Джон паркует «ауди» рядом с будкой. Они выходят из машины. Охранники стоят возле шлагбаума. Оба держат в одной руке сигарету, а другой оттягивают поясную петлю. Классическая позиция номер один, прямо как из первого урока учебника.
– Чем могу вам помочь?
Перевод: какого хера приперлись?
– Добрый вечер. Я инспектор Гутьеррес из Национальной полиции. Это моя напарница. Мы были здесь позавчера, не знаю, помните ли вы.
– Позавчера у меня был выходной.
Разумеется, врет: несмотря на темноту, Джон узнал обоих. Особенно того, кто говорит. Трехдневная щетина, проколотое ухо, около пятидесяти лет. Он врет, как соврал и в прошлый раз, когда заявил, что не работал в тот вечер, когда обнаружили труп Альваро Труэбы.
– Нам нужны записи с камер наблюдения, сделанные три ночи назад.
Охранник скрещивает руки на груди и разводит стопы (классическая позиция номер два). Ответ звучит весьма неожиданно:
– Разумеется, инспектор, с удовольствием.
Джон улыбается.
– Только отправьте для начала письменный запрос управляющему охранной компании с указанием имени заявителя, уточнив, какие именно записи вам нужны, а также пояснив, что вы их запрашиваете в рамках уголовного расследования. Таков закон о защите персональных данных, вы же знаете.
Конечно, думает Джон. Только вот у Карлы Ортис нет времени ждать, пока я отправлю письменный запрос по делу о преступлении, которого как бы не было.
– Послушайте, мы не можем ждать. Возможно, мы обойдемся без всей этой бумажной волокиты и вы просто окажете нам профессиональную любезность?
– И во сколько же вы оцениваете профессиональные любезности?
Джон почесывает голову, а затем лезет в карман. Выскребает все, что есть в кошельке. Пятьдесят евро.
– Пятьдесят евро. Это все, что у меня есть с собой.
– Ну так возвращайтесь, когда у вас будет с собой пять тысяч, – говорит охранник, который прекрасно знает, что полицейскому таких денег за всю свою проклятую жизнь не видать.
Инспектор Гутьеррес на полном серьезе думает: а не врезать ли ему? В итоге все-таки сдерживается.
– Ладно, мы уже уезжаем. Большое вам спасибо.
– Не за что, дорогие мои.
Они возвращаются. Джон нервно ведет машину и нервно говорит.
– И ты слышала, этот кретин сказал: «Не за что, дорогие мои». Это я к ним так обратился в прошлый раз, когда они светили фонариком нам прямо в лицо. Он как бы дал понять, дескать, да, в тот вечер это были мы. Кретин. Тупица. Не понимаю, почему Ментор не запросил запись с камер видеонаблюдения, почему нам приходится это делать самим, и… можно узнать, что ты делаешь?
Антония не обращает на него внимания: она вводит в навигатор какие-то координаты. На экране появляется маршрут. Девятнадцать минут.
– Куда мы едем?
– Не мешай мне, – отвечает Антония. Она берет айпад и начинает что-то искать в интернете. Затем открывает веб-страницу и принимается читать. – У меня только девятнадцать минут, чтобы научиться.
Когда они приезжают к месту, которое Антония указала в навигаторе, Джон глазам не может поверить.
– Ты хочешь пойти туда сейчас?
– Мне нужны твои пятьдесят евро.
– Они у меня последние. Если ты не помнишь, я отстранен от должности с лишением жалованья.
– Я тебе их верну.
Джон протягивает ей банкноту. Антония берет ее, затем достает из сумки-почтальонки карточку – свое удостоверение личности и кладет на переднее сиденье.
– Подожди здесь. И закройся изнутри. Как-то не хочется, чтобы ее украли, если ты решишь вздремнуть.
До этого дня Джон никогда бы не подумал, что возможно в течение девяноста четырех минут непрерывно ругаться. Но до тех пор, пока Антония Скотт не возвращается, он именно так и проводит время.
Когда она вновь садится в машину, в одной руке у нее скромный бумажный пакетик, а в другой пятьдесят евро.
– Поехали обратно в Ла-Финку.
Джон паркуется рядом с будкой. Дубль два.
Температура приема ниже нуля.
– Инспектор, если вы привезли письменное заявление о предоставлении записей, вынужден сообщить вам, что мой начальник сейчас в отпуске. Так что с удовольствием примем вас на следующей неделе.
Антония передает бумажный пакет Джону, а тот, в свою очередь, протягивает его охраннику. Скромный бумажный пакетик с черным логотипом, изображающем богиню Кибелу. А внизу мелким шрифтом написано: Казино «Гран Мадрид». Охранник смотрит на пакет, все еще стоя в классической позиции номер два.
– Что это?
Он брезгливо морщит нос, словно в пакете лежат использованные подгузники.
– Профессиональная любезность.
Любопытство берет верх над гордыней. Охранник протягивает руку и забирает пакет. Оценивает вес. Открывает. Смотрит внутрь. Достает фонарик. Снова смотрит внутрь. Смотрит на Джона. Смотрит на своего напарника.
– Мы не знали, пять тысяч всего или на каждого, так что на всякий случай взяли десять, – поясняет Джон.
Пока охранники совещаются в стороне (открывая при этом пакет каждые три секунды), Джон и Антония перешептываются, глядя на них с улыбкой.
– Как тебе вообще такое в голову пришло?
– Просто послушала рассказ про шофера Рамона Ортиса.
– И ты научилась играть в блэкджек за девятнадцать минут?
– Нет, играть я научилась за минуту. А остальные восемнадцать я училась считать карты.
15Будка
Получив десять тысяч евро, Томас и Габриэль (так зовут охранников) становятся просто милашками. Томас – тот, что лет пятидесяти и с трехдневной щетиной – проводит их в будку, а Габриэль остается снаружи на посту. Будка гораздо больше обычного, и при этом она оказывается лишь прихожей того помещения, куда ведут Джона и Антонию.
– Сюда, пожалуйста, проходите, – говорит он, открывая перед ними следующую дверь. Лестница ведет в подземное помещение, расположенное под входом. Здесь находится раздевалка, зона отдыха, душ, небольшой тренажерный зал.
– Не желаете ли кофе?
Джон бы выпил, да, спасибо. А Антония, если можно, чая. Можно. Томас готовит им напитки в машине, похожей на те, что выставляют к завтраку в пятизвездочных отелях.
– Нам грех жаловаться, что правда, то правда. Для нас тут все удобства. Раньше я работал в одном гипермаркете. Изо дня в день сплошные перебранки с цыганами, которые проносят товары под одеждой. Я, конечно, ничего против цыган не имею, у меня и среди хороших друзей есть цыгане, но…
Джон прерывает его рассказ о тяжелой жизни:
– Да, у вас тут хорошее рабочее место.
– На лучшее я и рассчитывать бы не мог. Особенно в моем возрасте.
– Я понимаю, что вам не хотелось бы потерять такую работу.
Томас подносит им дымящиеся чашки. Затем готовит еще один кофе для себя.
– Я слишком стар, чтобы искать другую работу. И у меня двое детей учатся в университете.
– Вы знаете, что произошло в тот день на вилле Лос-Лагос?
Томас отводит взгляд.
– Мы договаривались, что я покажу вам записи. И все.
– Нам нужна ваша помощь, Томас, – говорит Антония.
За двадцать лет работы в полиции Джону нередко приходилось допрашивать людей. Людей разных цветов кожи, разных телосложений. Некоторые молчат из страха, некоторые упрямятся из гордости, некоторые врут, чтобы от чего-то избавиться… А некоторые безумно хотят все рассказать. И они обычно говорят тебе нечто вроде:
– Я не знаю, можно ли вам доверять.
И ты должен вселить в них уверенность и поведать им что-нибудь взамен.
Поэтому Джон вопросительно смотрит на Антонию. Как бы спрашивая у нее разрешения. Антония кивает.
– Томас… мы не обычные полицейские.
– Не понимаю, – растерянно отвечает он. – Я же видел ваш значок, и он настоящий.
– Верно. Но мы не такие, как остальные.
– Это я уже заметил. Обычные полицейские не раздают пачки стоевровых купюр.
– То, что вы нам расскажете, не будет использовано в суде. И ваши слова не останутся ни на каких записях. Одному человеку сейчас очень нужна помощь. А другого человека нужно привлечь к ответственности. Вы же знаете, что здесь произошло, Томас.
Охранник опускает голову. Оказывается, что, когда он не стоит в классической позиции номер один или два, Томас человек порядочный. И ему стыдно за то, что начальство приказало ему сделать. А приказали ему молчать, смотреть в сторону и если что – «ничего не знаю, никого не помню, ничего не было». Сказать легко, а вот сделать уже не очень. Такое даром не проходит.
– Да. Знаю.
– Сколько еще людей об этом знают?
– Габриэль и я. Наш начальник. И экономка семьи Труэба. Это она зашла в гостиную и обнаружила мальчика.
– И тут же позвонила вам. А вы позвонили вашему начальнику.
Томас кивает.
– У меня как раз заканчивалась смена.
– Разве это нормально? – спрашивает Джон. – Разве нормально, что прислуга звонит вам, а не в полицию?
Томас пристыженно молчит. Лицо залилось краской, руки хватаются за чашку, как за спасательный круг.
– Томас, – мягко говорит Джон, побуждая его продолжать.
– В этом районе все иначе. Это надежное место, застройщики позаботились о том, чтобы кто угодно не смог сюда въехать. Происхождение денег у жильцов должно быть предельно ясным и прозрачным. Сюда хотели заселиться русские и колумбийцы. Им отказали. Но как бы там ни было, здесь живут особые люди. С особыми потребностями.
– Здесь бывали раньше инциденты?
– Таких серьезных не было. Даже близко. Но распоряжение нам давали всегда одно и то же: помалкивать.
– И на этот раз тоже.
– Мне платят не за то, чтобы я встревал в такие дела.
Конечно, думает Джон. За это платят мне. Платишь ты и все наши сограждане.
Джон молчит. Говорить это незачем. Да и потом: уж кому, как не ему помнить о двадцать четвертой статье Конституции[28]?
Я становлюсь циником, думает Джон. И ему, конечно, все равно. В этом и суть.