И, наконец, третье: наплевав на свою физическую безопасность, в порыве безудержной храбрости инспектор Гутьеррес бросается на Антонию Скотт и летит вместе с ней на землю за миг до того, как бампер огромного элитного внедорожника врезался бы в нее на скорости пятьдесят километров в час, что было бы для нее равноценно падению с шестого этажа.
Жесть, что творится, думает Джон, все еще лежа на Антонии.
– Пусти, пусти! – кричит она, извиваясь под его телом словно ящерица.
Джон вскакивает на ноги и хватает пистолет, не отрывая взгляда от огней «порше», виляющих между деревьями. Он принимает боевую стойку – ноги на ширине плеч, слегка согнуты в коленях, левая рука поддерживает правую – и выстреливает.
Пуля, которая должна была пробить заднее стекло, попадает в багажник. Джону не хватает практики. К тому же ему отнюдь не помогает то обстоятельство, что «порше», в который он целится, скачет по неровной почве, как шарик в лототроне.
Во второй раз выстрелить не удается, потому что Антония заслоняет ему вид.
– Куда ты прешь, совсем рехнулась! Свали с дороги!
Антония не отвечает. И прет она в сторону машины.
Эта баба когда-нибудь меня убьет, думает Джон, догоняя ее. А иначе я ее убью.
10Автострада
Джону Гутьерресу погони на высокой скорости не нравятся.
И дело тут не в эстетике. Когда видишь такие сцены в кино, все просто волшебно. Ускоренный монтаж, постоянная смена плана, музыка, звук, переходящий из фронтальных колонок в тыловые для создания эффекта движения.
Что Джону не нравится в погонях на высокой скорости, так это роль штурмана.
Он едва успел добежать до машины, как Антония уже завела мотор и разворачивалась на пустыре. По инерции машина на секунду остановилась, и Джон воспользовался моментом, чтобы открыть дверь и запрыгнуть внутрь. А Антония тем временем уже ударила по газам.
– Можно узнать, какая муха тебя укусила? – спрашивает Джон, пристегивая ремень. – А если бы я случайно выстрелил в тебя?
Антония не отвечает. Она разогналась уже почти до девяноста километров в час и это на такой узкой дорожке, что рекомендованная скорость здесь, наверно, не должна превышать прогулочного шага пенсионера с корзинкой для пикника. Бампер сметает на пути кустарники. А Антония и бровью не ведет.
У нее сейчас такое выражение лица, которое Джону уже знакомо. Стеклянные глаза, стиснутые челюсти. Это означает, что ее мозг работает на максимуме и даже выходит за пределы своих возможностей. Ей приходится справляться одновременно с двумя сложными задачами, и она старается изо всех сил.
Максимальная скорость «Ауди А8» (225 км/ч).
Местоположение трупа.
Расстояние между деревьями.
Максимальная скорость «Порше Кайена Турбо» (ее она не знает и злится на себя за то, что не выяснила заранее).
Ножевое ранение в шею безоборонительныхраннаруках ятакнемогувсеодновременно…
Антония вновь чувствует удушье. А когда ведешь машину на такой скорости, это крайне нежелательно. И потому она решает сдаться. Опять.
Только в этот раз, и все. В последний раз.
– Тебе Ментор что-то передал для меня? – спрашивает она, протягивая руку.
Джон сначала даже не понимает, что она имеет в виду: его полностью поглотила езда. Он показывает вперед.
– Осторожно!
Еще один вираж, и они уже почти на проселочной дороге, соединяющей Конный центр с автострадой. Антония выкручивает руль, изо всех сил пытаясь избежать заноса машины. «Ауди» удается выехать на прямую дорогу с минимальными потерями: всего-то вмятина на задней двери, оставленная деревом, слегка помогшим им притормозить на повороте.
«Порше» и след простыл. Все-таки это внедорожник, хоть и липовый. На таких участках у него явное преимущество.
– Тебе Ментор что-то передал для меня? – настаивает она, хлопая Джона по плечу.
Джон наконец понимает, о чем она. Он тут же ощупывает карманы, мысленно молясь о том, чтобы металлическая коробочка не оказалась потерянной. В конце концов он находит ее в кармане жилета. Там, где он должен был носить часы, которые отец так ему и не подарил.
Он открывает коробочку. Внутри два отделения.
– Которую?
– Красную, – отвечает она, протягивая ладонь. – Давай.
Джон дает ей капсулу.
Она кладет ее в рот. Джон видит, с какой сноровкой она раскусывает и кладет капсулу под язык: явно не в первый раз это делает. Он уже раньше наблюдал такую отточенность жестов у тощих людей с коричневыми зубами и истонченными венами.
– Подержи руль, – приказывает она.
И закрывает глаза. Она закрывает глаза, не отпуская при этом педаль газа!
– Да ты убьешь нас! – кричит Джон, отстегивая ремень безопасности и хватаясь за руль. Хорошо еще, что дорога прямая, но на такой скорости и на такой неровной почве может произойти все, что угодно.
Его помощь в управлении машиной длится ровно десять секунд. Это понятно заранее, поскольку Антония тихонько отсчитывает секунды, практически нашептывая их на ухо нависшему над ней Джону. До ноля она не доходит (это была бы одиннадцатая секунда). Она просто говорит:
– Всё.
И снова берется за руль.
Джон возвращается на свое пассажирское сиденье и принимается судорожно искать ремень безопасности. И лишь пристегнувшись вновь, он поворачивается к Антонии, готовый обругать ее на чем свет стоит. Но тут же осекается. Что-то в ней изменилось. Она выпрямилась, расправила плечи. Глаза уже не стеклянные: теперь они скорее напоминают два лазерных луча.
– Ты рехнулась. Ты реально чокнутая, – говорит Джон.
– Надеюсь, ты не будешь возражать, если я разгонюсь до двухсот, – передразнивает она его и ударяет по рычагу, чтобы активировать ручной режим, а затем слегка тянет подрулевой лепесток, переключая передачу. Пока что скорость только сто, вдвое больше допустимого. Колеса «ауди» не предназначены для земляных дорог.
Черт возьми, когда я спрашивал, нравятся ли ей машины, я такое и вообразить не мог.
Неасфальтированный отрезок пути заканчивается через двести метров. И уже у самого выезда на трассу… Поглядите-ка, а вот и подозреваемый. Ну или, может, конечно, кто-то другой мчится на высокой скорости в черном «Порше Кайен Турбо» по пустынной дороге.
Антония вжимает педаль газа в пол: теперь-то ее цель видна.
– Мне нужно, – говорит она Джону абсолютно спокойным голосом, – чтобы ты посмотрел в интернете, какая максимальная скорость у его машины.
– Ты хочешь, чтобы я сейчас что-то набирал на телефоне? – спрашивает Джон, держась при этом обеими руками за потолочную ручку.
– А ты что, хочешь прожить сто лет?
– Ну вообще-то да, планирую.
– Спроси у Сири, – говорит Антония, понижая передачу, чтобы свернуть на трассу и при этом не опрокинуться.
Хоть и без особой уверенности, Джон отпускает одну руку и нажимает на боковую кнопку своего телефона.
– Сири, как быстро едет «Порше Кайен»?
Немного подумав, Сири очень вежливо отвечает:
Вот что мне удалось найти в интернете по запросу «как быстро, если больше колен».
Джон решает, что Сири, видимо, не понимает его баскского акцента, и ему ничего другого не остается, кроме как набирать вопрос вручную.
– До 286 километров в час, – говорит Джон.
Антония плотно сжимает губы. Отчасти из-за херовой новости о том, что машина, за которой они гонятся, может за час оторваться от них на шестьдесят километров; отчасти просто от предельной сосредоточенности на вождении. Сейчас все ее мысли и чувства сконцентрированы на одной-единственной задаче: двигать эту машинищу вперед. Как только шины касаются асфальта, она тут же забывает обо всех мерах предосторожности. Впрочем, она и раньше о них не слишком-то вспоминала.
– Держись крепче, – говорит она Джону.
– Куда уж крепче, – отвечает Джон, у которого уже костяшки пальцев побелели от напряжения.
Хорошо, что ручки припаяны к шасси.
– Позвони Ментору, – говорит Антония, – cкажи ему, что подозреваемый едет по трассе А-6 в северном направлении.
Движение на дороге пока не очень плотное. Еще нет семи утра, но уже рассвело. Поэтому Антония разгоняется до ста шестидесяти и начинает обгонять машины, слева и справа, словно здравый смысл и законы физики не имеют к ней никакого отношения. Спустя две минуты вдалеке вновь виднеется «порше». Едва не упустили.
– Он сворачивает! – кричит Джон.
– Съезд на М-50.
Еще секунда, и они потеряли бы его из вида. Антония сильнее давит на газ. Она знает эту дорогу. На ней гораздо менее плотное движение и полно ответвлений. Если она сейчас не сократит дистанцию и они вновь потеряют его из вида, значит, все пропало.
Ей приходится ждать пять нескончаемых секунд, пока несколько машин перед ней выезжают на съезд. Огромной «ауди» тут нет места для обгона. Лишь когда последняя машина наконец сворачивает с трассы (черепашьим темпом), Антония обгоняет ее справа. Сзади доносится гудок клаксона и, надо полагать, всевозможные ругательства, на которые ей, впрочем, наплевать.
– Быстрее, быстрее.
Впереди длинный прямой участок. Антония перестраивается в левый ряд и разгоняется до двухсот. Педаль газа вжата в пол, двигатель работает практически на пределе. Постепенно она прибавляет скорости, и «порше» становится все ближе и ближе. Сто метров, восемьдесят. Шестьдесят метров.
– Осторожно!
Другая машина, «Фольксваген-Пассат», обгоняет «фиат». Антония дожидается, пока он завершит обгон, и встраивается между «пассатом» и «фиатом». От заднего бампера «ауди» до «фиата» меньше тридцати сантиметров – тот теряет устойчивость от резкого потока воздуха и что есть мочи тормозит. Не мешкая ни секунды, Антония оставляет позади и «пассат», водитель которого также жмет на тормоз.
Джон что-то цедит сквозь зубы.
– Что ты говоришь?
– Тебе ничего. Я молюсь Святому Христофору, покровителю водителей, чтобы он позволил мне вернуться в Бинго Аризона.
– Что ж, мало ли поможет.
Еще один обгон. Последний.
«Порше» впереди меньше чем в сорока метрах, и дорога свободна.
– Должно быть, он нас увидел.
– Черт возьми, конечно, он нас увидел! Мы несемся двести с лишним, и он не замедляет ход.
Двигатель «ауди» уже совсем на грани, но благодаря воздушному мешку, образуемому позади огромного внедорожника, ей почти удается догнать его. Машины уже мчатся практически вплотную друг за другом.
Если он сейчас затормозит, нам конец, думает Джон. Сердце выстукивает в груди, словно танцовщик фламенко на дне рождения у наркодилера.
– Скажи мне, есть ли кто-нибудь с твоей стороны, – говорит Антония.
– Свободно!
Четким движением вывернув руль, Антония выезжает из воздушного мешка «порше» и вырывается вперед, пытаясь ехать с ним бок о бок. На нее тут же обрушивается порыв ветра, «ауди» замедляет ход, и Антония изо всех сил старается не отстать от более мощного внедорожника.
Еще несколько сантиметров. Она что есть мочи жмет на педаль. Ее нога настолько напряжена, что у нее чуть не сводит икроножную мышцу.
– Телефон, Джон! Сфотографируй его, когда мы с ним поравняемся!
Джон борется с блокировкой экрана и с приложением для камеры.
Еще одно усилие.
Машины уже на одной линии. И они видят Эсекиэля. Он высокий (или, возможно, так только кажется из-за внедорожника). Сильные руки. Напряженный взгляд, глаза, полные ненависти, в прорезях черной маски. И третий глаз – дуло пистолета, нацеленное на Антонию.
Первое, что спасает им жизнь, – это крик Джона.
– Тормози, тормози!
Пуля разбивает вдребезги окно «порше» и улетает в никуда. На их пути, метрах в двухстах, едет четырехосный грузовик. Антония вовремя отпускает педаль газа и осторожно переносит вес на тормоз, чтобы вновь оказаться позади «порше». Но Эсекиэль на этот раз не позволяет ей использовать воздушный мешок, чтобы двигаться быстрее, и сам в свою очередь выворачивает руль. Он перекрывает Антонии путь, и ей приходится резко тормозить, чтобы не врезаться в «порше». И тут она видит, что грузовик уже совсем рядом.
Антонии нужно сделать выбор: либо врезаться в барьерное ограждение, либо впечататься в тридцатитонную махину.
И выбор она делает правильный.
На такой скорости «ауди» пробивает цинковый сплав, словно прорывает лист бумаги. Второе, что спасает им жизнь, это то, что здесь нет обрыва, и плавный спуск – по воле какого-то благожелательного божества – практически совпадает с траекторией, проделанной машиной в воздухе. Колеса, соприкоснувшись с землей, не лопаются, и инерция решает пощадить машину в течение метров пятидесяти, пока наконец не спохватывается, что вообще-то той следовало бы перекувырнуться пару-тройку раз. И когда левое переднее колесо все-таки отлетает, получается, что силы трения и притяжения уже позаботились об относительно мягком финише, и машина просто опрокидывается на водительскую дверь и протаскивается последние метры на боку, до полной остановки посреди пустынного поля.
Перевернутый на 90 градусов Джон сейчас тут же бы себя ощупал, чтобы удостовериться, что руки-ноги целы, если бы только он не был сдавлен со всех сторон целой кучей подушек безопасности. Фронтальной, центральной, головной и коленной. Спустя полминуты, когда подушки уже начинают немного сдуваться, ему удается высвободиться и отстегнуть ремень. Он зовет Антонию, но та не отвечает. Тогда он принимается колотить по центральной подушке, отделяющей их друг от друга (все-таки машина стоит этих ста тысяч евро) до тех пор, пока ему не удается увидеть ее лицо. У Антонии закрыты глаза, а из носа бежит тоненькая струйка крови и стекает по щеке.
Нет. Нет.
Джон тут же пытается нащупать пульс у нее на шее. Из-за нервного напряжения у него это получается не сразу. Но едва почувствовав биение, он сразу с облегчением выдыхает. Пульс нормальный, ровный. Видимо, она просто отключилась от сильного удара в лицо подушкой безопасности.
– Я тебе говорила меня не трогать, – бормочет она.
Ну точно все в порядке: она уже переходит из спящего режима в свой обычный бесящий.
– А я тебе говорил, что не надо нас убивать своим безумным вождением.
– Нет, такого ты не говорил, – удивляется она, как обычно, поняв его слова буквально.
– Просто это необходимое условие для сосуществования.
Джон выбирается из машины (мир вокруг внезапно кажется таким медленным, почти неподвижным, а земля под ногами такой надежной, такой твердой) и помогает выбраться Антонии.
– Что ж, мы его упустили.
– Похоже на то, – говорит Антония, пытаясь поддать ногой ближайший камень.
Но головокружение еще не прошло, и она промахивается.
Эсекиэль
Когда он возвращается в свое убежище, в легких у него огонь, а в желудке аккумуляторная кислота.
Какой же я идиот, идиот, идиот.
Вторую ошибку он допустил практически сразу после первой. И из-за этой второй ошибки все могло бы пойти прахом. Вообще все. Из-за его небрежности.
Просто потому что он не подумал об одной существенной детали.
Ему было сложно орудовать ножом в перчатках, и он их снял. А когда эта женщина выскочила из машины, он на секунду потерял равновесие и оперся рукой об оконное стекло. Про себя он тут же подумал, что надо будет протереть окно тряпкой, стереть свои отпечатки, но затем из-за стресса и увлекательного преследования об этом забыл. Охота на нее посреди леса оказалась сложнее, чем он ожидал, и принесла ему животное, первобытное и греховное удовлетворение, хоть он в итоге ее даже не ранил. Живой она ему нужнее, гораздо нужнее.
Поэтому он и пошел на такой риск, чтобы взять ее в плен.
Идиот, идиот. Чуть все не испортил.
Он бы предпочел заняться этой женщиной позднее, не сразу же после первой своей работы. Первой главы произведения. Поймать того мальчишку труда не составило.
Эсекиэль похитил его, не причиняя ему боли, и обращался с ним гуманно. Мальчишка кричал громче, чем эта женщина, и пришлось заткнуть ему рот кляпом, это так, но что было делать, раз он так испугался. Когда истек срок, данный его матери, и пришел неизбежный конец, Эсекиэль говорил с ним ласковым голосом и расслабил его с помощью транквилизаторов. Мальчик не страдал больше, чем было необходимо.
Ведь по сути я хороший человек.
Это была долгая кропотливая работа. И заключительная часть, когда он передал свое произведение в распоряжение родителей мальчика, была самой сложной. Он бы предпочел немного отдохнуть, прежде чем переходить к следующей главе. Но ему подвернулась хорошая возможность похитить эту женщину, и он не мог упустить свой шанс. Ведь она в списке среди самых первых.
И эта ошибка, глупейшая ошибка, которая чуть было все не погубила.
Пытаясь успокоиться, он садится за свою тетрадь и начинает писать.
Отец всегда говорил: не нашлось гвоздя – потерялась подкова, потерялась подкова – оступилась лошадь, оступилась лошадь – свалился всадник, свалился всадник – битва проиграна…
Нет, он не может. Не может сосредоточиться. Он вырывает из тетради лист и вопреки обычаю не сжигает его, а швыряет в сторону липкой сырой стены. Затем закрывает тетрадь, аккуратно кладет на нее карандаш. И тут его захлестывает волна ярости, и он сметает все со стола. Пепельница вдребезги разбивается об пол.
Ему срочно нужно выпустить пар. Прямо сейчас. Одними тетрадными записями тут не обойтись. Он напишет обо всем потом, но сначала ему нужно получить желаемое.
Сейчас ему может помочь только одно.
Он встает из-за стола, проходит по коридору, перешагивая через разбросанные по полу ржавые обломки, и останавливается напротив ниши, в которой он держит эту женщину.
Он слышит сквозь дверь ее прерывистое дыхание. Подносит руку к веревке, поднимающей тяжелую металлическую пластину. Поглаживает ее (он обрезáл и привязывал эту веревку с таким старанием). Достаточно слегка потянуть, и дверь откроется. Это так просто.
Нет. Не с ней.
И он идет дальше, до самого конца коридора, чтобы получить то, что ему нужно.
Карла
По ту сторону стены слышатся приглушенные звуки. Жуткие звуки.
И в ее воображении рисуется вполне конкретная сцена.
Карла знает, что по идее она должна кричать, протестовать, защищать Сандру. Сделать хоть что-то, пусть даже просто стучать в стенку. Она знает это так же четко, как и то, что в испанском языке существует двадцать четыре названия для определения лошадиных мастей. Только вот оба знания сейчас абсолютно бесполезны.
Звуки не затихают. Просачиваются сквозь стену и наполняют ее душу страхом и стыдом.
Карла так больше не может.
Она затыкает уши и начинает тихонько перечислять:
– Гнедая. Чубарая. Караковая. Чалая. Буланая…
В паузах все еще слышатся звуки. Ужасные звуки.
И Карла начинает перечислять быстрее.