Алиса открыла еще одну дверь из тех, что выходили в коридор, и еще, и еще. В конце коридора оказалась новая лестница, и Алиса смирилась с тем, что придется по ней взбираться. Она не знала, почему так уверена, что Тесак наверху, а не внизу, – все-таки это был очень большой замок, и здесь скрывалось еще много комнат, не исследованных Алисой, – да только ее тянуло туда. А она привыкла доверять своим инстинктам, а не бороться с ними. Слишком много времени она провела в лечебнице, не доверяя собственному рассудку, не веря своим воспоминаниям. Теперь же ее уверенность росла с каждым шагом – Тесак наверху, и Белая Королева тоже.
Лестница изгибалась, и на каждом повороте располагалось по маленькой комнате. Алиса добросовестно заглянула в каждую, найдя там ставшие уже привычными пыльные портьеры и брошенную мебель. Кто-нибудь вообще живет в этом замке с Белой Королевой? Или она построила дворец сотни лет назад в ожидании придворных, которые так и не пришли?
Грустно было думать об одинокой королеве на одиноком троне в пустом зале. Такая королева могла бы стать злой и необузданной. Могла убить собственную сестру и быть по-настоящему жестокой. Могла мучить мальчишку белым оленем, чтобы проклясть его забавы ради. Она была способна на многое – от одиночества и страха.
Но эта Королева, та, что ждала Алису на вершине замка на вершине горы, не являлась той Королевой. Не совсем той. Той же была древняя магия, которая давным-давно убила Красную Королеву, но теперь она жила в другом теле.
Как эта Королева украла ту магию? Выпила кровь старой Королевы, как поступил Бьярке с человеком в лесу, влив чужую кровь в себя, а вместе с кровью забрав и силу? Это отвратительно, подумала Алиса, но эта Королева творила вещи и похуже. Украв силу, она стала красть детей и использовать их, чтобы прятать в них свою магию. Алисе не стоило жалеть ее, не стоило печалиться об одинокой королеве в полуразрушенном замке, поскольку эта женщина была чудовищем похлеще тех, с которыми сталкивалась Алиса.
«А чудовищ я видела предостаточно. Ребенком я боялась теней в углах и скрипа под кроватью, а мать или няня говорили мне не глупить, потому что там ничего нет. Конечно, там и вправду ничего не было, потому что чудовища жили во внешнем мире, за пределами моей комнатки, и никто не говорил мне остерегаться их».
Алиса открыла очередную дверь, окинула взглядом комнату, ожидая опять ничего не обнаружить, и застыла.
В центре комнаты стояла кровать, красивая кровать с резным изголовьем и шелковым балдахином. А на кровати, свернувшись калачиком на синем бархате покрывала, крепко спал волк.
Алиса тихонько приблизилась, но волк даже не пошевелился. Он спокойно дышал, густая шерсть на спине мерно вздымалась и опадала. Впервые после превращения Тесака Алиса смогла внимательно рассмотреть его.
Он превратился в чрезвычайно крупного волка – так, по крайней мере, решила Алиса, никогда не видевшая волков раньше. Она знала, что они больше, чем собаки, которые бегают стаями в Старом городе, и уж точно куда больше тех крохотных собачонок, которых держат некоторые богатые дамы в Новом. Наверное, телосложение Тесака-волка соответствовала телосложению Тесака-человека. Тесак был выше и крепче большинства людей, вот из него и получился волк покрупнее других. Шерсть волка была черной с проседью, как волосы Тесака, а морда серой – как седая борода мужчины.
Выглядел волк мирно – когда спал, обвив себя хвостом. Тесак-человек никогда так не выглядел, ну или почти никогда. Алиса остановилась, только когда ее ноги уперлись в край кровати. Матрас сдвинулся, шелковые занавеси качнулись, но волк не проснулся.
«Тесак».
Губы Алисы шевельнулись, но имя возлюбленного не слетело с них. С них вообще не слетело ни звука; голос отказал Алисе.
«Тесак».
Она потянулась к нему, погрузила пальцы в густой мех. Он не шевельнулся, словно и не почувствовал. Не почувствовал, что она здесь.
«Зачарованный сон, – подумала Алиса. – Еще одна задачка, подсунутая Королевой, еще один обруч, через который нужно перепрыгнуть, еще один круг, который надо описать, пока играет для рукоплещущей толпы шарманка».
Нет, Алиса не хотела плясать под дудку Королевы. Теперь, когда она была здесь, когда Тесак оказался так близко, все, чего она хотела, – это лечь и отдохнуть. Поспать. Она так устала. Она так давно не спала, а когда спала, сон полнился сновидениями, так что просыпалась она измученной, а не отдохнувшей.
«Ничего плохого не случится, если я прикорну ненадолго».
Но она не должна была сейчас спать. Столько всего еще требовалось сделать – подняться по лестницам, сразиться с королевами…
«Ты так устала. Отдохни, побудь рядом с Тесаком, отдохни. С королевами можно сразиться и потом».
Алиса растянулась поперек кровати, прижалась к волку, обняла его где-то в районе пояса, как обнимала Тесака, когда они спали, и поджала ноги. Мягкий бархат ласкал щеку, от волчьего тела исходило тепло. Алиса вдохнула его запах, запах леса, земли и ветра, зная, что она в безопасности.
Она закрыла глаза, подстраивая свое дыхание под дыхание волка, и сразу уснула. Она спала, Тесак спал, они спали оба, спали вместе и вместе видели сны.
Он бежал, бежал, как не бегал никогда в жизни; четыре ноги лучше двух. Нос полнился запахами суглинка, и цветов, и корней, и мелких тварей, прыскающих из-под ног, зверюшек, не желавших быть съеденными.
Одна из таких зверюшек неслась сейчас перед ним – бурый кролик удирал по палой листве, но куда ему тягаться с ним, и скоро он окажется у него в зубах. Из открытой пасти закапала слюна, когти взрыхлили землю – и кролик попался.
Он вонзил клыки в мягкую шею, сжал челюсти, кролик забился в предсмертных судорогах, теплая кровь хлынула на язык, в горло, и он почувствовал себя живым, очень живым, способным сделать это маленькое существо мертвым. Он разодрал кролика, вырвал из брюха кишки, кости захрустели на зубах, это было вкусно, очень вкусно, но вскоре ничего не осталось, а он все еще был голоден, очень голоден, всегда голоден. Хотя лес полон мелких зверюшек, а иногда и больших тварей, больших тварей с рогами, которые скачут куда быстрей кролика, но если ты умен и осторожен, ты все равно их догонишь, и тогда – о! – у тебя будет много крови, много мяса, и можно есть, и есть, и есть.
Он снова пустился бежать, но уже медленнее, принюхиваясь в поисках чего-нибудь вкусненького. Еще одна мелкая тварь сиганула прочь, но она была слишком маленькой, чтобы утруждать себя ее поимкой, таких писклявок и хватает-то на один зуб. Нет, ему хотелось чего-нибудь покрупнее, чтобы зарыться всей мордой в мясо, в жир, в хлещущую кровь, захлебываться и упиваться.
Впереди показалось что-то странное, что-то другое, и он замедлил шаг. Не хотелось бы ему встретиться с той ревущей штукой, из тех, что иногда стоят на двух задних лапах, а иногда на всех четырех, и чьи когти длинные, кривые и острые. Они приходят и забирают твою добычу, потому что они больше тебя и могут порвать тебя, и они не уходят, как на них ни рычи.
Но это что-то не пахло ничем ревущим или рычащим, и вообще не пахло съедобным. Хотя запах был знакомым, он уже чуял его когда-то, но не мог вспомнить, что же это такое. Что-то очень знакомое, а может, это все-таки можно съесть, но нужно быть осторожным, да, очень, очень осторожным. Теперь он шел крадучись, бесшумно ступая мягкими лапами, закрыв окровавленную пасть, все еще чувствуя на языке вкус кролика, а щекочущий ноздри знакомый-непонятный запах становился все сильнее. Этот запах бередил что-то, застрявшее глубоко в мозгу, что-то, что он знал, но не мог вспомнить, что-то, чего ему сильно хотелось.
Да, хотелось. Он потрусил быстрее, уже не так осторожно, потому что хотелось очень, очень хотелось разодрать, разодрать зубами, когтями, разодрать и заползти внутрь, и остаться там внутри в безопасности, навсегда, навсегда.
И вот оно – то, что он преследовал сейчас и в своих снах, но оно его не видело. Оно шло, спотыкаясь, шумно и глупо, значит, он может прыгнуть и вцепиться зубами в тонкую шею, а оно даже не поймет, что он уже здесь.
Оно шло на двух ногах, голова покачивалась высоко от земли, но это даже забавно, не так, как у других лесных зверей, и лап не видно, и шерсти нет, кроме как на голове, да и та странная, желтая какая-то, да и той всего ничего. А все остальное покрыто чужими шкурами, шкурами растений и животных, притворяющихся чем-то совсем другим, но все равно ведь понятно, чем они были прежде.
И все-таки, несмотря на все эти мертвые шкуры, он чуял запах того, что под ними, чуял тепло и кровь, и хотел, хотел, хотел это. Хотел убить, и съесть, и еще что-то, чего он и сам не вполне понимал.
Оно остановилось, оно оглянулось, и он увидел глаза, полные страха, боящиеся того, что прячется в лесу, боящиеся таких, как он, тех, что хотели бы заполучить это существо. А еще он увидел тень, следующую за этой глупой шумной штучкой, которая пахла так знакомо, тень, тянущуюся к ней длинными, длинными, длинными пальцами.
При виде твари с длинными, длинными, длинными пальцами где-то глубоко в горле само собой родилось рычание. Тварь-тень умна; шумная глупая штучка не чуяла тварь, не слышала твари, но он-то видел тварь и понимал, что та собирается сделать с девушкой.
С девушкой. Да. Это девушка; хотя она была не очень похожа на девушку, но он знал, что это так. Тварь-тень хотела девушку, но она ее не получит, потому что девушка принадлежит мне.
Принадлежит мне, принадлежит мне, принадлежит мне, и зовут ее Алиса.
Да, Алиса, и эта тень хочет ее, но не получит, потому что она моя, моя навеки. Я сбежал от нее, а она ищет меня. Я тут немного увлекся запахами и кровью и забыл о ней, но она моя, и теперь я вернусь к ней, потому что она заблудилась в лесу, а эта тень попытается схватить ее. Я должен прогнать тень, эту тварь с длинными пальцами.
Он побежал через лес, бесшумно и стремительно, чтобы девушка, которую звали Алиса, его не увидела, потому что если она увидит его, то заплачет, а он не хотел видеть ее плачущей, он хотел видеть ее улыбающейся. Он остановился на миг, потому что не мог вспомнить, почему улыбка – это хорошо. Это же странно, что девушки показывают зубы, а ты чувствуешь при этом не страх, а тепло. Хотя он-то ничего не боялся, ни эту тварь в чаще, которая преследует его Алису, ни леди в белом, которая обещала ему кровь, всю кровь, какую он только захочет, если только он останется с ней. Но он не мог остаться с ней, ведь он нужен своей Алисе, и тут он снова остановился, остановился в замеша