Том, который не нашел среди присутствующих моряков никого, кто понравился бы ему, вскоре кивнул незнакомцу и движением руки пригласил его присесть к столику; в то же время он приказал дать еще водки.
Долговязый субъект в плаще очень изящно и вежливо поклонился в ответ и присел к матросу, который без всяких околичностей подвинул ему один из поданных хозяином стаканов.
– Только без глупостей! – шепнул хозяин незнакомцу по-ирландски. – Это матрос с английского корабля, который встал на якорь под горой.
– Хорошо! – коротко ответил тот.
– Плачу за все! – воскликнул матрос, который заподозрил, что разговор между кабатчиком и незнакомцем касается именно этого щекотливого вопроса. – Пей, товарищ!
Новые друзья чокнулись и выпили. Хозяин снова с самым равнодушным видом вернулся за свою стойку.
– Ладно! – сказал матрос, кивнув головой. – Ну, умеешь ли ты читать, паренек? – обратился он к своему новому приятелю.
– Умею ли я читать? – переспросил тот с выражением горделивого самосознания. – Ну конечно!..
– Я сделал находку – бумажонки какие-то; вот ты мне и разъясни, что в них за штука такая говорится… А кстати, как зовут-то тебя?
– Персон! – коротко ответил незнакомец.
– Ладно!.. Так вот, погляди-ка, сделай милость!
С этими словами матрос вытащил украденные бумаги и положил их на стол перед Персоном.
Последний широко распахнул плащ, так что обе его руки, одетые в голубые рукава рубашки, стали свободными. При этом он незаметно провел левой рукой по карману матроса, где Том припрятал украденные свертки золота, и его пронизывающий взгляд впился в Тома. Однако последний ничего не заметил.
После этого Персон развернул одну из сложенных бумаг, осмотрел ее и стал читать:
– «Мы, нижеподписавшиеся, члены причта церкви во имя Пресвятой Девы Марии в Вэлло, настоящим свидетельствуем, что родившийся десятого апреля тысяча пятьсот сорок пятого года от его светлости лэрда Спитты, герцога Лондондэри, и законной жены его, герцогини Анны, рожденной леди Валмаро, сын крещен пятнадцатого апреля того же года причтом упомянутой церкви и во святом крещении получил имя Джона-Марии-Адриана. Свидетелями совершения святого обряда были: герцог…»
– Да черт вас возьми совсем! – крикнул Том. – Что мне все эти имена? Видите, что это бесполезная вещь, ну и читайте дальше.
Ирландец взял следующую бумагу и принялся читать ее; но, чем далее читал он, тем шире открывались его глаза; в конце концов он откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок.
– Ну? – нетерпеливо крикнул Том. – А здесь в чем дело?
– Это – завещание, – сказал он. – Твой отец завещает тебе в нем две тысячи золотых крон, дом, лодку и кучу разных хороших вещей.
– Мой отец? – смущенно спросил Том. – Ах, так! Гм!.. Ну, давай-ка эту бумагу сюда, она, кажется, может пригодиться…
– Так, значит, Джон Гавиа – сын герцога? – пробормотал Персон. – Кто бы мог подумать это! А старый Гавиа просто обокрал Джона!
– Что ты бормочешь там? – спросил Том, не понимавший по-ирландски.
– Ничего! – ответил Персон, подавая ему бумаги, а затем вдруг словно пришел к какому-то внезапному решению.
Притворяясь равнодушным, он просмотрел остальные бумаги и вкратце изложил их содержание, причем заявил, что бумаги представлялись совершенно не имеющими никакой цены.
Если бы на месте пьяного Тома был кто-нибудь другой, то он давно заметил бы, каких колоссальных усилий стоило Персону подавить возбуждение и все усиливавшееся удивление, которое вызвал в нем просмотр дальнейших бумаг.
В конце концов Персон отдал все бумаги матросу и спросил:
– Ты нашел все это?
– Ну да, парень, конечно, нашел… А что ты скажешь? Разве это – не знатная находка!
– Ты, конечно, вернешь все это законному владельцу?
Матрос смущенно медлил с ответом.
– Ну да… конечно… – наконец ответил он, – если бы только я знал, кто этот самый «законный владелец»…
– Положим, это правда, – пробормотал Персон.
Несмотря на все свое опьянение, англичанин теперь мог отлично видеть, какую глупость он сделал. Очевидно, он захотел исправить ее, так как вытащил один из золотых свертков, достал оттуда золотой и сунул его Персону в руку.
Это обстоятельство вполне подтвердило ирландцу справедливость его подозрений. Он, разумеется, взял монету, но весь его вид явно говорил, что он далеко не удовлетворен.
Том сунул сверток обратно в карман и, бросив второй золотой на стол, крикнул:
– Водки!
Хозяин принес требуемое, но видно было, насколько он был смущен.
Персон и Том выпили. Теперь англичанин был уже совершенно пьян.
Тем временем большинство посетителей одни за другими стали покидать кабачок. В первое время там еще оставались допившие свою водку матросы, но вскоре ушли и они, и в кабачке остались только Персон и Том.
Тогда к ним присоединился и хозяин, бросавший на них мрачные взгляды. Вот уже некоторое время, как оба собутыльника говорили одновременно, не слушая и не обращая внимания на слова друг друга.
– Эй ты! – крикнул Персон на языке древних кельтов хозяину. – Смотри – мы делимся!
Том как раз рассказывал об одном из фантастических приключений во время его поездки по Ледовитому океану.
– Ну уж нет! – ответил на том же языке хозяин. – У меня с тобой нет ничего общего!
– А все-таки придется!.. Сбегай-ка к дому Гавиа и посмотри там, что случилось. Этот субъект обокрал старика, а может случиться, что и убил… Таким образом ты можешь заработать полицейскую премию за поимку убийцы. Но только говорю тебе – мы делимся!
– Ах, таким образом? Ну пожалуй! – ответил хозяин, после чего поспешно вышел из кабачка.
Том продолжал свои рассказы и был в полной уверенности, что его слушатели полны восхищения от его находчивости и храбрости.
Через полчаса кабатчик вернулся.
– Дверь дома стоит раскрытой настежь, старик мертв! – доложил он. – Но только, по всем признакам, он не убит, а умер естественной смертью. На столе я нашел маленькую шкатулку, разбитую вдребезги, на полу – разбросано золото, которое я подобрал. Ну, что же нам делать теперь?
Том продолжал свои рассказы.
– Выведи этого парня на дорогу, – сказал Персон, вставая с места, – а там мы уже обсудим дальнейшее!
Тому было далеко не по душе, что его собутыльник собирался кончить попойку, но Персон не внял никаким уговорам и спокойно ушел.
Через некоторое время англичанин, пошатываясь, шел по дороге под руку с хозяином; кругом стояла полная ночь.
Дорога шла вдоль каменистых ущелий. В одном из самых диких мест ее в течение нескольких минут слышался шорох краткой, но ожесточенной борьбы, затем опять все стихло. Вдруг в молчании ночи послышался шум всплеска воды, словно в море бросили что-то очень тяжелое, и опять все стихло…
Через полчаса после того, как Персон вышел из кабака, он снова вернулся туда в сопровождении хозяина. Персон шел гордой поступью с головой, высоко закинутой назад. Весь вид кабатчика говорил о страхе и подавленности.
Персон вытащил из карманов плаща свертки золота, украденные матросом Томом из дома Гавиа. Он взвесил их на руках и принялся распределять на две равные части с достойной всяческой хвалы беспристрастностью, а затем пододвинул дрожавшему хозяину его часть.
По сделанному им знаку хозяин подал еще стаканчик, и, пока кабатчик наливал, Персон вытащил из кармана связку бумаг и внимательно перечитал их; когда он сделал это, то с удовлетворением кивнул головой и снова спрятал.
– Ну-с, старик, – сказал он, принимая поданный ему стакан, – теперь мы больше незнакомы друг с другом!
Кабатчик утвердительно кивнул головой.
Персон выпил и вышел из кабака, даже не попрощавшись с хозяином.
– Ну, а теперь, лэрд Спитта, – пробормотал он, кидая взгляд по направлению к Белфасту, – теперь вам придется иметь дело со мной!
Персон исчез в темноте…
Буря рассеялась, настал дивный, хотя и краткий вечер, и улицы Белфаста наполнились гуляющими, спешившими использовать последние полчаса, оставшиеся до ночи.
Во дворце Спитты с внешней стороны все как будто пришло в обычный порядок. Швейцар стоял на своем посту, как и всегда, но только уже не был одет в парадный мундир. Лакеи уже покончили с возложенной на них обязанностью – спроваживать приглашенных гостей – и теперь могли на досуге предаваться болтовне.
Но вот у главного портала дворца показался гость, который ни в коем случае не принадлежал к числу приглашенных. Это был Джон Гавиа.
Весь вид Джона говорил о полном душевном смятении; его волосы были растрепаны и висели по плечам беспорядочными клочьями, лицо все еще было бледно, и во всей его манере держать себя проявлялось крайнее возбуждение.
Но швейцар как будто и не заметил всех этих внешних признаков расстройства молодого человека. Увидев Джона, он улыбнулся и протянул ему руку, когда Гавиа, считавшийся как бы в числе дворовой челяди, поздоровался с ним.
– Ты, кажется, собираешься поздравлять, милый Джон? – сказал он. – Только не с чем поздравлять – из свадьбы ничего не вышло, да и мне думается, что ничего из нее никогда и не выйдет.
Джон остановился, словно пораженный громом.
– Ничего не может выйти? – переспросил он. – Как же это надо понимать?
– А дело очень просто, милый Джон: наша маленькая мисс взяла да и объявила, что любит другого, и сумела дать наглядные доказательства правоты своих слов… Вот милорду Лургану и пришлось пойти на попятный, чтобы не нарушать чужого счастья или по крайней мере не лишиться своего собственного!
Все тело Джона пронизала лихорадочная дрожь.
– Я должен немедленно переговорить с сэром Спиттой, – быстро сказал он, – да, немедленно, у меня чрезвычайно важное дело.
– Так ступай к камердинеру, – произнес швейцар, – быть может, он и доложит о тебе, если только ему не запрещено докладывать о ком бы то ни было, что по тепершним обстоятельствам очень возможно.