И он сорвался.
Когда Юрген вернулся в лагерь, то застал непривычную для Востока картину. Среди дня, когда положено быть на занятиях, на плоской крыше дома, в котором поселили немцев, проводила время компания абсолютно голых людей. Они натянули тент от палящих лучей солнца и нежились от безделья под громкую рок-музыку из приемника.
В арабском обществе, где доминируют мужчины, тело женщины воспринимается как вместилище греха. Провоцирующее грешные мысли голое тело способствует моральной деградации истинного мусульманина. Поэтому оно должно быть максимально укутано, желательно бесформенной одеждой.
В Азии женщину еще с доисламских времен рассматривали в качестве добычи или рабыни. Нарушение этих норм порождает ненависть к носителям европейской культуры, многие молодые плохо образованные арабские юноши не в состоянии понять и приспособиться к другой культуре. Поэтому появление обнаженных немок у всех на виду вызвало всплеск агрессии, которую с трудом удалось погасить руководству лагеря.
У входа на ступеньках дома сидел обнаженный по пояс Хуберт Малер, по сути серый кардинал немецкой террористической организации «Группа Красной Армии». Если Бодер и Ульрика были вдохновителями и идейными вождями «Группы Красной Армии», признанными кумирами немецкой революционно настроенной молодежи, то Малер, бывший юрист, являлся основной двигательной силой. На нем были финансы, кадры, безопасность, да и практически вся организация.
Юрген устало присел рядом с товарищем.
– Что у нас творится, Хуберт? По-моему, мы здорово разозлили палестинцев.
– Мустафа, наш куратор, показывал на стрельбище, как надо заходить в незнакомый объект и захватывать помещение. Осторожно заходим и короткими прицельными очередями зачищаем опасные участки.
– Все правильно. И что?
– А Бодер вваливается напропалую и лупит по всему длинными очередями от бедра. Мустафа делает ему замечание. Андреас начинает орать, что для нас главное – научиться грабить банки. А при налете на банк нужно проявлять не столько осторожность, сколько напор, главное – ошеломить присутствующих, подавить их волю. Для этого больше подходит огонь не на точность, а для создания шока. Бодер беспрестанно орет на все, что попадается на глаза. Палестинский майор пообещал больше не выдавать ему патронов. Тогда Андреас замахнулся на него автоматом, Мустафа приставил ему ко лбу пистолет. Чуть не перестреляли друг друга. Хорошо, Гудрун была рядом – оттащила разбушевавшегося скандалиста. Теперь наш парень объявил голую забастовку до тех пор, пока нас не начнут учить тому, что нам надо. Так что теперь мы на занятия не ходим, а загораем в голом виде. Этим страшно раздражаем местное население, – с усмешкой рассказал немец. Непонятно было, осуждает он своего товарища или поддерживает. – Ты где пропадал, Юрген?
– Был на операции, – коротко ответил собеседник.
– Это я вижу. Кожа обгорела на солнце, руки сбиты, похудел. Даже внешне изменился: стал более мужественным, что ли. Но выглядишь победителем.
Батый оценил цепкость взгляда и проницательность Хуберта, но развивать тему не стал.
– Что будем делать, Малер?
– Ребята дошли до точки, дальше будет только хуже. Кое-чему мы тут научились. Во всяком случае, теперь при стрельбе из Калашникова не закрываем глаза. Семьдесят из ста выбивают из пистолета даже женщины. Пора домой. Нас там ждут великие дела.
– Согласен.
– Это хорошо, что ты согласен, только с чем мы вернемся? Я полагался на тебя, рассчитывал, что ты найдешь с палестинцами общий язык, сможешь получить от них оружие. Я не ошибся в тебе? – взгляд у Малера был холодный и колючий.
– Не волнуйся. Мы получим оружие. Сейчас пистолеты и немного взрывчатки. Основную партию заберем на месте, в Германии.
– Отлично. Что еще? Я же вижу, что есть что-то еще, – Юргена снова озадачила проницательности немца.
– Питер работает на американцев.
Разведчик ожидал удивления, возмущения или какой-либо другой реакции на новость, что в их рядах предатель, но немец остался совершенно спокоен. Показалось, что он даже не услышал утверждения.
– Это все?
– А что, этого мало?
– Насколько проверена информация? Это не провокация наших арабских друзей?
– Я сам видел шифровку для местного американского резидента, которую оставил Питер. Что будем делать, Хуберт?
– Пока ничего. Это наше внутреннее дело, нечего палестинцам в него лезть.
– С арабами понятно, – стал возбуждаться Батый таким странным спокойствием Малера. – Но я хотел бы конкретики. Теперь стало понятно, почему не состоялось покушение в Берлине на госсекретаря США. Нас сдал Питер. Что ты молчишь? Ты задумал какую-то игру с нашей контрразведкой?
– Очень рад, приятель, что у тебя стали появляться здравые мысли. Я юрист, поэтому всегда знал, что рано или поздно полиция или контрразведка будут засылать в наши ряды своих осведомителей. Это их работа. Кто-то приходил сам и рассказывал, что его пытаются вербовать, кто-то до сих пор под подозрением. В нашей команде я больше всего думал, что это ты заслан к нам, – голос Хуберта оставался совершенно спокойным. – Хорошая физическая подготовка, знание языков, не очень-то увлекается политикой, не падок на выпивку, деньги и женщин. Классический засланный агент.
Юрген невольно напрягся. С точки зрения любого контрразведчика, это действительно выглядело так.
– Теперь ты изменил свое мнение? – его голос предательски дрогнул.
– Да. Ты прошел проверку. Сначала у нас, в Германии. Ни один немецкий полицейский не разрешил бы своему агенту участвовать в таком количестве операций и не сорвать их. Но главную проверку тебе, уверен, устроили арабы. Не знаю, в каких операциях они тебя задействовали, но, если ты жив, значит, они тебе поверили. Они сделали нашу работу.
– Ну а как быть с Питером?
– Ты уверен, что его связь с контрразведкой для меня новость? – вопросом на вопрос ответил бывший адвокат.
«Неужели Малер вычислил, затем перевербовал Урбаха, и Питер теперь двойной агент», – пришла неожиданная мысль.
– Ты хочешь сказать, что знал об этом раньше? Почему же с ним не разобрались до этого?
– Да все просто. Пока у контрразведки есть свой человек, они поостерегутся посылать еще кого-нибудь. Зато мы знаем, как с ним себя вести. Вот если мы уберем его, тогда они пришлют другого, нового. Значит, потребуется время и силы его вычислить.
«У этого парня есть чему поучиться», – опять удивился нелегал, а вслух сказал:
– Ну и как долго он будет шпионить? Он же может сдать нас?
– Он нам нужен, чтобы пересечь границу, потом решим с ним вопрос. Контрразведка захочет взять нас на конкретном деле, в момент преступления, с железными уликами. Тогда нашим адвокатам не удастся развалить дело. До этого момента мы в относительной безопасности. Так что он поможет нам вернуться, пусть под присмотром, но зато спокойно.
– То есть благодаря ему нас не будут трогать, пока мы не залезем окончательно со всеми потрохами в мышеловку.
– Верно. Мы этим как раз и воспользуемся, а там посмотрим. Так что договаривайся побыстрее с арабами, мы скоро возвращаемся назад, в Германию. Эта жара уже достала всех до печенок.
Как они и рассчитывали, Магда привела с собой и Кристину. Режиссер согласился провести с настойчивой девицей небольшой кастинг. Кристина скромно расположилась в последнем ряду. Вскоре робко появился Карл, нервно поправляя сползающие с носа круглые очки и теребя в руках какие-то листки. Режиссер заметил его и сразу начал на повышенных тонах:
– Идите сюда, молодой человек. Прочитал я, что вы принесли. Вы думаете, он написал хорошую пьесу? – Макс почему-то обратился к Магде. Та, не зная, что сказать, стояла открыв рот. – Ерунда. Байка из эпохи рыцарей и принцесс. Кому сейчас интересны рыцари? Вот ты, Магдалена, хотела бы играть принцессу? – все больше распаляясь, жестикулировал Макс.
– Да, – тут же с надеждой ответила девушка.
– Помолчи. Пойми, Курт, мы – современный театр, и темы у нас современные, злободневные, даже провокационные. Я читал твою пьесу и чуть от скуки не уснул. Кому сейчас нужен этот сопливый романтизм. Вот, Магда, ты хочешь, чтобы тебе посвящали стихи, пели под твоим балконом по ночам серенады, приносили цветы?
– Да, – опять согласилась кандидатка в актрисы.
– Помолчи. Нам нужен конфликт, драма. Молодой человек должен преодолевать трудности, закалять характер, он должен бороться. Девушка должна страдать, потому что ее пытаются использовать, унизить, обмануть. Только через страдания закаляется характер. Я прав?
– Да, – опять проговорила Магда, ничего не понимая из сказанного.
– Помолчи. Разве может быть сейчас героиней девушка с большим бюстом, толстыми ляжками и томным взглядом, как у коровы? – эмоционально вопрошал режиссер. Заметив, что Магда опять собирается что-то сказать, заранее оборвал ее: – Помолчи. Вот, Курт, смотри, – он указал на одиноко сидящую Кристину. – Вот про кого ты должен писать. Тихая, скромная, бедная девушка. Девушка, вы страдаете?
Кристина от неожиданности не знала, что сказать, и Макс так же эмоционально продолжил:
– Конечно, страдает. Она недоедает, потому что не хватает денег. Ее обесчестил и бросил жених. Ей негде жить, потому что она сирота. Ее ждет нищета и убогость, но она борется, находит в себе силы противостоять такой жизни. Вот что нам сейчас надо. Понятно?
– Да, мэтр, – согласился несостоявшийся автор пьесы. – Где же мне найти такую героиню?
– Так вот же она! – вскричал Макс, показывая на Кристину.
– Да нет, это я – такая героиня, – пробовала переключить внимание на себя Магда. – Это меня бросили, у меня нет денег.
– Помолчи, – снова остановил ее режиссер. – О тебе речь отдельно. Ты-то как раз и будешь злой разлучницей. Короче так, герр Фогель, забирайте вот эту девушку, делайте что хотите, но чтобы через неделю у меня на столе был хороший задел для современной пьесы. Иначе я сделаю так, что вас не примут ни в одном издательстве и тем более ни в одном театре. Все.