Вспомненная деталь
Антония закрывает глаза.
Ей не составляет труда отыскать в своей коллекции слов то самое, что характеризует ее теперешнее состояние. Ajunsuaqq. На инуитском языке это значит «откусить рыбу и обнаружить внутри лишь прах».
После стольких усилий у нее нет повода ни для радости, ни для гордости. Но это и не важно, лишь бы удалось спасти Карлу Ортис.
Джон сидит рядом с ней на скамейке. Ни слова не говорит. Она передала ему разговор с Паррой, и в ответ он просто кивнул. Мимо проходят люди, но Антония не обращает на них внимания. Она ищет в онлайн-архивах необходимую информацию. Найти что-то сложно, ведь речь идет о мелком происшествии. Незначительном.
Взрыв газа под землей на улице Нарваэс. Одна жертва. Офицер полиции Николас Фахардо. Формальная проверка обстоятельств гибели. По имеющимся данным, у Фахардо не осталось родственников.
Ни слова о суициде.
Что там еще говорил Джон? Ах да, дочь.
Про это уже легче найти информацию. Случай, произошедший за шесть месяцев до смерти Николаса Фахардо.
Смертельная авария на М-30. Автомобиль врезался в сваю моста. Следов торможения нет. Полиция считает, произошло самоубийство. Жертвой стала двадцатилетняя женщина, инициалы С. Ф.
Антония зумирует фотографии. Спасатели толпятся вокруг разбитой машины. Тут уж явно ничего не поделать. Половина машины вжата в сваю и сплющена, как пустая пластиковая бутылка. Видимо, скорость была очень велика.
Звонит телефон.
– Слушаю вас.
– Сеньора, это Томас.
Антония недоуменно моргает: она сейчас настолько погружена в себя, что ей требуются огромные усилия для возвращения в реальность. Наконец, она вспоминает. Томас. Охранник в Ла-Финке.
– Вы оставили нам свои номера на тот случай, если мы что-нибудь вспомним. Я пытался дозвониться до вашего коллеги, но его номер был занят, так что я решил позвонить вам.
Антония в ответ лишь неопределенно хмыкает: она все еще сосредоточена на фотографии аварии. На этом снимке явно что-то не так. Антонии на нем чего-то не хватает.
– Дело в то, что сегодня в начале смены, – продолжает Томас, – мы с Габриэлем разговаривали, и вдруг за кем-то приехало такси. На этот раз мы были предельно внимательны: после того, что случилось, мы разглядываем всех водителей и пассажиров такси.
– М-м-м.
– И вот какое дело: водителем такси оказалась женщина. Сегодня в этом, конечно, нет ничего странного, такое уже в порядке вещей, это лет пять назад такое и вообразить было нельзя, вождение такси считалось чисто мужской профессией, ведь таксистам приходится ехать среди ночи за незнакомцами… И вот мы с Габриэлем смотрим на нее и вдруг одновременно вспоминаем. Удивительно все-таки устроена человеческая башка! Вот ты ничего не помнишь, и твой напарник тоже, и вдруг – хоп! – и вы оба вспоминаете одно и то же. Возможно, сработала ассоциация. Красная – значит кровь. Фиолетовый – значит фрукт. Я как раз говорил Габриэлю, что…
Антония перебивает его:
– И что вы вспомнили, Томас?
Слегка прочистив горло, он отвечает:
– В тот вечер таксистом была женщина.
Карла
Она снова дремлет. Карла чувствует себя все более слабой и изнуренной. Во сне темнота рассеивается, и все пространство вокруг наполняется чудесным белым светом.
И вдруг она слышит снаружи шум и голоса.
Голоса людей, кричащих: «Полиция!»
И зовущих ее.
Она знала, что за ней придут. Знала, что это вопрос нескольких часов. Или, может, минут. И вот они уже здесь. Они наконец-то нашли ее.
Сердце чуть не выпрыгивает из груди, она подскакивает с места, забыв про высоту потолка, ударяется, разбивая голову до крови, но ей плевать. Она даже не чувствует боли. Она доползает до металлической двери и принимается в нее колотить, крича в вентиляционный люк:
– Я здесь! Здесь!
29Аборигенное слово
Антония замирает.
И мир вокруг тоже.
– Как вы сказали?
– Это была женщина, – повторяет Томас. – Я вот подумал: как-то странно, что женщина работает так поздно, ну или так рано, я всегда говорю, что…
Антония больше его не слушает.
Murr-ma.
Слово на вагиман, австралийском аборигенном языке, у которого во всем мире остался лишь десяток носителей. И это слово описывает то, чем они занимались до настоящего момента.
Murr-ma.
Это значит «идти по дну реки, пытаясь нащупать что-то ногами».
И делать это очень непросто, поскольку в процесс поиска включаются все остальные чувства, которые только мешают.
– Вы слышите меня?
Антония вешает трубку. Ей сейчас нужны обе руки.
Она максимально увеличивает фотографию с места аварии.
Желтый «Меган».
Номеров не различить. Тогда Антония открывает фотографию через приложение «Фотошоп Экспресс» и применяет фильтр фокусировки.
Теперь номера видны.
9344 FSY
Murr-ma. Поиск, который нужно вести вслепую. И лишь когда ты на что-то натыкаешься большим пальцем ноги, можно нырнуть за находкой. Чтобы затем собрать воедино все детали пазла.
За десятую долю секунды Антония собирает в голове все имеющиеся у нее элементы.
– Дочь Фахардо покончила с собой на трассе М-30.
– Номера ее машины два года спустя оказываются на такси, в котором Эсекиэль провозит труп Альваро Труэбы.
– Такси вымыли дезинфицирующим средством и подожгли на пустыре в километре от комиссариата.
– О местоположении такси становится известно из анонимного звонка.
– Человек, который никогда не оставлял следов, на этот раз оставил отпечатки сразу на двух предметах:
а) на туфле Карлы Ортис;
б) на руле.
– При том что за руль Эсекиэль не садился. Потому что такси вела женщина.
Спустя секунду она приходит к очевидному выводу.
Антония резко тянет Джона за рукав.
– Что случилось? – встрепенувшись, спрашивает он.
– Мы должны предупредить их. Мы должны предупредить их ПРЯМО СЕЙЧАС.
– О чем?
– Где они, Джон?
Неизвестно.
Антония набирает номер Парры.
Гудок.
Два гудка.
Автоответчик. «Вы позвонили по номеру…»
Антония не просто оставляет, а выкрикивает голосовое сообщение.
– Парра, послушайте меня. Не заходите, я повторяю, не заходите! Это ловушка!
Парра
Они уже заняли позиции перед дверью. Вход в квартиру расположен ниже уровня подъезда. Это единственное полуподвальное жилье в здании.
Полицейские отдела по борьбе с похищениями и вымогательствами, вооруженные пулеметами MP-5, занимают лестницу и площадку перед входом. Окна полуподвала выходят на улицу Сан-Кануто, но они маленькие и к тому же зарешечены. Никто не сможет через них пролезть. И на всякий случай в фургоне остался Сиксто вместе с журналистом.
Ведь кто-то же должен осветить в прессе героическую спасательную операцию. Пусть уж тот тип сделает свой эксклюзивный репортаж.
Так, все готово, думает Парра, прокрутив в голове план действий. Больше всего он переживает, что Фахардо может что-то сделать с заложницей, когда поймет, что его загнали в угол, но на такой случай у них есть Серверо, мастер красноречия. Он способен песок продать бедуинам.
Также Парра переживает, что Фахардо умеет стрелять. Все-таки он как-никак полицейский, хоть и выживший из ума. Его нельзя недооценивать, и потому Парра тщательно подготовился. Все участники операции вооружены пулеметами MP-5 и защищены бронежилетами. Идущая впереди Клео держит баллистический щит, за которым в случае чего можно спрятаться. Непробиваемая метровая пластина из стали и кевлара.
Парра чувствует вибрацию в кармане брюк. Оказывается, он забыл отключить телефон. Своим подчиненным он бы такого не простил. Не доставая телефон из кармана (чтобы никто не заметил), Парра через ткань жмет на кнопку сброса вызова до тех пор, пока телефон не выключается.
Ну все, пора.
Он уже собирается дать приказ, но остается еще одна важная деталь. Парра подносит руку к шее и вытаскивает цепочку с медальоном, на котором изображен ангел: он расправляет крылья над девочкой, уходящей в лес. Это Кустодий, святой покровитель полицейских. Парра целует медальон, абсолютно не стесняясь своего жеста. Стоящий рядом Посуэло крестится. Он ведь миллениал, и все его представление о Боге сводится к роли Моргана Фримана в том самом фильме[51]. Вслед за Посуэло крестится и вся команда.
Теперь точно пора.
Капитан делает знак Санхуану, орудующему тараном. С подобным четырнадцатикилограммовым свинцовым бревном даже такой слабак, как Санхуан, способен выбить дверь с первого удара.
БУМ!
Ну или со второго.
БУМ!
Со второй попытки ему удается выломать замок, и Клео заходит внутрь, прикрываясь щитом и крича во все горло:
– Полиция! Выходить с поднятыми руками! Мы пришли за Карлой Ортис!
Остальные мгновенно бросаются вслед за ней.
Они оказываются в гостиной, полной мусора. Вся мебель свалена в кучу у стены. Диван, столы. По полу разбросаны клочки бумаги, обломки железа, провода. Люстра на потолке зажжена, хотя горит только одна лампочка.
– Капитан, – говорит Клео, поддевая носком какой-то предмет.
Это женская туфля. Точно такая же, только левая, была обнаружена на пустыре рядом с торговым центром.
Парра жестом показывает Клео продвигаться вперед, в сторону темного коридора. Остальные идут следом, колонной по двое. Прикрывают друг друга. Как и положено.
Клео с поднятым щитом заходит в коридор.
В коридоре стоит канистра, ловко спрятанная за комодом. Это первая. В канистре сорок литров смеси из гипохлорита натрия, соляной кислоты и ацетона. Отбеливатель, средство для очистки труб и жидкость для снятия лака. Этим трем веществам, смешанным в правильной пропорции, нужен лишь маленький импульс. Сигнал, преданный через интернет с помощью симкарты, активирует электрический детонатор, который, в свою очередь, взрывает полиэтиленовый пакет, наполненный порохом (который можно найти в любой петарде), смешанным с магнием (который можно найти в любом бенгальском огне). Таким образом и происходит взрыв.
Бомба, приготовленная Фахардо, – не динамит и не пластичная взрывчатка. Газы, возникающие при взрыве этих элементов, могут распространиться на десять тысяч метров за одну секунду. Ингредиенты для изготовления хлорной бомбы можно купить меньше чем за тридцать евро в любом «Леруа Мерлен», правда, скорость детонации не будет превышать жалкие четыре с половиной километра в секунду. Впрочем, этого достаточно, чтобы превратить в огонь воздух, следующий за взрывной волной, словно хвостик за собакой.
Взрывная волна, которой некуда больше двигаться в этом крошечном коридоре, кроме как навстречу полицейским, накрывает сначала Клео. Вжимает стальной край баллистического щита ей в лицо, рассекая скулу, брови и нос, и Клео падает на пол, словно игральная карта от легкого дуновения ветра. Санхуану, который шел с ней рядом, повезло меньше. Его тело отрывается от пола более чем на метр, головой он ударяется о потолок, а спиной о дверной косяк. Давление воздуха столь велико, что вступает в противоборство с силой притяжения и вторичной конвекцией от тела капрала Санхуана. Эти три силы раздробляют ему ключицу, разрывают шейные позвонки и надвое разламывают левую руку на уровне локтя, словно сухую ветку: сухожилия не рассчитаны на подобную нагрузку.
К горящему воздуху добавляется картечь.
Фархадо начинил канистру винтами. Из оцинкованной стали с наконечниками-бабочками. На столь короткой дистанции благодаря своей аэродинамической форме, винты продолжают вращаться, даже попав в тело, возникшее у них на пути. Клео, которая все еще падает на пол (это мгновение быстро не опишешь), удается спастись от большей части винтов благодаря щиту. Один винт проходит сквозь ткань тактических брюк и нежную кожу лодыжки и застревает внутри бедренной кости, оставляя позади себя входное отверстие размером с монету в пятьдесят центов. Другой, весьма прихотливый, решает слегка задеть указательный палец ее правой руки и подпортить лаковое покрытие на ногте левой. Третий проникает в левую глазницу, рассекая глазное яблоко, однако, по счастливой случайности, застревает в лобном отростке, не дойдя до мозга.
На Санхуане не осталось живого места. Тут уж ни бронежилет не спасет, ни мать родная. Все его органы превратились в желе еще до того, как он свалился на пол.
Те, кто не успел зайти в коридор, падают от взрывной волны, при том что щит Клео частично отражает силу взрыва, а также отбивает большое количество винтов, которые, отскочив от стали, вонзаются в потолок.
Шесть человек, оставшиеся в гостиной, даже не слышат второго взрыва.
Для первого хватило сорока литров.
Но под диванами и столами, сваленными у стены гостиной, остается еще двести. Впрочем, тут и пространство больше.
Оглушенные полицейские еще только начинают подниматься с пола, когда таймер, запущенный сразу после первого взрыва, приводит в действие вторую бомбу. И на этот раз им уже некуда скрыться от взрывной волны и от летящих в них предметов.
На этот раз Фахардо обошелся без винтов, но в них и нет необходимости. Кофейный столик отлетает со скоростью четыре тысячи метров в секунду и врезается в Серверу, снося ему голову торцом, оклеенным меламиновой кромкой. Затем закручивается вокруг своей оси и ударяет по ребрам Посуэло, словно ракетка по шарику для пинг-понга. Ребра тут же проваливаются внутрь, будто сахарные, и кости врезаются в легкие. Разорванный на три части диван разлетается по всей гостиной. Самый большой его кусок (на котором Фахардо вместе с дочерью сидели перед телевизором) отлетает к уже поднявшемуся на ноги Хиральдесу и бьет его по спине, ломая позвоночник. От удара Хиральдес впечатывается в противоположную стенку, возле которой и остается лежать с размозженным черепом.
Торшер «Хектар», купленный субботним днем в «Икее», летит вперед. Тяжелое железное основание, закрутившись в воздухе, врезается в правую ногу Оканьи, как раз в тот момент, когда тот пытается встать с пола. Оно не просто разбивает ему колено: оно полностью разрывает его, попав прямо в яблочко. И там, где раньше были кожа, плоть, нога, доходящая до пола, остается лишь голая кость.
Парре повезло чуть больше. Тело Серверы прикрыло его от первого взрыва, а тело Посуэлы – от второго. Ему в шею вонзились щепки, и одна из них – самая крупная – прошла насквозь через кожу и мясо, но Парра остается в живых.
По крайней мере пока.
Капитан кричит. От боли, от ужаса, от ярости. У него лопнули барабанные перепонки, и потому он не слышит собственных криков. Равно как и криков других. Не веря своим глазам, он смотрит на Оканью с укороченной вдвое ногой и бросается ему на помощь. Клео вопит, вспоминая всех святых из церковного календаря и не переставая сыпать проклятиями, однако ее Парра тоже не слышит. Остальные молчат: у Санхуана просто больше нет легких, у Серверы головы, а другие лежат без сознания.
Вся беда в том, что хлорная бомба убивает не только за счет силы взрыва. А также за счет крайне ядовитого желто-оранжевого газа, который распространяется в результате возгорания.
Густая волна газа накрывает сначала Клео. Она пытается задержать дыхание, но ее охватывает паника, и она инстинктивно глотает воздух. А вдыхать этот газ – все равно что вдыхать жидкий огонь. Он спускается по трахее к легким и сжигает их изнутри.
Парра, стоящий к ней спиной и полностью оглохший, не видит, как она задыхается, как изо всех сил пытается выбраться из коридора, полного дыма; не видит, как ей удается повернуться, несмотря на раны, как она цепляется за дверь, пытаясь просунуть голову обратно в гостиную, пытаясь дышать. Он не видит, как отчаянно она сжимает пальцы до тех пор, пока силы окончательно не покидают ее.
Не замечает он и дыма, стремительно надвигающегося на него со всех сторон: ведь он сейчас полностью сосредоточен на спасении жизни Оканьи. Его лучший переговорщик, мастер красноречия умрет меньше, чем через минуту от потери крови, если у Парры не получится наложить ему жгут. И капитан пытается снять с себя ремень.
Впрочем, вряд ли можно многого требовать от Парры в подобных обстоятельствах. Его внутреннее ухо, наиважнейший орган чувств, помогающий нам сохранять равновесие и устойчивость, повреждено взрывом. Поэтому он понимает, что вот-вот умрет от удушья, лишь когда его накрывает ядовитое облако и он делает вдох.
Газ тут же вступает в реакцию с влагой его дыхательных путей, мгновенно превращаясь в кислоту. Капитан наконец осознает, что с ним происходит. Однако Парра не только силен, но и отважен. Он задерживает дыхание, не пропуская ядовитый воздух в легкие. И, несмотря на невыносимую боль, спотыкаясь, пробирается туда, где по его расчетам должна быть дверь, таща за собой Оканью. Он чувствует одновременно рвотный позыв и нестерпимую потребность вдохнуть. Ему приходится прикладывать огромные усилия, чтобы тянуть за собой Оканью, который весит восемьдесят килограммов (ну или уже чуть меньше, с вычетом половины ноги), и его мышцы отчаянно требуют кислорода, которого нет.
Взгляд Парры застилает пелена газа (который вступил в реакцию с его глазами, превратившись в тысячи крошечных жгучих кинжалов), и это просто чудо, что ему удается отыскать дверь. Впрочем, чудеса случаются. Возможно, помог медальон.
На лестничной площадке Парра вдыхает чистый воздух – но лишь одну секунду. Дым неотступно следует за ним. И этот один-единственный глоток свежего воздуха практически не приносит ему облегчения. Его воспламененные бронхи отчаянно протестуют, спазмы в животе усиливаются. Капитан падает на колени. На секунду он вспоминает своего младшего сына Лукаса, который меньше недели назад сидел у него на плечах. Парра хватается за живот и поддается рвотному рефлексу. Он избавляется от нескольких капель желтоватой слизи, однако теряет при этом драгоценное время. Ядовитый дым теперь окружает его со всех сторон, и он уже не знает, ни где лестница, ни где Оканья.
Я не оставлю тебя здесь. Я не оставлю тебя здесь.
Он отыскивает своего товарища на ощупь. Левая рука нащупывает лицо Оканьи, правая хватается за плечевую лямку бронежилета. Но куда его тащить? Парра не знает. Вслепую, ползая на коленях, он пытается найти хоть какой-то ориентир.
Но не находит.
И вдруг правая рука касается лестничного поручня. Парра хватается за него, словно утопающий за спасательный круг. И ползет на коленях вверх по лестнице, таща за собой тело Оканьи, которое то и дело цепляется за ступеньки. Каждый рывок, каждые двадцать сантиметров подъема сродни восхождению на Эверест.
Парра преодолевает одиннадцать ступеней, прежде чем добраться до безопасной точки, в которой газ, будучи тяжелее воздуха, уже не может его достать.
Из последних сил он вытягивает наверх Оканью и кладет его рядом с собой. Капитан уже практически без сознания.
Он все еще держится одной рукой за поручень, а другой сжимает лямку бронежилета своего товарища, когда снаружи раздаются сирены.
Последнее, о чем думает Парра, прежде чем лишиться чувств, – это о фразе, которую он так и не сказал перед выходом из фургона.
По моей команде отправьте его в ад.[52]
Лучшие фразы всегда приходят в голову слишком поздно.
Эсекиэль
Николас резко отворачивается от экрана. Он больше не хочет смотреть. Все кончено.
Ноутбук все еще работает, но веб-камеры отключились. Колонки, из которых доносились крики, передают теперь лишь помехи. Связь между его прежней квартирой и убежищем прервалась. Впрочем, времени, чтобы покончить с незваными гостями, хватило.
Она была права. Они все-таки вышли на его след. Но мы оказались хитрее.
Тут нечем хвалиться, думает он. Ведь погибли полицейские.
Он хватает свою тетрадь и начинает писать с чистого листа.
Я согрешил против шестой заповеди, пишет он. Я не хотел этого делать, но у меня не было выбора. Моя миссия слишком важна. Унизить сильных мира сего, показать им, что их могущество ничего не стоит по сравнению с силой правосудия. Мы все во власти Бога, и я лишь исполняю Его волю.
Он вырывает лист и поджигает. Бумага горит, но Николас не чувствует, что его грехи рассеиваются вместе с дымом, как это обычно происходит. На этот раз у него никак не уходят из головы погибшие полицейские. Они не были наделены ни властью, ни богатством. Они были ему ровней.
Но ведь они служили Нечистому. Они служили Мамону, демону богатства и жадности. А служить двум господам одновременно – невозможно, говорит себе Николас, не понимая, что его собственная душа насквозь пропитана грязью.
Когда взорвалась его первая бомба, которую он готовил с таким усердием, с таким вниманием к каждой мелочи, его охватило чувство гордости. Ведь что-нибудь могло пойти наперекосяк, но нет, все сработало как надо.
А потом в колонках раздались крики. Крики боли, отчаяния, растерянности. Крики смерти. И тут к нему пришло осознание, что за всем этим стоит он. Николас засомневался, стоит ли нажимать на вторую кнопку – ту самую, что привела в действие бомбу, окончательно уничтожившую всех полицейских. И в итоге убрал руку.
Но сзади тут же подошла Сандра и, наклонившись через его плечо, нажала клавишу на компьютере. Без колебаний, без угрызений совести.
Николас не поднял головы. Он не хотел встречаться с ее осуждающим взглядом. Сандра отвернулась и ушла. А он остался наедине с черными экранами, с помехами, доносящимися из колонок, и со своей грешной душой, которую огонь не в силах очистить.
Карла Ортис продолжает орать и колотить в дверь, но Сандра велела позволить ей прокричаться. Николаса раздражает шум, он обостряет его страдание и напоминает ему о собственной жестокости, однако ему не хочется перечить Сандре.
Он открывает тетрадь на чистой странице.
По сути, я хороший человек, пишет он.
Затем внимательно разглядывает написанное. Буквы расплываются, пляшут перед глазами, меняются местами; слова теряют смысл.
Он вырывает лист, бросает его на пол и начинает заново.
Я нехороший человек, пишет он.
И на этот раз буквы остаются на своих местах.