Джон поспешил к камердинеру лэрда Спитты, а так как камердинер не получал никаких приказаний, запрещавших доступ к лэрду в данное время, то он и не усмотрел никаких препятствий к тому, чтобы удовлетворить желание молодого лодочника.
Гражданский губернатор был, разумеется, очень удивлен домогательством столь ничтожного человека быть допущенным к нему, но тем не менее, снисходя к заступничеству священника, сказал, что согласен принять Гавиа.
Джон вошел, глубоко склонился перед важной особой лэрда и поцеловал руку отцу Антону, своему другу и учителю. Оба нетерпеливо смотрели на него, ожидая, что он выяснит цель своего посещения.
– Ты хотел говорить со мной, – сказал лэрд, – так, пожалуйста, говори поскорее и покороче, если только твое дело вообще важно.
– Мое дело очень большой важности, – ответил Джон, – но только почтительнейше прошу вас выслушать меня наедине.
Лэрд с удивлением взглянул на смельчака, да и священник не мог скрыть своего изумления. На устах лэрда уже дрожал резкий ответ, но священник пришел на помощь Джону.
– Я пойду к дамам, милорд, – сказал он, – мне кажется, что у молодого человека имеется действительно очень важное дело.
Не дожидаясь ответа, отец Антон вышел из комнаты; Джон и лэрд остались наедине.
– Ну, говори! – грубо сказал лэрд.
– Сэр! – начал молодой человек. – Я только что узнал, что свадьба мисс Эсфири с лэрдом Лурганом не состоялась?
– А, черт возьми! Да тебе-то какое дело? – загремел лэрд.
– Милорд, я – тот самый человек, которого любит Эсфирь; это я, тот счастливец! Поэтому-то я прошу, даже если я сам вполне безразличен вам, не мешать счастью вашей дочери!
Невозможно описать выражение лица лэрда при этих словах. Но вдруг он расхохотался. (Бывают вещи, которые не способны рассердить даже и самого вспыльчивого человека.)
– Да неужели же все вокруг меня сошли с ума? – крикнул он, вскакивая с места. – Бедный паренек, ты помешался. Может быть, вблизи тебя молния ударила в землю?
– Сэр, – продолжал Джон, – я не искусен в разговоре, а потому и начал с того, с чего должен был бы кончить. Я должен начать с начала. Руки вашей дочери домогается не лодочник Джон, сын лодочника Гавиа, а человек, равный вам по рангу и состоянию!
Губернатор, который совсем было собрался зашагать по комнате, вдруг остановился и уставился на молодого человека.
– Так оно и есть! – пробормотал он, все более и более убеждаясь, что высказанное им в самом начале разговора предположение об общем сумасшествии оказывается справедливым.
– Да, сэр, – продолжал тем временем Джон, – я – такой же дворянин, как и вы, но только люди путем подлой измены и обмана обокрали меня и вытолкнули в мрачную ночь беспросветного нищенского существования! Мой отец, герцог, умер благодаря предательству и клятвопреступлению других на эшафоте, двоюродный брат отца приказал убить мою мать, да и меня самого тоже было приказано устранить, чтобы подлый негодяй-брат покойного мог вступить во владение наследством на основании законного права. Поняли ли вы меня?
Эти слова произвели потрясающее впечатление на лэрда. Он неподвижно стоял и всматривался в говорящего, словно увидев перед собой привидение.
– Негодяй, – продолжал Джон, – который постарался, чтобы мой отец кончил жизнь позорной смертью, стал впоследствии орудием в руках тех, которые хотели уничтожить оставшихся в живых наследников. Но, сознавая собственную выгоду, он оставил ребенка в живых, чтобы держать его наготове в качестве оружия против тех, которым было выгодно стереть с лица земли всех законных мстителей за смерть отца. Впоследствии он собрал еще и ряд других доказательств, которые хранились у него. Этот человек, живший здесь под именем Гавиа и воспитавший меня, только сегодня вечером познакомил меня с ужасной судьбой, которую он уготовил мне и моим родителям. Понимаете ли вы меня, наконец, сэр?
Лэрд понял; словно уличенный преступник, стоял он перед Джоном. Как ни давно забыты были все его злодеяния, а теперь они снова воскресли и с угрозой встали перед его душой.
– Гавиа умер, он скончался сегодня вечером, – продолжал Джон, – но еще жив я, наследник его тайны, сын и законный наследник герцога Спитты. Перед вами стоит Джон Спитта, сэр, и требует у вас отчета… Слышите ли вы меня, сэр?
Лэрд тяжело вздохнул, но вскоре оправился от своей подавленности.
Джон слишком далеко зашел в своем натиске на этого человека. Удар, который он нанес преступнику, был очень силен и попал метко, но, по мере того как лэрд приходил в себя, он все более и более отдавал себе отчет в преимуществе своей позиции.
Раз старый Гавиа умер, его показаний нечего было больше бояться, а ведь только эти показания могли бы нанести вред этому могущественному, высокопоставленному человеку. Подобное показание, подкрепленное соответственными документами, могло бы еще иметь значение. Но даже и уличающие документы не имели никакой цены, если находились в руках какого-то холопа, или же их всегда можно было обезвредить и парализовать соответствующими мероприятиями.
Взгляд лэрда принял смелое выражение; он вздохнул еще раз и крикнул:
– Нахал! Ты должен получить ту награду, которой заслуживает твоя наглость.
При этом Спитта сделал вид, словно собирался выйти из комнаты.
– Стой! – загремел Джон. – На одно мгновение я подумал, что наше дело можно будет покончить добром, но я ошибся, и мне остается только исполнить долг мести. Эта месть требует твоей крови, вор и убийца! Ну так получай же то, что ты заслужил!
Джон бросился на лэрда. Тот стал отступать, пока не оказался припертым к стене. Последние фразы, которыми они обменялись, и в особенности заключительные слова Джона были произнесены повышенным голосом. Бросаясь на лэрда, Джон вытащил из-за пояса нож и высоко занес его над лэрдом, а при последних словах направил его в грудь Спитты.
Однако чья-то рука легла на его плечо, и удар не попал в намеченную цель. Это привлеченный громкими голосами священник вошел в комнату, и его вмешательству лэрд Спитта был обязан тем, что нож Джона попал не в грудь, а в плечо.
Кровь так и хлынула из раны.
– Отец Антон! – в отчаянии простонал Джон, чувствуя себя разбитым и уничтоженным.
– Помогите! – крикнул раненый. – Помогите!
На этот крик первой появилась Эсфирь; ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что здесь произошло.
– Джон! – вырвалось у нее, и с этим криком она бросилась на грудь Джону, как незадолго перед тем сделала это с совершенно незнакомым ей человеком.
Появилась и мать, а затем испуганные слуги.
– Свяжите этого субъекта! – крикнул лэрд. – Скрутите как следует и немедленно отправьте в тюрьму!
– Вы ранены, сэр! – сказал священник.
– Да что это, в самом деле? Моя дочь стала блудницей, что ли? – орал лэрд, вне себя от ярости. – Прочь с моих глаз, вон из дома и пусть твоим наследством станет мое проклятие!
Отец Антон дал пришедшей в полное отчаяние леди знак; она вместе с несколькими слугами подошла к лэрду, остальные схватили Джона. Молодой человек не оказал им ни малейшего сопротивления. Отец Антон взял Эсфирь за руку и вывел ее из комнаты.
Джон дал себя связать и увести; он был глух и нем, словно совершенно потерял способность чувствовать и откликаться на происходящее вокруг.
– Вы отвечаете мне за него своей головой, – крикнул слугам лэрд.
Только теперь он согласился, чтобы его раздели, осмотрели рану и приняли меры, чтобы унять кровь. Когда он несколько успокоился, то немедленно приказал собрать вещи Эсфири и отправить ее в монастырь.
Когда лэрд Лурган вышел из дворца Спитты, то при вспышках молний он видел впереди на улице фигуру человека, отбившего у него невесту. Лэрд пошел за ним следом – отчасти потому, что хотел посмотреть, куда пойдет незнакомец, а отчасти потому, что его дом лежал в этом направлении, и, придя к своему дому, кликнул привратника.
– Что прикажете, милорд? – спросил тот.
– Иди-ка сюда, – ответил Лурган, вытаскивая его на улицу. – Видишь ты там этого человека?
– Да, милорд.
– Хорошо; так иди за ним следом; посмотри, где он остановится, посторожи его, а сам дай мне весточку.
– Слушаю, милорд.
– Я предполагаю, что это – капитан одного из вставших на рейде судов. К себе на борт он сейчас не вернется; если же это все-таки произойдет, то постарайся заметить название судна, на которое он вступит.
– Слушаю-с, милорд!
– Ну так живей!
Привратник встряхнулся и побежал за силуэтом незнакомца, который то вырисовывался совсем ясно, то уходил в ночной мрак.
Лурган поднялся по лестнице и вошел к себе в комнату; тут он позвонил.
На звонок появился длинный, неуклюжий, очень флегматичный субъект – словом, настоящий типичный ирландец, с абсолютно ничего не выражающей физиономией.
– Мак-Келли, – сказал лэрд, – выбери трех слуг, дай им хорошее оружие и прикажи тщательно зарядить его. Будьте наготове в любой момент последовать за мной!
– Слушаю-с, милорд! – ответил ирландец и вышел.
Затем Лурган подошел к письменному столу, на котором что-то белелось.
– Письмо? – пробормотал он, беря его в руки, после чего, вскрыв конверт, разразился громким смехом. – Ей-богу же, – хохотал он, – вот это называется попасть пальцем… Но, милорд Бэллинэгем, я все-таки появлюсь на вашей охоте, конечно появлюсь, хотя она и назначена на следующий день после моей свадьбы… Я убежден, что ваша дочь Вероника написала мне это приглашение, а это доказывает мне, насколько мало внимания обращает она на то, что я обманул ее надежды… О, я вижу, что при всей твоей гордости возможность для меня получить твою руку не потеряна, и я добьюсь ее! Ведь мои деньги при запутанности дел твоей семьи – великая сила…
Лэрд снова расхохотался.
Помолчав немного, он продолжал:
– Спитта мне совершенно ни к чему не нужен, я могу обойтись без его богатства, его дочь еще легкомысленнее, чем я всегда думал, а его власть сильно поколеблена.