Платформа
Антония уже чуть ли не падает в обморок. Она это понимает. Ее измененный, мутированный мозг запрограммирован на максимально эффективную работу в спокойной обстановке. Но в ситуации стресса гистамин выходит из-под контроля, Антония становится восприимчивой ко всей поступающей из внешнего мира информации, и ее особенный ум тут же пытается всю эту информацию обработать. А когда психопатка-убийца направляет пистолет на голову твоего сына и, прикрываясь ребенком, словно щитом, убегает в начиненный взрывчаткой туннель… Более стрессовой ситуации Антония Скотт (да и кто угодно) не может и представить.
Антония замечает каждую деталь в своем окружении, начиная от старой рекламной листовки на стене
Порошок «Персил» стирает сам
и заканчивая жестяной банкой из-под кока-колы,
(Попробуй… Почувствуй)
стоящей рядом с ножкой стола, меньше, чем в полуметре от высохшей кровяной лужи. Антония поднимается на ноги. Зажатое в руке оружие тянет ее вперед, в сторону чернеющего полукруга, поглотившего Сандру и ее сына. Она кое-как спускается с платформы, спотыкается, падает. Ей кажется, еще чуть-чуть и ее голова расколется надвое.
Антония встает и вновь пытается идти. Очень вовремя, потому что в следующую секунду темноту прорезает вспышка. Сандра решила выстрелить, и пуля с оглушительным свистом пролетела совсем рядом с головой Антонии.
– Не смей идти за мной, Скотт!
Антония не слушает: ее мозг воспринимает выстрел на том же уровне, что и ржавый винт, валяющийся на платформе. И она продолжает двигаться вперед: туда, где сейчас ее сын.
Она все больше углубляется в темноту туннеля. Постепенное уменьшение количества внешних стимулов помогает ей немного прийти в себя.
Тьма укрывает ее от мира.
Антония прислоняется к стене, делает глубокий вдох и закрывает глаза. Она пытается освободить свое сознание от шума, утихомирить обезьян, прыгающих в ее мозгу.
Она медленно считает от десяти до одного.
Каким было твое лицо до рождения?
Антония снова открывает глаза и продолжает идти вперед. Она слышит, как Хорхе отчаянно пытается вырваться.
– Твой сын мне мешает, Скотт. – Голос Сандры угрожающим вездесущим эхом разносится по туннелю. – Ты в курсе, что здесь есть ловушки? А фонарика я не взяла. Так что если он будет продолжать брыкаться, я не смогу сосредоточиться и, возможно, случайно на что-нибудь наступлю.
Сердце Антонии сжимается от страха. Она вновь закрывает глаза и делает глубокий вдох.
– Хорхе. Хорхе, послушай меня.
– Мама! Мама, спаси меня!
Хорхе плачет, и ее душа разрывается от боли и тревоги. Но она не сможет спасти сына, если не успокоится. И не успокоит его.
– Сынок, ты должен перестать плакать. Успокойся и послушай, что я скажу. Тебе сейчас нельзя дергаться: это очень, очень опасно. Ты должен быть спокойным, хорошо?
– Я хочу домой! Я хочу к дедушке!
К дедушке, мысленно повторяет Антония, ощущая болезненный укол в сердце.
– Ты пойдешь к дедушке, сынок. Но сначала ты должен успокоиться.
Мальчик перестает брыкаться.
– Так-то лучше, – говорит Сандра.
Антония слышит, как мальчика опускают на землю (еще бы, в свои четыре он весит уже прилично). Она пытается оценить ситуацию по звукам. Похоже, теперь Сандра тащит его за руку.
Антония приближается к тому месту, где туннель начинает изгибаться. Она вытягивает руку и тут же убирает. Как она и предполагала, именно здесь Сандра ее и поджидает. Антония выстреливает в сторону силуэта, мелькнувшего в еле заметном, далеком отблеске света от платформы. Пользуясь тем, что вспышка выстрела, скорее всего, на мгновение ослепила Сандру, Антония перебегает к противоположной стене туннеля и тут же возвращается обратно. Как раз за миг до того, как Сандра стреляет в сторону противоположной стены.
– Тебе не удастся сбежать, Сандра. И Карла Ортис не умрет. Твой план провалился, – говорит Антония, прикрывая рот рукой, чтобы приглушить звук и чтобы Сандра не смогла понять, откуда именно раздается ее голос.
В ответ слышится циничный тошнотворный хохот.
– Ты до сих пор думаешь, что все это было затеяно ради Карлы Ортис? Или Альваро Труэбы? Ты тоже веришь в сказки, которые я рассказывала этому придурку Николасу Фахардо? А ты далеко не такая проницательная, как мне рассказывали, Антония Скотт.
Антония замедляет шаг. Голос Сандры звучит все ближе, и эхо постепенно ослабевает. До нее остается не больше шести-семи метров. Если она услышит, как Антония приближается, ей не составит большого труда попасть в нее.
Антония поворачивается в сторону платформы и вновь прикрывает рот рукой, чтобы голос звучал нечетко. Она знает, что лучше сейчас ничего не говорить, но ей необходимо узнать правду.
– Кто говорил тебе про меня, Сандра?
– Ты правда не догадываешься? Ты, с твоей идеальной памятью, не помнишь, кому причинила вред? Какие последствия имела твоя борьба со злом?
Антония не отвечает, потому что не знает, что ответить.
– Но он нашел меня, Скотт. Он дал мне убежище и очень мне помог. Он научил меня манипулировать Фахардо. Выдумал для тебя Эсекиэля. Мы не случайно выбрали имя пророка. Пророк говорит от имени высшей власти. Пророк возвещает о грядущем явлении.
Антония чувствует, как ее тело пронзает ледяная дрожь. От ужаса и от ненависти. Она наконец-то поняла – с мучительной ясностью – что именно происходило с самого начала. И как они все это время с ней играли.
Он.
Господи, какой же я была идиоткой.
Но сейчас не время думать об этом.
Антония подходит все ближе. Она слышит, как Хорхе вновь начинает дергаться, вероятно, почуяв близкое присутствие матери.
– Пусть он прекратит, – говорит Сандра, и на этот раз в ее голосе, кроме цинизма, звучит кое-что еще. – Пусть он прекратит, иначе мы все трое погибнем.
Страх. Она явно боится.
Видимо, мы совсем рядом с одной из ее бомб-ловушек.
Антония ломает голову, пытаясь придумать, как спасти сына.
И вдруг понимает, что это вовсе не задача для самого умного человека на свете.
Это задача для матери.
– Хорхе, – говорит она. – Послушай меня. Ты сейчас в опасности. Мы с тобой сыграем в игру, в которую ты часто играешь в школе. В «яйцо и утку», хорошо? Ты должен замереть, как яйцо, а когда я скажу…
Антония забыла прикрыть рот рукой, и Сандра тут же определила, откуда доносится ее голос. Она уже поднимает в темноте пистолет.
Антония тоже.
– Duck! – кричит она.
Хорхе мгновенно бросается на пол, как он делал тысячу раз на переменах, потому что Duck значит по-английски не только утка, но и пригнуться (преимущество билингвального обучения).
Сандра выстреливает.
Антония тоже.
Два практически одновременных выстрела прорезают вспышками темноту. Пуля Сандры влетает в стену, просвистев в нескольких миллиметрах от глаза Антонии. А пуля Антонии попадает в плечо Сандры, которая от ранения падает назад.
Хорхе подбегает к матери, и Антония тут же прижимает его к полу, прикрывая своим телом.
В этот момент раздается взрыв.
Над ними проходит волна огня: Антония чувствует, как неприкрытую кожу рук обдает обжигающим жаром и как опаляются волосы. Тонна обломков валится с потолка и со стен, где-то совсем рядом.
Когда дым и столбы пыли рассеиваются, они оба оказываются целы и невредимы.
Хорхе в темноте обнимает мать.
– Мама, я все правильно сделал?
– Правильно, сынок, – отвечает она.
– Я хочу к дедушке.
– Я уже поняла, хорошо, – скрепя сердце соглашается Антония.
А затем, впервые за три года, целует его в лоб. Со всей материнской нежностью. И как только губы Антонии отрываются от его кожи, она с удивлением спрашивает себя, как же она могла столько времени без этого жить.
Карла
Первое, что видит Карла, когда приходит в себя, – это склонившееся над ней женское лицо. Лицо, которое не производит никакого особого впечатления, до тех пор пока не расплывается в улыбке. И эта улыбка наполнена светом.
Полицейский тоже здесь. У него покрасневшее лицо и синяки на шее, но в целом, кажется, он в порядке. Карла вспоминает, что спасла ему жизнь. Ей приятно это осознавать.
Несколько раз звонит телефон. Карла не слишком хорошо понимает, что происходит. Полицейский что-то говорит в трубку, женщина тоже.
У меня шок, думает Карла. И поддается оцепенению.
Затем ее куда-то ведут по древним зловонным туннелям. Вместе с ними идет мальчик. Все вокруг слегка расплывается, словно во сне. Несмотря на то, что они проходят по жутким местам, Карла сейчас чувствует себя в безопасности. Кошмары придут потом, в свое время. А пока она словно парит в воздухе, словно летит навстречу дневному свету на ковре-самолете.
На полпути они встречают двух полицейских и фельдшера. Те тут же окружают ее вниманием, дезинфицируют ей раны, накидывают на плечи покрывало, дают воды. Они забирают ее от высокого крепкого полицейского (не то чтобы толстого) и от женщины с ребенком, и доводят до небольшой лесенки, ведущей вверх. Там, наверху, уже слышится шум улицы, слышится обычная, нормальная жизнь, свобода. Все закончилось.
Карла упирается, отказывается подниматься.
– Я хочу выйти с ними, – говорит она, показывая назад. – Это они спасли мне жизнь.
Женщина наклоняется, чтобы обнять сына, и кивает высокому полицейскому в сторону Карлы. Тот в ответ качает головой. Несколько секунд они о чем-то спорят. В конце концов высокий полицейский пожимает плечами и подходит к Карле.
– Как вас зовут? – спрашивает она.
– Джон Гутьеррес, сеньора Ортис.
– Спасибо, что спасли мне жизнь.
– И вам спасибо, сеньора. Мы с вами в расчете.
– Из-за меня вы получили два выстрела. Так что я все же перед вами в долгу.
Джон поворачивается и показывает две дырки на рубашке.
– Для человека родом из Бильбао это сущие пустяки. А благодаря жилету и царапинки не останется.
Карла хочет засмеяться, но ей удается изобразить лишь жалкое подобие улыбки.
Она показывает наверх, где на фоне солнечного света вырисовывается пара склоненных над люком голов.
– Он ждет меня?
– Ваш отец? Мы ему сообщили, да. Скорее всего, он сейчас здесь. Мы рядом с его домом.
Карла думает о том, что скажет, когда увидит его. Сможет ли она бросить ему в лицо обвинение в трусости, в подлом отцовском предательстве.
Они будут не одни. Карла слышит вдалеке щелчки фотоаппаратов, приглушенные голоса репортеров, говорящих в камеру. Ведь, в конце концов, они сейчас всего лишь в трех метрах от поверхности земли. И вместе с тем – на расстоянии целой жизни.
Пристыдить его публично. Вот лучшая месть, вне всяких сомнений.
Но это разрушит жизнь многих людей.
– Вы готовы к славе? – спрашивает она Джона.
– Я уже познал славу, сеньора. Правда, не самую хорошую. И теперь – не стану отрицать – будет очень кстати, если обо мне напишут что-нибудь положительное.
– Тогда поднимайтесь первым, инспектор. И когда будете наверху, подайте мне руку и проводите меня к отцу.
Джон кивает и послушно начинает подниматься. Карла следует за ним.
Она так и не знает, что скажет Рамону Ортису.
Но у нее еще остается несколько метров, чтобы решить.