Самое сложное было не ответить бабушке, которая тоже звонила. Один-единственный раз. Но выбора не оставалось, и Антония скрепя сердце сбросила и ее звонок.
Линия должна оставаться свободной.
Остатками напитка она запивает красную капсулу. Антония вновь испытывает сенсорную перегрузку: вокруг слишком много людей, огней, разговоров, машин, а в голове слишком много стремительно летящих мыслей. Все это сводит ее с ума, ей необходимо немного притормозить, восстановить контроль над своими чувствами, отфильтровать ненужное.
Одна капсула действует всего лишь сорок минут.
И Антония с тревогой отмечает, что теперь у нее остались только две.
Она выбрасывает за собой мусор, выходит из «Макдоналдса» и направляется по улице Монтера в сторону площади Пуэрта-дель-Соль, держа в руке телефон. Нужно постоянно перемещаться с места на место, чтобы повысить шансы остаться непойманной. Только так она сможет спасти Хорхе.
И она идет не останавливаясь.
Звонок раздается лишь тогда, когда она практически доходит до площади Каналехас.
– Добрый вечер, сеньора Скотт, – звучит в трубке мужской голос. Низкий и хриплый.
– Я хочу знать, как мой сын, – отвечает Антония.
– С ним все в порядке.
– Я хочу с ним поговорить.
– Это невозможно. Но я же говорю, с ним ничего не случится. Дети не должны платить за грехи родителей.
– И тем не менее вы заставляете их платить, разве не так?
– Я лишь исполняю Божью волю.
– Как скажете. Так вы не дадите мне поговорить с сыном?
– Я уже сказал, что нет.
– В таком случае я хочу поговорить с Эсекиэлем.
– Я и есть Эсекиэль.
– Неправда. Вы всего лишь на побегушках у Эсекиэля. Дайте трубку ей.
На том конце провода обиженное молчание. Антонии кажется, что он повесил трубку. Она вновь чувствует головокружение, тяжесть в животе, надвигающийся приступ паники, которой сейчас ни за что нельзя поддаваться.
И кое-что еще. В трубке слышится отдаленный гул. Антония тут же отмечает про себя эту деталь. Возможно, впоследствии она окажется важной.
И в этот момент в трубке вновь раздается голос. Женский, мягкий, милый.
– Приветствую вас, Антония Скотт.
Сама не зная почему, Антония мысленно соотносит этот голос с приветливым лицом. Но стоит лишь внимательно к нему прислушаться, как сразу видишь кишащих в душе этой женщины червей. Толстых и бледных, словно пальцы мертвеца.
– Я хочу поговорить с сыном, – настаивает она.
– Мой отец уже ясно ответил вам по этому поводу. Скажите, как вы узнали?
Антония никак не узнала. У нее закрались подозрения, когда им удалось установить личность Эсекиэля, но это была всего лишь догадка: она просто ткнула пальцем в небо и попала точно в цель. Но, конечно, она никогда в этом не признается.
– Это мое дело.
На том конце провода раздается смех. Черви вылезают из-под приветливой маски, угрожающе копошатся на поверхности.
– Великая Антония Скотт. Как всегда загадочная. Ну что ж. Правила для вас такие же, как и для всех. Как для Лауры Труэбы и Рамона Ортиса. Вы должны будете искупить свои грехи, а я скажу вам, как это сделать. Вы готовы?
Антония молчит.
– Вы слышите меня?
– Слышу.
– Вы ведь хотите снова увидеть сына?
– Вы и так знаете, что хочу.
– Ваш грех, Скотт, – это гордость. По сравнению с грехами остальных двух родителей, этот грех небольшой. Поэтому и наказание вам уготовлено мягкое. Вам придется просто подождать. Двенадцать часов. И если вы выполните мое указание, завтра в семь утра мы оставим Хорхе в людном месте. Там, где его тут же найдут добрые самаритяне.
– В чем же заключается указание?
– Просто в том, чтобы вы больше не пытались нас найти. Вы уже совсем близко, и ваши поиски могут увенчаться успехом. Только вот знайте, что успех обернется для вас крахом. Вы меня поняли?
Антония поняла. Прекрасно поняла.
– А что будет с Карлой Ортис?
– Это уже не ваша забота. Ее судьба в руках отца. Ему тоже было дано указание.
– Зачем вы это делаете, Сандра?
В трубке вновь слышится смех – жестокий, червивый, гнилой.
– Зачем? Странно, что вы с вашими умственными возможностями так и не поняли. Я делаю это, потому что могу. Потому что это… весело.
Она снова смеется.
– До завтра, Антония Скотт.
6Зеленый чай
Антония заходит в первый попавшийся бар. Нужно попытаться успокоиться, рассмотреть все возможные варианты.
Она садится за барную стойку. Заказывает зеленый чай, чтобы легче переварить застрявший в желудке фастфуд и зависшую в мозгу информацию.
В тот момент, когда официантка наполняет кипятком металлический чайничек (тщательно продуманный для того, чтобы бóльшая часть воды проливалась из него мимо чашки), Ментор звонит снова.
– Тебе не кажется странным, что, несмотря на включенный телефон, тебя до сих пор не нашли?
Антонии и правда это кажется странным.
– Что ты сделал?
– Мы изменили геолокацию твоей симкарты.– (Ментор всегда употребляет множественное число, когда речь идет о вещах, которые сам он делать не умеет.) – Так что теперь твое настоящее местонахождение не определить. Новый гик из нашей команды решил отправить тебя в Афганистан. В общем, за тобой должок.
– Можешь вычесть его из тех долгов, которые остались передо мной у тебя.
– Однако долго так продолжаться не может. Еще максимум час – и они все равно раскроют фокус. У полиции ведь тоже есть свои гики. Так что позаботься о том, чтобы твой телефон к этому времени был выключен.
Официантка ставит перед ней чашку. Антония берет пакетик сахара и встряхивает его двумя пальцами.
Час. В лучшем случае.
– Насколько все плохо?
– Внук британского посла пропал, в новостях беспрерывно говорят о похищении Карлы Ортис, одна женщина убита, другая ранена. Бомба унесла жизни шести полицейских, еще двое находятся в тяжелом состоянии. И ты во всем этом единственное связующее звено.
– То есть все и правда плохо?
Ментор раздраженно фыркает.
– Мне больше нравилось говорить с тобой до того, как ты научилась сарказму, Скотт. Твой отец делает все возможное, чтобы тебя нашли.
Этого ни в коем случае нельзя допустить. Еще не хватало провести всю ночь в полицейском участке, отвечая на вопросы.
– Твой отец убежден, что во всем этом замешана ты, хотя описания женщины, похитившей Хорхе, весьма расплывчаты. Например, судя по некоторым свидетельствам, она похожа на маму Свинки Пеппы в плаще.
Ничего удивительного, когда свидетелями являются девятнадцать четырехлетних детей.
– Когда учительницу переведут из реанимации, – продолжает Ментор, – (если, конечно, переведут), она сможет прояснить ситуацию. А пока что ты не должна допустить, чтобы тебя поймали, Скотт. Ты не можешь поставить под угрозу наш проект.
Антония не верит своим ушам. Холодное безразличие Ментора порой выводит ее из себя.
– Ты вообще о чем говоришь? Моего сына похитили!
– Тем более. Если тебя поймают, ты не сможешь ему помочь. Сначала ты должна найти сына. Узнай его местонахождение и скажи нам. А дальше уже дело за нами.
Вот так просто. И так прямо.
И невозможно.
Антония делает глубокий вдох. Капсула уже постепенно перестает действовать, мир вокруг вновь начинает ускоряться, а эмоции прорываться наружу. Она с силой сжимает телефон и ударяет себя кулаком по бедру. Несколько раз.
Официантка смотрит на нее с удивлением.
Успокойся. Успокойся, говорит она себе. Худшее, что ты можешь сделать, – это устроить спектакль. Чтобы кто-нибудь вызвал полицию.
Однако успокоиться не получается. Мозг Антонии на это не способен. Ее измененный гипоталамус, который и в обычном режиме работает так, словно находится в состоянии стресса, сейчас и правда в состоянии стресса. И поэтому он выбрасывает в кровоток такое бешеное количество гистамина, словно завтрашний день никогда не наступит. Антония замечает каждую малейшую деталь в окружающей обстановке.
Барабан игрового автомата непрерывно вращается.
За столиком в углу сидит мужчина, который делает вид, что читает, а на самом деле запустил руку под лежащий у него на коленях пиджак и трогает себя.
Дверь в туалет поскрипывает.
По телевизору спорят, у одного стула сломана ножка, кофеварка гудит, дверьоткрываетсямужчиненаватсапприходитсообщение…
ХВАТИТ.
– Ты слышишь меня, Скотт?
– Я не могу…
– Скотт? У тебя с собой таблетки? Ты должна сейчас же принять одну.
Она и так это знает.
Антония достает из кармана металлическую коробочку. Но как только она открывает крышку, одна из двух оставшихся ей капсул падает на пол, исчезая среди арахисовой шелухи, использованных зубочисток, оливковых косточек и жирных скомканных салфеток.
Нет!
Она наклоняется, отыскивает капсулу среди разбросанного по полу мусора, кладет ее в рот и тут же раскусывает, нисколько не думая о микробах.
В этот раз она даже не считает до десяти и не дожидается магического эффекта лекарства. Сейчас ей некогда.
– Что известно про Фахардо?
– Пока лишь то, что он жив. Его повсюду ищут, но на поиски уйдет немало времени. Этот тип умеет заметать следы. Единственное, что связывало его все это время с жизнью, – это банковский счет, с которого продолжали оплачиваться счета, но это обычное дело, когда кто-то умирает. Если никто не претендует на эти деньги и не ставит банк в известность о том, что держатель счета умер, квитанции так и оплачиваются автоматически, пока на счету есть остаток.
– Пришли мне что-нибудь, Ментор, какую-нибудь зацепку. Что угодно.
– Я отправил тебе по электронной почте досье Фахардо. Кроме этого, у меня больше ничего нет. Единственное, что им удалось выяснить, так это то, что Фахардо ушел на больничный после суицида дочери.
– Как выясняется, его дочь тоже жива, – говорит Антония.
– Что ты сказала? – изумленно переспрашивает Ментор.
– Неважно. Слишком долго объяснять. Продолжай.
Ментор от такой новости даже на секунду забывает, на чем остановился.
– А когда после больничного он вновь вернулся на работу, в ту же неделю он погиб при обрушении туннеля. Вот и все.
То есть ничего.
– Как Джон?
– Он совсем спятил, бедняга. Звонит мне каждые пять минут. Он хочет помочь тебе, Скотт.
– Пусть хочет дальше.
После того, как он солгал мне, я больше не могу ему доверять, думает Антония. К тому же у него на хвосте отдел внутренних расследований. И журналисты. Если я позвоню ему и он придет, неизвестно, чем это обернется. Он может все окончательно испортить.
И Ментору я тоже не могу доверять. Я никому не могу доверять.
Слишком большой риск для Хорхе.
– Ладно, дело твое. Выключи мобильный, Скотт. И найди сына.
С этими словами он вешает трубку. Антония выключает телефон. Затем открывает айпад, переводит его в режим полета и подключается к вай-фаю бара, чтобы загрузить досье Фахардо.
Это всего лишь досье. Но в нем отражен набросок жизненной истории.
Карла
Еще рывок – и плитка падает ей в руки.
Указательные пальцы и сердце Карлы истекают кровью, ногти сломаны и покорежены, но ей удалось оторвать плитку.
Она держит ее в левой руке и обсасывает пальцы правой, сплевывая кровь, обломки ногтей, песчинки. Карла не видит себя со стороны, не видит, какая звериная, первобытная свирепость отразилась на ее лице, когда этот керамический квадратик десять на десять сантиметров наконец оказался в ее ладони.
Стараясь игнорировать жуткую боль в стертых до мяса кончиках пальцев, Карла снимает платье. Аккуратно завертывает в него плитку и затем кладет ее на пол к стене.
Она думает об этом приближающемся моменте уже несколько часов подряд, представляя свои действия в мельчайших деталях, чтобы не допустить ошибку. Карла уже почти физически ощущает этот момент.
Она ударит по плитке ребром ладони. Прямым ударом, точно по центру. Она не может просто отбить угол или расколоть плитку на неровные части.
Все должно быть безупречно. Карла должна нанести четкий удар в темноте, вслепую.
Тщательно наметь траекторию. Прицелься как следует. И ударь.
Карла подчиняется той, другой, Карле, которая с каждым разом обретает все больший контроль над ситуацией: Карла готова полностью отдать инициативу в ее руки. Пускай. Она готова на все, лишь бы выбраться отсюда и придушить Сандру собственными руками.
Она думает о Сандре, когда ее рука с силой опускается на плитку. Слышится легкий хруст.
Ткань платья сделала свое дело, приглушив звук. И теперь Карла со страхом раскрывает сверток. Это плитка – самое важное, что сейчас есть в ее жизни.
Из платья выпадает несколько крошечных кусочков, еще парочка застревает в складках ткани. Карла отчаянно перебирает их вслепую. Если плитка рассыпалась в мелкую крошку, все ее усилия последних часов были напрасны.
И ты умрешь. Ты ведь поняла уже, что он тебе не поможет?
Может, ему просто нужно подумать… Все-таки это очень важное решение.
Если бы на твоем месте был Марио, а ты должна была бы уничтожить фирму, как бы ты поступила?
У него еще есть время. Он еще может это сделать. Он может доказать, что…
Что ты для него важнее, чем вся его империя? Не будь дурой. Он не сделает этого. Он покинул тебя. Ты должна бороться за свою жизнь сама. Ты ни на кого не можешь рассчитывать.
Карла все больше поддается влиянию той, другой, Карлы. Она вновь принимается рыться в складках порванного от удара платья и среди мелких кусочков отыскивает практически идеальную половину.
Карла изо всех сил сжимает ее в кулаке. И, даже не одевшись, тут же бросается обратно к стене над выгребной ямой и принимается отковыривать своим самодельным инструментом следующую плитку. Теперь она может сделать это гораздо быстрее, а главное, без боли. На этот раз ей удается отделить плитку от стены менее чем за час.
Она очень аккуратно берет ее в руки: нельзя допустить, чтобы похитители услышали, что здесь происходит. Карла внимательно прислушивается к каждому звуку, доносящемуся извне.
И в этот момент по ту сторону стены раздается плач. Это плачет ребенок, совсем маленький. Такой как…
Марио!
Карла хочет вскочить и закричать, что она здесь, что мама здесь, что все будет хорошо. Но голос сдерживает ее.
Это просто уловка. На самом деле там нет никакого мальчика.
Карла сомневается, но в конце концов решает, что это просто плод ее воображения. По ту сторону стены не может быть четырехлетнего мальчика. И даже если бы он там и был: в любом случае, это не ее сын. Это просто очередная уловка Сандры, чтобы ее помучить.
Поэтому она решает подчиниться воле другой Карлы. Нужно думать только о своей жизни. Ни о чем другом.
Она кладет вторую плитку на платье и возвращается в угол к выгребной яме.
Нужно отделить еще минимум десять.
А времени совсем мало. Она понимает, что ее план обречен на провал, но все же продолжает бороться. Другая Карла открыла ей неоспоримую истину: жизнь – это ничто. Всего лишь короткая вспышка среди бесконечной темноты.
Но она будет биться за каждую долю секунды этой вспышки.