Роль Мюррея в отношении его сводной сестры была далеко не из почтенных. Живя во Франции в качестве беглеца, он громко возмущался тем, что происходило в Шотландии. Появившись в Лондоне, он хотел вначале вступиться за Марию, но потом переменил свои намерения. При всем том он вел себя в Эдинбурге так, как будто очень неохотно принимал на себя звание регента, и объявил, что согласится на это лишь в том случае, если убедится, что Мария добровольно отказалась от короны, а с этой целью ему необходимо будто бы лично повидать ее. Такое поведение с его стороны объяснялось, по-видимому, нежеланием участвовать в мятеже, а воспользоваться лишь плодами переворота. В сопровождении Мортона, Этоля и Линдсея Мюррей отправился в Лохлевин 15 августа.
Упомянутые события дошли, при посредстве слуг, до сведения Марии. Ходили еще и такие злые слухи, будто, несмотря на отречение королевы, ее хотят обвинить в соучастии в убийстве Дарнлея. Несмотря на все это, Мария оставалась весела и спокойна. Хотя она и не получала никаких утешительных сведений, но она была убеждена, что ее не забыли и готовят ей скорое освобождение.
Что касается слухов, то они не были лишены основания. Злейшие враги королевы, казалось, готовы были перейти на ее сторону, уже велись переговоры, и Мюррею были даже сделаны соответствующие предложения; однако он отклонил их до поры до времени.
Известие о прибытии брата было все же неожиданностью для Марии; однако это свидание скорее обрадовало ее. Она надеялась на благорасположение брата. Но как пришлось ей разочароваться в своих ожиданиях!
Вначале Мюррей держал себя прилично и просил у Марии аудиенции. Она тотчас же согласилась и, когда он вошел к ней в сопровождении лордов, поспешила к нему навстречу.
– Мой добрый Вильям! – радостно воскликнула королева. – Как я рада видеть тебя здесь!..
Мюррей остановился, посмотрел на сестру холодным, строгим взглядом, а затем сухо произнес:
– А я не могу порадоваться, видя вас здесь, тем более что благодаря вашему присутствию моя мать должна была удалиться из своего долголетнего местопребывания.
Королева была озадачена и сейчас же переменила тон; ее гордость была задета.
– Милорд, – сказала она с достоинством, – ваша мать сама прогнала себя. Никто не может мне поставить в укор, что я тяготилась ее несносной злобой; ведь я не была ей подвластна.
– Однако было бы хорошо, если бы вы руководствовались указаниями такой опытной, хотя и строгой, женщины. Вообще ваше поведение мало соответствует положению, занимаемому вами; прежде всего требуется скромность по отношению к тем лицам, которые призваны распоряжаться вашей судьбой.
– Что вам угодно, чего вы желаете от меня, милорд? – резко спросила Мария.
– Удалите отсюда своих дам, ваше величество, тогда вы это узнаете! – ответил Мюррей.
Королева принимала Мюррея и его спутников в присутствии приближенных фрейлин; она немного подумала и сделала дамам знак удалиться.
– Можете теперь говорить, – обратилась Мария к брату.
– Вам, вероятно, известно, ваше величество, – начал Мюррей, – что вследствие вашего отказа от престола на шотландский трон вступил ваш сын, а до его совершеннолетия я назначаюсь регентом; но я могу исполнять свои новые обязанности лишь тогда, когда услышу от вас, что вы добровольно отрекаетесь от престола.
– Добровольно отрекаюсь от престола? – изумленно воскликнула Мария, окидывая вопрошающим взглядом ряд мужчин.
– Выслушайте меня, ваше величество, – продолжал Мюррей, – ваше управление государством привело Шотландию к гибели.
– В этом виноваты крамольники, неверные вассалы, а не я! – возразила Мария.
– Погодите, ваше величество!.. Позвольте вам напомнить, что вы, едва вступив на шотландский престол, повели себя самым недостойным образом, – резко прервал Марию Мюррей. – Вы пожелали уничтожить господствующую религию и заменить ее бреднями папистов; вы растратили средства страны, пустились в такие авантюры, от которых отвернулась бы всякая порядочная женщина; вы допустили коварное убийство своего мужа и отдали свою руку убийце. К довершению всего вы попрали ногами права и свободу шотландского народа.
Во время обвинительной речи брата Мария стояла сначала как окаменелая, а затем слезы градом посыпались из ее глаз.
– Господи Боже! – воскликнула она. – Такие вещи позволяет себе говорить мой брат, мой первый верноподданный! Лэрд Этоль, я знаю вас как честного человека; защитите же меня от этих оскорблений!.. Вы обвиняете меня, милорды, но если даже все обстоит так, как говорит лэрд Мюррей, то не нужно забывать, что моим советчиком был Джеймс Стюарт, ныне граф Мюррей. Может быть, вы желаете, чтобы я повторила то, что вы мне советовали, лэрд Мюррей?
– Это совершенно бесполезно! Все то, что произошло с вами, – естественный результат вашего поведения! – ответил Мюррей.
– Милорды, вы видели, что и я умею быть строгой; положите же предел дерзости этого господина. Помните, что я – ваша королева! – величественным тоном заметила Мария.
– Нет, вы – не королева, а преступная женщина, которая должна будет ответить перед судьями, если не согласится принять известные условия! – жестко возразил Мюррей. – Ваша смерть неизбежна, если вы вздумаете бороться с нами.
Мария с таким ужасом смотрела на брата, точно видела перед собой страшный призрак.
– Чего хотят от меня? – спросила она почти беззвучно.
– Ваша жизнь висит на волоске! Стоит только кому-нибудь из ваших приверженцев пойти против законных требований короля – и вы будете убиты! – продолжал Мюррей.
– Разве я могу сделать какое-нибудь распоряжение, запретить что-нибудь, находясь в таком строгом заключении? – в отчаянии воскликнула королева.
– Если хоть один из шотландцев выкажет неповиновение королю по вашей милости, если вы попытаетесь призвать для своей зашиты французские или английские войска, если вы сохраните свою позорную страсть к Босвелю, то вы погибнете! – сурово заявил Мюррей.
Мария молчала и только сильно заплакала.
– Измените свой образ жизни и подчинитесь тем людям, которые желают вам добра! – продолжал Мюррей. – Тогда ваша честь и жизнь будут спасены и вы будете жить в подобающих вашему сану условиях. Итак, вы добровольно отказываетесь от престола? Не правда ли?
– Да, да… конечно! – со стоном произнесла Мария и с плачем упала в кресло.
Мюррей, очевидно, вел эту недостойную игру с целью оправдать себя в глазах современного ему общества и потомства. Однако результат получился совершенно противоположный. История навсегда осудила его за бесполезную, бесцельную жестокость по отношению к Марии Стюарт. Хитрый Мюррей нарочно остался подольше в Лохлевине и проводил почти целые дни в обществе Марии, прикидываясь нежным братом, для того чтобы убедить всех, что он находится в самых дружеских отношениях с королевой и ее отречение от престола не носит ни малейшего насильственного характера.
Эти дни были очень тяжелы для Марии; она совершенно упала духом, и нужны были особенные условия, чтобы заставить королеву приободриться и снова поднять голову. По-видимому, друзья Марии Стюарт поняли это и приняли свои меры.
На третий день пребывания лэрда Мюррея в Лохлевине в замке вдруг появился мальчик-негритенок, привезший лэрду Вильяму Дугласу письмо от его жены. Лэрд Дуглас сидел за столом со своими высокопоставленными гостями, когда лакей доложил, что мальчик желает передать письмо прямо в руки лэрда, не доверяя его никому другому. С разрешения королевы, которую как бы в насмешку окружали знаками почтения, негритенка ввели в столовую. Мария сначала скользнула безразличным взглядом по маленькой фигурке мальчика и его курчавой голове, но вдруг вздрогнула и едва не свалилась со стула от волнения – она узнала знакомое лицо, то лицо, появления которого тайно ждала; и самые смелые надежды зашевелились в душе измученной королевы. Так как все взоры были устремлены на негритенка, то никто не заметил внезапного смущения Марии, которой удалось пока побороть свое волнение и принять спокойный вид.
Мальчик остановился у порога, держа в руках письмо, и ожидал знака лэрда Дугласа, чтобы подойти поближе. Хозяин дома подозвал его; тогда он опустился на колени и положил письмо на голову; как только лэрд Дуглас взял его, негритенок отошел снова к двери. Старый лэрд разорвал конверт и прочел послание.
– Пишут про семейные дела, – наконец проговорил он слегка ворчливым тоном. – Жена просит, чтобы я простил внуку его глупую выходку и снова принял его к себе.
Мария слегка покраснела при этих словах.
– Речь идет, вероятно, о Георге? – спросил Мюррей.
– Да, о нем! – ответил старик.
– Ну, дядя, простите его, я тоже прошу вас. Ведь большой проступок он не мог совершить! – сказал Мюррей.
Очевидно, Вильям Дуглас никому не сказал о том, что его внук сделал попытку освободить шотландскую королеву. При последних словах Мюррея лицо старика приняло строгое выражение, но он счел неудобным открыть теперь ту тайну, о которой он так долго молчал.
– Да, я прощаю ему и позволяю приехать сюда! – проговорил лэрд Дуглас, обращаясь к негритенку.
Тот молча поклонился и вышел из комнаты.
Молчаливость мальчика не поразила никого из присутствующих, так как в то время в знатных английских домах прислуживали негры, от которых требовались рабья покорность и автоматическое исполнение дела. Черные слуги никогда не дерзали говорить в присутствии господ.
Вскоре о негритенке и о принесенном им письме позабыли, и разговор перешел на другую тему.
Для Марии появление мальчика имело большое значение; ясно было, что ее друзья знали о том, что происходит в Лохлевине, и, судя по содержанию письма, вероятно, в недалеком будущем решили сделать что-нибудь для того, чтобы освободить королеву.
Наконец обед окончился, и Мария прошла к себе. В своей комнате она нашла Джен Сэйтон, которая ждала с раскрасневшимися щеками и возбужденным лицом. Не говоря ни слова, молодая девушка протянула королеве маленький конверт. Мария быстро открыла его и прочла клочок бумаги, на котором было написано: