Роллс-Ройс
Антония Скотт (метр шестьдесят, пятьдесят килограммов) оценивает свои шансы вырваться из рук мужчины (метр девяноста, восемьдесят семь килограммов), который тащит ее к припаркованной у дверей больницы машине. Шансы нулевые. Тут уж даже нет смысла учитывать тот факт, что этот мужчина, как и все сотрудники охраны посольства, офицер САС[56] Великобритании. А это как-никак бритишовый спецназ.
Сасовец явно провел разведку. И теперь тащит отчаянно упирающуюся Антонию через полупустые коридоры задней части больницы. Сэр Питер идет следом – в трех шагах позади. Они спускаются по лестнице, пересекают отделение онкологии (опять же потайными путями) и выходят через боковую дверь, о которой Антония и знать не знала, и это при том, что она, можно сказать, живет в Монклоа уже три года. Он тщательно изучил больницу, чтобы на пути им встретилось как можно меньше людей.
«Роллс-Ройс Фантом», ожидающий снаружи, (второй сасовец держит дверь открытой) – это официальная машина посла Соединенного Королевства. Это, впрочем, не мешает сэру Питеру безумно ею гордится. При других обстоятельствах Антония, возможно, и оценила бы тот факт, что ее пытаются усадить в машину за полмиллиона евро, но только не сейчас. Сейчас она способна думать лишь о том, что если им удастся ее туда затащить, то для Хорхе, для нее и для Карлы Ортис все кончено.
Она не может этого допустить.
И тем не менее в голову ей ничего не приходит.
Броситься на землю, закричать, устроить скандал… все это только усугубит ситуацию.
Проходит секунда, и вот она уже сидит в машине на заднем сиденье.
– Ты совершаешь ошибку, – говорит она отцу, сидящему рядом.
Оба сасовца занимают передние места.
– Дай бог, чтобы так оно и оказалось, – отвечает отец.
Но он ей не верит. Он заранее считает ее виновной, ведь, по его мнению, она уже три года как не в своем уме. И, может, еще несколько дней назад Антония и правда была немного не в себе, но сейчас все по-другому.
Я больше не хочу сводить счеты с жизнью, думает она и вдруг осознает, что это правда. В течение трех лет каждый вечер она выделяла три минуты на фантазии о суициде, и внезапно за каких-то четыре дня все изменилось.
Моя жизнь не может закончиться вот так.
Двери машины захлопываются.
Антония в отчаянии оглядывается по сторонам, пытаясь найти выход, которого не существует.
Водитель – тот самый сасовец, который приволок ее сюда, – заводит машину.
И в этот момент происходит столкновение.
За тридцать секунд до этого
Джон Гутьеррес не терпит несправедливости.
Слова Антонии сильно ранили его, гораздо сильнее, чем он готов признать. Он возлагал большие надежды на их совместные поиски, он сделал все возможное, чтобы они смогли найти Карлу Ортис. Но, увы, в жизни все не так просто, и привезенный им из Бильбао тюк с ошибками прошлого
утяжеленный враньем
разрушил его надежды.
И вот Джон сидит в «Ауди А8»: ни работы, ни цели, ни перспектив. Немой колокол в колокольне; половина, расколотая пополам[57]. В гостинице его поджидают друзейки из отдела внутренних расследований как пить дать. Но он не доставит им такого удовольствия, нет уж, увольте. Если они хотят с ним поговорить – пусть отправляются в Бочо[58] (который в это время года, кстати, очень красив), заодно посмотрят, как у реки сверкает на июньском солнце Собачья конура (музей Гуггенхайма).
Если он прямо сейчас заведет машину и как следует нажмет на газ, может, еще успеет добраться до Бильбао к ужину. Увидит маменьку, расскажет ей обо всех своих горестях, ну а завтра уже будь что будет.
Но в этот самый миг он видит, как какой-то явно вооруженный верзила тащит Антонию в машину.
Инспектор Гутьеррес никогда не был сторонником бросания с головой в омут. Впервые в жизни он поддался обстоятельствам четыре дня назад и то потому, что у него не было другого выхода. Но зато Джон Гутьеррес является страстным приверженцем принципа «назвался напарником – помогай в беде». И поэтому он без лишних раздумий заводит машину, жмет на газ, включает передачу (каким только фокусам не научишься, пообщавшись с психопатами) и врезается в бок «Роллс-Ройса».
И снова в омут.
4Побег
От удара вдребезги разбивается левое заднее окно, осыпая Антонию осколками. Ее отбрасывает в сторону отца, который так и не успел пристегнуться. Передние подушки безопасности тут же срабатывают, но почему-то, как оказывается, для пассажиров, сидящих сзади, в этой машине за полмиллиона евро эйрбеги не предусмотрены.
Сэр Питер ударяется лбом об окно, оставляя на стекле паутину с ярко-алым пауком в центре. Его белые волосы (Антония убеждена, что он их красит) пропитываются кровью.
Антония привалилась к отцу, уронив голову ему на грудь. В последний раз они сидели так близко лет двадцать семь, двадцать восемь назад. И хотя Антония отчетливо слышит, как бьется его сердце (меньше чем в двадцати сантиметрах от ее правого уха), прислушиваться к нему она не пытается. А пытается она открыть машину, протягивая к дверной ручке связанные кисти.
– Нет… – шепчет оглушенный ударом сэр Питер.
Ей удается открыть дверь и пролезть через отца (случайно ударив его при этом коленом по почкам, без особого, впрочем, сожаления). Однако когда она уже наполовину высовывается из машины, сэр Питер вцепляется ей в ногу и тянет ее назад.
– Ты сделаешь только хуже, – говорит он.
Антония брыкается, отчаянно отбивается, молотя отца по ногам, рукам и груди, до тех пор пока ей не удается вырваться.
Хуже уже некуда.
Сасовцы начинают выбираться из крепких любовных объятий эйрбегов. И Джон Гутьеррес тоже. Только вот опыта у него побольше. Ему даже удается снова завести машину, и он уже машет Антонии.
Она смотрит на него, качая головой.
И бросается бежать в противоположном направлении, удаляясь от Джона, удаляясь от отца.
Беги, Антония.
5Свободная линия
Спустя три часа Антония перестает бежать.
Хотя, конечно, опасность еще не миновала.
Ей удалось улизнуть от сасовцев, юркнув в узенькую улочку между больницей и домом престарелых, расположенным в соседнем здании. Когда она повернула за угол, вариантов оставалось немного. Впереди – река Мансанарес. А по ту сторону реки – район, застроенный маленькими, одноквартирными домами, где отыскать ее было бы проще простого. Поэтому она решила войти в дом престарелых. Она замедлила шаг, чтобы не привлекать внимание, несмотря на то что за ней гнались по пятам. Свою сумку-почтальонку она несла впереди себя в руках, скованных пластиковыми наручниками. Достигнув лестницы, она вновь помчалась со всех ног – вниз, до второго подвального этажа, где проходит туннель, соединяющий дом престарелых с больницей. В итоге она вышла через главную дверь, прошла меньше чем в шести метрах от отца (который стоял к ней спиной, держась за ушибленную голову и глядя в ту сторону, куда она убежала пару минут назад) и пересекла улицу по направлению к парку Бомбилья. Там она освободилась от своих пластиковых наручников, разорвав их о край урны.
Джон уже исчез из поля зрения. «Ауди» больше не видать. И хотя Антонии не верится, что он сможет уехать далеко, по крайней мере, найдут его не сразу.
В какой момент мы превратились из охотников в дичь? – думает Антония.
Она сидит в «Макдоналдсе» на Гран-Виа. Наверно, на всей Земле не сыщешь места, где оставаться незамеченным проще, чем здесь, среди этого нескончаемого потока людей, особенно плотного в предвечерний час. Сейчас шесть: время, когда полдник испанцев совпадает с ранним ужином иностранных туристов. Найти столик в этот час невозможно, и поэтому Антония поглощает свой королевский чизбургер, большую порцию картофеля фри и макфлурри (ей нужно хорошенько подкрепиться), сидя на пуфике у входа и держа поднос на коленях. Она думает, что ее вряд ли уже ищут на этой улице, но на всякий случай сидит к стеклянным дверям спиной. А то мало ли ее фотографию добавили в систему слежения, и какой-нибудь шустрый агент случайно ее узнает.
Нет, отец наверняка заявит на нее в полицию. И, разумеется, сотрудники убойного отдела, занимающиеся этим делом, захотят с ней поговорить. Попросить помощи у отдела по борьбе с похищениями и вымогательствами они уже не смогут. Эсекиэль об этом позаботился.
Все вышло именно так, как он хотел. Мы вышли на его след в тот момент, когда он это решил. Не раньше.
Сотрудникам убойного отдела проще, чем агентам ОБПВ. Их клиенты уже не выражают недовольства, да и навредить им больше, чем есть, никто уже не сможет, так что поймать беглого преступника – всего лишь вопрос времени. И попытка виновного убежать, на самом деле, всегда играет им на руку. Беглец со временем неизбежно выдыхается. Всю жизнь в бегах провести невозможно, особенно в наше время, когда все твои жизненные потребности (сон, еда, питье) оставляют после себя электронные следы. Если, конечно, у тебя нет с собой тонны налички.
У Антонии тонны налички нет. Весь ее капитал сводился к двадцатиевровой банкноте, втиснутой между телефоном и чехлом, – на случай крайней необходимости. Королевский чизбургер – как раз-таки вещь крайней необходимости, и поэтому от двадцатки теперь остались девять евро сорок пять центов.
А вот мороженое, наверное, брать не стоило.
Она не стала расплачиваться карточкой из-за чрезмерной предосторожности. На самом деле гораздо опаснее держать телефон включенным. Если они действительно захотят ее поймать, эта маленькая штуковина легко укажет им путь, словно маяк заплутавшему в бурю кораблю.
Но ни выключить, ни выбросить его Антония не может. Потому что она ждет звонка, который должен вот-вот раздаться. По этой же самой причине она сбросила уже три вызова от Ментора и шесть от Джона.