была разгневана, что выдавали ее сильно сжатые прелестные губы.
– Мне кажется, ты права, – резко ответила она. – Да, моя милая Сэйтон, эта женщина раздражает меня, но все же я не могу удержаться, чтобы не сказать ей чего-нибудь неприятного.
– Леди Дуглас обязана была бы молчать, миледи, – сказала Джен Сэйтон, – если бы вы, ее повелительница, не обращались к ней с речью.
– Вы так думаете?
Все подтвердили, что это их мнение.
– Значит, для меня вышел приказ дня тоже молчать, – весело промолвила королева. – Ну хорошо, мы подчинимся вашей воле. Моя милая Джен, возьми на себя переговоры с почтенной леди, когда она появится.
– Я уже слышу ее приближение, она несет завтрак, – ответила Мария Флеминг.
Слух Флеминг не обманул ее, а так как звук шагов по коридору был слышен только в ближайшем расстоянии, то дверь уже открылась, когда говорившая окончила свою фразу. Леди Дуглас вошла в комнату в сопровождении двух служанок, несших посуду и кушанья.
Леди была высокого роста, ее движения были медленны, а вся осанка не лишена некоторого достоинства. На ней было простое черное платье, а на голове траурный капор, какой носили в то время дамы из высшего класса. Отличительным свойством леди Дуглас была ее претензия сожалеть о том, что она – не королева, а ее сын не сделался повелителем страны.
Леди Дуглас холодно и чопорно поклонилась королеве, не удостоив никаким вниманием остальных присутствующих. Затем она подошла к столу и велела служанкам приготовить все к завтраку, после чего обе служанки, не ожидая дальнейших приказаний, вышли из комнаты. Сама леди Дуглас также направилась к двери, но при этом бросила удивленный взгляд на молчавшую и вовсе не замечавшую ее королеву. Уже у двери она все-таки обернулась и остановилась, словно ожидала, что Мария Стюарт заговорит с ней.
– Вы можете идти, – сказала Джен Сэйтон по знаку, сделанному ей королевой.
Леди Дуглас насмешливо посмотрела на говорившую и спросила, обращаясь прямо к королеве:
– Нет ли у вас еще каких-нибудь желаний?
– Для вас есть только приказания! – резко произнесла Мария Стюарт, совершенно позабыв о взятой на себя роли. – Приказания, которых вы будете ждать, не надоедая нам более, чем это нужно, вашим присутствием.
Леди Дуглас снова насмешливо улыбнулась и иронически произнесла:
– Нигде нет такого обычая, чтобы заключенные приказывали. Вы находитесь здесь именно в таком положении, и я должна известить вас, что в замок прибыла депутация от верховного совета лэрдов с целью сообщить вам определение совета; лэрды просят позволения представиться вам.
– Я не признаю этого совета! – воскликнула Мария, вставая. – У меня нет ничего общего с бунтовщиками и государственными преступниками; я не хочу видеть их.
– Даже и лэрда Мельвиля? – насмешливо спросила леди Дуглас.
– Мельвиль здесь? – воскликнула Мария. – Да, я хочу видеть его, пусть он сейчас придет!
Леди Дуглас поклонилась и вышла из комнаты.
– Мой посол к королеве Англии, – сказала Мария, с волнением ходя взад и вперед по помещению. – Она – королева, как и я, она сумеет понять и осудить нанесенное мне оскорбление и не откажет мне в своей помощи. Ах, мои друзья, мы скоро оставим эту темницу!
На лицах всех четырех дам выразилась печаль при этом внезапном взрыве оживившейся надежды у королевы. По предыдущему письму королевы Елизаветы никак нельзя было надеяться на ее заступничество за Марию.
– Ваше величество, не угодно ли позавтракать? – сказала Мария Сэйтон, указывая на накрытый стол.
– Нет, теперь нет, – ответила королева, – я не голодна, а вы присаживайтесь и можете кушать.
Дамы поклонились, но ни одна из них не воспользовалась разрешением повелительницы. Все остались стоять, пока королева, в неописуемом волнении, ходила по комнате и говорила о своих надеждах на будущее.
В это время появился лэрд Мельвиль в сопровождении Дугласа. Последний тотчас же удалился, и его примеру последовали дамы.
Мария Стюарт села в свое кресло, а Мельвиль сначала преклонил перед ней колено, чтобы поцеловать ее руку, а затем, с разрешения королевы, начал свои сообщения. Эти сообщения состояли в предложениях королевы Елизаветы, в раскрытии определений верховного совета и в требовании подчиниться его решениям; от нее требовали отречения от прав на престол в пользу ее сына, признания регента на время его несовершеннолетия и обнародования официального акта о ее отречении. Мельвиль пользовался доверием королевы, он старался облечь свои сообщения и предложения в возможно мягкую форму, но не считал себя вправе не выставить перед королевой в настоящем свете угрожавшей ей опасности.
Результат этих переговоров было легко предвидеть: Мария была резка, отвергла все предложенные ей условия и в особенности решительно отказалась принять двух остальных уполномоченных совета. Затем она стала жаловаться на обращение с ней в месте ее заключения и на навязчивость надоевшей ей тюремщицы. На эти жалобы Мария имела основания, и Мельвиль обещал исполнить ее желание. Но решительнее всего королева отвергла главное из предложенных ей условий – отказаться от Босвеля.
– Никогда! – воскликнула она. – Лучше потерять государство, трон и жизнь, чем отказаться от своего законного супруга или позволить разлучить меня с ним!
Бедная Мария! Она и не подозревала, что ее первые слова исполнятся буквально.
Мельвиль покинул королеву и отправился объявить о ее решении своим коллегам. Между тем Марии было подано письмо Трогмортона, который, в свою очередь, от имени королевы Елизаветы советовал ей отказаться от престола, причем добавил, что «отречение, сделанное под принуждением, не имеет юридической силы и что в любой момент его можно взять обратно».
Мария не приняла никакого решения по этому поводу. Однако результатом беседы Мельвиля с нею было то, что она получила лучшее помещение и большую свободу и избавилась от надоевшей ей тюремщицы, удалившейся, по приказу депутатов тайного совета лэрдов, в свое другое поместье.
После ухода Мельвиля к Марии снова вошли ее дамы; только с трудом, лишь по прошествии нескольких часов, удалось успокоить ее. Тем временем в западной башне приготовили комнаты, предназначенные для Марии, и явился паж, чтобы доложить об этом и проводить ее.
В положении Марии всякое новое явление имело важное значение, поэтому она с удивлением посмотрела на вошедшего юношу. Последний грациозно преклонил колено и в вежливых, изысканных словах сообщил ей, что удостоен счастья быть назначенным для ее услуг. Молодому человеку было на вид не более восемнадцати-двадцати лет, и его наружность, как в отношении роста, так и очертаний лица, можно было назвать безукоризненной.
Лицо Марии прояснилось; она ласково улыбнулась пажу и обратилась к своим дамам со словами:
– Снова возвращаются дни, проведенные нами в Инч-Магоме! Поздравим же друг друга с таким слугой. Встаньте, сэр! Как ваше имя?
Молодой человек поднялся, низко поклонился и ответил: