В одной из комнат замка сидел сэр Спитта со своим будущим зятем.
Хозяин дома вскочил с места и с недовольным видом начал ходить взад и вперед по комнате, а молодой человек сдерживался перед отцом своей невесты и потому не показывал своего дурного настроения.
Спитте было около пятидесяти лет; он был высок и строен; в его осанке и манерах было много аристократического, изобличавшего в нем знатного господина, кавалера старого закала. Искусство в туалете скрывало некоторые недочеты в наружности лэрда, которые наложили годы. Благодаря тщательному уходу за своей особой Спитта казался по крайней мере лет на десять моложе, чем был в действительности.
Лурган не нуждался еще ни в каких ухищрениях модного искусства; молодость и здоровье били в нем ключом, хотя молодой человек старался принять вид несколько разочарованного, пресыщенного, утомленного жизнью человека, что было в моде во Франции и считалось признаком хорошего тона.
В то время как Спитта ходил взад и вперед по комнате, проклиная погоду, Лурган стоял у окна и наблюдал за облаками, которые настолько сгустились, что в комнате стало темно и пришлось зажечь свечи.
Лэрд подошел к будущему зятю и, став рядом с ним, сказал:
– Нужно на что-нибудь решиться, – возможно, что гроза сейчас разразится. Как вы думаете?
– Весьма возможно, – ответил жених, – хотя тучи висят уже так давно, что могут пробыть в таком положении еще час и два.
– Если даже сейчас грозы и не будет, она может настигнуть нас, когда мы будем в церкви! – высказал предположение Спитта.
– Что за беда?
– Это было бы очень неприятно для нас, мой друг, – возразил лэрд, – народ объяснил бы себе это явление Божьим гневом.
– Какое нам дело до глупого народа? – пренебрежительно пожал плечами Лурган.
– Большое, мой милый! Народное суеверие – это такая сила, с которой необходимо считаться. Я убедился в этом по собственному опыту!
– Я давно собирался сделать вам одно предложение, – начал Лурган после некоторого молчания, – попросите дам несколько поторопиться со своими туалетами и поедемте в церковь раньше.
– Это совершенно невозможно, мой друг, – возразил Спитта, – отнять у женщин час времени, предназначенного для нарядов, это совершенно то же, что потребовать от горы, чтобы она сдвинулась с места. У меня имеется другое предложение.
– В таком случае приказывайте! – вежливо поклонился Лурган.
– Я прошу вас отказаться от венчания в церкви, – проговорил Спитта, – священника пригласим лучше к нам в дом, и пусть он здесь совершит обряд бракосочетания. Ничего другого нельзя придумать.
– Я на это вполне согласен! – ответил Лурган.
– Вот и прекрасно! – радостно воскликнул хозяин дома и позвонил.
Вошедший слуга выслушал приказания лэрда и поспешно вышел из комнаты, чтобы как можно быстрее выполнить их.
После принятия этого решения настроение у обоих мужчин стало несколько лучше; они говорили о том, что надо предупредить дам о приезде священника; но только что Спитта собирался сделать это, как вдруг раздался страшный шум в замке. Двери громко стучали, слышались встревоженные голоса, даже крики, по коридору бегали люди.
– Воры, разбойники, убийцы! – наконец можно было разобрать отдельные слова среди всеобщего шума и крика.
Спитта и Лурган несколько секунд молча смотрели друг на друга, не понимая, в чем дело; затем хозяин подошел к звонку и сильно позвонил; но на его зов никто не явился.
– Черт возьми, что там такое? – воскликнул лэрд. – Не хотите ли, милорд, пойти вместе со мной посмотреть, что произошло? – обратился он к Лургану.
Тот согласился, и оба пошли к месту происшествия.
У самого входа во дворец им представилась неожиданная, необъяснимая картина. Почти все слуги замка окружили какого-то постороннего человека, который храбро отбивался от этого нападения.
– Повалите его! – кричали озлобленные голоса. – Он – разбойник, убийца. Держите его крепче!.. Он хотел убить и ограбить барыню, а затем поджечь весь дом!
Преследуемый, имевший вид молодого Геркулеса, не говорил ни слова, ничего не возражал на возводимые на него обвинения; он только работал кулаками, причем обнаруживал помимо силы и необыкновенную ловкость.
Он раздавал удары направо и налево, причем стоны пострадавших еще более увеличивали шум и суматоху.
Спитта точно так же, как и его спутник, не сразу дал себе отчет в том, что происходит.
– Подождите, тише! – приказал наконец Спитта, но ему пришлось несколько раз повторить это приказание и даже собственноручно оттолкнуть кое-кого из слуг, стоявших возле него.
– Лэрд! – раздался шепот, и все расступились перед своим господином.
Спитта и незнакомец смотрели молча друг на друга.
Как уже было сказано раньше, молодой человек обладал фигурой Геркулеса, правильными чертами загорелого лица, выражавшего решимость, и темными глазами, в которых светилась отвага.
– Кто вы такой? – спросил Спитта, обращаясь к незнакомцу.
На вопрос не последовало ответа.
– Отвечайте, – продолжал лэрд, – зачем вы пришли в мой дом? Что вам здесь нужно?
Незнакомец молчал.
– Вы не хотите отвечать? – сердито проговорил Спитта. – В таком случае я буду считать вас преступником и представлю в суде для наказания.
И эта угроза не подействовала на молодого человека.
– Кто этот человек? – обратился лэрд к своим слугам. – Где вы нашли его?
Один из лакеев, выступив вперед, ответил:
– Я вошел в будуар барыни по ее поручению и увидел этого человека; он спрятался за ширмы, которые стоят у стены.
– Этот человек был в будуаре моей жены? – в раздумье воскликнул Спитта.
– Да, я хотел схватить его, но он оттолкнул меня и бросился бежать. Я уцепился за него и стал звать на помощь; остальное вы видели! – закончил лакей.
Лэрд несколько секунд стоял неподвижно; Бог знает, что происходило в это время в его душе!
– Свяжите этого дерзкого мальчишку! – сердито приказал он.
Слуги осторожно подошли к незнакомцу; некоторые из них уже познакомились с силой его кулаков и потому не решались прикоснуться к молодому человеку, хотя последний на этот раз, по-видимому, и не думал сопротивляться.
Вдруг одна из дверей открылась, и молодая девушка в белом платье бросилась на грудь незнакомца, не обращая внимания на присутствие посторонних.
– Мой возлюбленный! – тихо проговорила она, но все услышали это обращение.
Вслед за молодой девушкой вышла пожилая дама и со встревоженным видом подошла к девушке.
– Эсфирь! – крикнула она пронзительным голосом.
Невозможно описать удивление свидетелей этой сцены; впрочем, у них и не оказалось достаточно времени, чтобы предаться выражениям его. Комнату озарил какой-то зеленоватый свет, за которым последовал такой грохот, словно настало светопреставление. Женщины разразились криками ужаса, а мужчины, за исключением посторонних, на лицах которых мелькнуло выражение своеобразной растроганности, испуганно повскакивали со своих мест.
По поводу семейной жизни сэра Спитты в Белфасте не знали ничего или почти ничего, хотя он и прожил в этом городе почти десять лет. Единственное, что в последнее время стало известным в городе, – это то, что леди Спитта не была согласна с намерениями мужа относительно замужества Эсфири и что последняя в течение долгого времени даже сопротивлялась отцу и не соглашалась вручить свою руку лэрду Лургану. Однако, не обращая на это внимания, строгий отец семейства отдал категорическое приказание, которому мать и дочь как будто решили повиноваться, уступая неизбежному злу.
В этот день, в обеденное время – то есть астрономически около полудня, – леди вошла в будуар своей дочери, чтобы в последний раз поговорить с ней без свидетелей относительно предполагаемого решительного акта и чтобы ободрить и утешить ее.
Маркиза была пышной женщиной, лицо которой еще хранило на себе отпечаток былой красоты. Сразу бросалось в глаза, что она была много моложе своего мужа.
– Милая дочь, – сказала она с выражением участия, входя к Эсфири в комнату, – наступил решительный момент твоей жизни. Вооружись мужеством и заставь себя повиноваться отцу. Возьми пример с меня: ведь я тоже когда-то была вынуждена взять себе в мужья нелюбимого.
– Милая, дорогая мама! – воскликнула Эсфирь, кидаясь на грудь матери. – Это так тяжело! Я близка к полному отчаянию! – и девушка разразилась рыданиями.
– Ты успокоишься, как успокоилась и я когда-то, – ответила мать, – ты утешишься, как и я когда-то утешилась. Поэтому я и сделала тебя, моя Эсфирь, поверенной своих тайн. Ведь нам ничего больше не остается, как хитростью обманывать бдительность наших тиранов. Но ведь они и не заслуживают ничего лучшего!
Девушка, слушая мать, стала рыдать уже не так горько.
– Во всяком случае ты можешь всецело рассчитывать на меня, – продолжала маркиза, – я всегда буду готова стать тебе опорой и помощницей!
Эсфирь подняла свое заплаканное личико, и взгляд ее больших темных глаз впился в мать.
– Но к чему я должна повиноваться желаниям человека, которого ничто не связывает со мною? – спросила она.
– Дитя мое! – испуганно вскрикнула мать. – Разве ты забыла?.. Да что стало бы с тобой, что стало бы со мной, если бы лэрд мог хотя бы только заподозрить истину?
– Это – правда, мама… Я не хочу делать вам никаких упреков, но не могу не сказать, что мне приходится жестоко расплачиваться за ваш грех.
– Ты не права, моя девочка! Ведь тебе приходится просто испытать на себе ту же участь, которая когда-то была моим уделом. Наша любовь направлена на слишком ничтожных людей, и как Марона не мог выступить открыто соперником сэра Спитты, так и Джон Гавиа не может тягаться с лэрдом Лурганом. Но если лэрд Лурган и будет в глазах света твоим супругом, то верный Джон все-таки останется твоим любовником!
– Мама, мама! – с упреком в голосе сказала Эсфирь. – Та мораль, которую вы проповедовали мне когда-то прежде, звучала совсем иначе, чем то, что вы говорите мне теперь.