Она отвернулась к окну. Плафон под потолком мигнул. Дубина ретировался. Она внезапно похолодела. Чутье. У нее всегда было очень хорошее, как у рыси или лисы, чутье.
Поэтому, когда Дубина, с растерянной мордой, снова ввалился к ней в кабинет, она не удивилась тому, что он выдавил из себя, как пасту из тюбика.
Санитар Дубина, мыча, заливаясь густой краской, покрываясь потом, прогудел:
Это… Ангелина Андреевна… больного Косова… Нет на месте… И вообще… это… нигде нет…
Она вскинула глаза на санитара.
Как это нигде? В коридоре? В туалете? В подсобках? В ординаторских? Под лестницами? У старшей сестры? В процедурной?
Нигде. Нет как нет, Ангелина Андреевна. Все обшарили.
Так, хорошенькое дельце. Ну правильно, она же дней десять не показывалась к нему в палату. Похоже, ее бурный романчик с гололобым мальчиком закончился, финила ля комедиа, занавес падает, господа. И, пожалуй, их разрыв она опишет в очередном бульварном романе. Она слишком увлеклась в эти дни своим Вождем. И любовью с ним. И еще кое-кем. Она увлеклась своими делами. Она никогда не забывала про дела. Слава Богу, не было звонков от клиентов, от страдающих разнообразными неврозами богатеев Москвы. Ну-у… если считать, что Георгий Елагин — тоже ее пациент, то тогда такой звонок был… И встреча — была…
Вы все тщательно обыскали?
Ее голос был сух и жесток.
Все, Ангелина Андреевна. — Дубина резко, нервно сглотнул. — Испарился.
Точнее выражаясь, сбежал.
Дубина застыл, вытянувшись во фрунт. Ангелина подошла к нему. Он втянул голову в плечи. Ему показалось — она сейчас даст ему пощечину.
Убежал! — крикнула она. — Называйте, пожалуйста, вещи своими именами!
Убежал, Ангелина Андр…
У нее вдруг будто чьей-то когтистой лапой сжало сердце. Кровь бросилась ей в голову. Она видела себя в зеркале напротив — покрасневшую, как во время климактерического прилива, с расширившимися от бешенства, посветлевшими глазами, с рыжей прядью, выбившейся из-под белой шапочки.
И что! — Она задыхалась от ярости. — Принимайте меры! А я посмотрю на вас! Беспомощные скоты!
Она рванула трубку телефона.
Да! Спецбольница! Да, пожалуйста, в розыск! Убежал больной Архип Косов, восьмидесятого года рождения, особые приметы…
Она задумалась на секунду. У больного Архипа Косова не было особых примет. Чуть раскосые темные глаза. Чуть торчащие скулы. Чуть вывернутые наружу губы. Как у Хайдера и у этого… сынка Георгия. Она закрыла глаза.
И внезапно, стоя у телефона с закрытыми на миг глазами, поняла: Хайдер и Ефим Елагин похожи. Только у одного подбородок раздвоенный, а у другого — гладкий. У одного есть родинка на щеке, а у другого — нет. У одного нос перебит в драке, а у другого — ровный, как у кондотьера. А так — глаза, губы, лепка лица, это хорошо знакомое ей, надменно-веселое выражение…
Как два яйца в яичнице, вылитые на сковородку.
Нет. Не может быть.
Особые приметы, — сказала она четко, — раскосый немного, с азиатчинкой. Россия азиатская страна, вы же догадываетесь. Был обрит, но волосы уже отросли. Высокий. Худой. Убежал в больничной пижаме. Полосатая?.. Нет, холщовая. Возможно, — она поморщилась, — кто-то принес ему одежду. Может быть, побег был задуман. Его одежда хранится у меня в больничном шкафу. Она цела. Когда убежал?.. Сегодня?.. Нет, не сегодня. Несколько дней назад. Я была занята и не появлялась в палате, где он лежал. Спасибо, будем держать с вами связь.
Частный сыск все равно лучше любых милиций. Не бойся, друг, далеко не удерешь, найдут. Она положила трубку на рычаги, подошла к шкафу. Вынула из кармана ключ, повернула в замке. Шкаф, где хранилась скинхедовская одежда Архипа Косова, был пуст.
Когда Хайдер, переступив порог Бункера, мрачно сообщил всем, что убит Сашка Деготь, Зубр, витиевато выматерившись, смачно плюнул себе под ноги.
Фюрер, они отслеживают нас!
Все кого-нибудь отслеживают в мире. Запомни это.
Он не мог находиться сегодня среди скинов. Они разомкнули черное кольцо, дали ему выйти. Когда он шел к выходу, он спиной чувствовал взгляды, хлещущие его, Вождя, как плети.
Теперь он, дубинноголовый, одержимый, фанат, отомстит ей за смерть Лии. Надо же, как он привязался к этой девчонке! Ну да, она же была скинхедка, она же была ему родная. С ней он нашел общий язык. Санитар Марк донес ей: они по ночам распевали песни, мешали спать больным. Может, он в отместку за Хайдера, соснул с этой чернявой козявкой?! Пусть даже так. Он молодой. У молодых стручки стоят на каждую кошку и собаку. Однако как он ухитрился убежать? И когда? Да, неделю, нет, больше недели, десять дней она точно не появлялась в его палате. Кто же отпер ее шкаф? Кто выкрал одежду? Подобрали отмычки? Умело вскрыли?
Она вспомнила. До нее дошло. Когда она его водила туда, в его Бункер, к его идиотам, она, достав из шкафа его шмотки, закрыла дверь ключом и сунула ключ в карман шубки. Другой ключ остался в кармане ее белого халата. Все верно. Архип залез к ней в карман. Воровское дело нехитрое.
И что? Теперь бояться ходить по улицам? Шарахаться от каждой тени?
Он явно добрался до своих. Причем давно. И они его вооружили.
Нет, Хайдер бы наверняка сообщил ей: появился Бес! Бес, так долго пропадавший!
Хайдер молчит. Он загадочно, тяжело, страшно молчит. Он не говорит с ней об убийствах его соратников. Он запер рот на замок.
И она молчит. Они оба играют в молчанку.
Кто кого перемолчит.
Кто кого обманет.
Кто кого заколдует.
— Амвросий, приедешь ты или пришлешь людей?
Я дурак, чтобы сам приезжать, да? Конечно, пришлю людей.
От Георгия?
У меня есть своя агентура, ты же меня знаешь. Когда?
Я сейчас дома. Можешь сейчас.
Хорошо.
Было слышно, как в соседней комнате, через стену, бьют часы.
Она прислушалась. Она хотела услышать плач. Чтобы из соседней комнаты донесся тихий плач, вой, скулеж. Нет, эта девка не плакала. Эта девка побывала в тех еще переделках. И она еще на что-то надеется? На что? На чудо? Верующие в Бога всегда надеются на чудо?
В соседней комнате было тихо. Каждые полчаса били часы.
В дверь застучали условным стуком. Она вскочила. Кажется, поджидая их, она задремала в кресле.
Она подбежала к двери. Быстро поглядела в глазок. Негромко, быстро спросила, не открывая:
Север и Юг?
Запад и Восток, — ответил грубый мужской голос из-за двери. — Открывайте скорее! Почта вам!
Затрещали ее чудовищные, сложные замки с тысячью секретов. Наконец тяжелая дверь отъехала, и в прихожую не вошли — ворвались двое, захлопнули за собой дверь. Измерили Ангелину взглядами, будто прикидывали: хороша — не хороша, наша — не наша.
Ведите. Где товар?
В спальне. — Она отчего-то взволновалась. — У вас с собой все, что нужно?
С собой. — Один из вошедших, голубоглазый, грубо рубящий словами воздух, кивнул на черный чемодан в руке. — Веревки, наручники, кляпы, снотворное, рауш-наркоз, если сама не пойдет, будет артачиться.
Она пошла по коридору. Оба мужчины — за ней. Когда она толкнула дверь в спальню, она поняла, почему за стеной царила тишина.
Дарьи, беременной на третьем месяце, в спальне не было. Окно было открыто. Ангелина, закусив губу, ринулась к окну. Шестой этаж! Проклятье! Неужели… Она высунулась из окна. Бред! Мистика! Не на облаке же она улетела! Далеко внизу виднелись крохотные, как спичечные коробки, машины. Детские песочницы казались игральными картами. Ангелина скосила глаза вбок — и все поняла.
Водосточная труба. Дарья спустилась вниз по водосточной трубе.
У, ловкая бурятская обезьяна! И харю не расквасила… может, искусно сыграла слепую?..
На тротуаре, во дворе, на окрестных улицах никого похожего на нее не маячило. Никакой девушки со смоляной, густо-черной косой.
Двое стояли, ждали. Грубый голос за ее спиной спросил:
Мы что, не в ту комнату зашли?
Она обернулась к перевозчикам товара. На ней лица не было.
В ту, господа. Товар убежал. Я возмещу вам расходы по транспортировке инструментария и на бензин. Вы издалека ко мне ехали?
Из Жуковского. — Грубый мужик с голубыми небесными глазами хмыкнул. — Плохо сторожили, что ли? Давайте нам деньги. Мы за так работать не собираемся.
Косов убежал.
Дарья убежала.
Она усмехалась: не хватало, чтобы Хайдер от нее убежал.
«Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, а от тебя, лиса, и подавно уйду…»
Кто от нее не убежал?
Ее люди. Те, с кем она давно уже идет в связке.
Георгий. Амвросий. Цэцэг. Александрина. И эта…
Она сама сказала ей: «Если когда-нибудь назовешь кому-нибудь — на допросе, на пытке, на дознании, на дыбе, на костре, на эшафоте — мое имя, я приду с того света и убью тебя». Она запомнила эти слова напрочь.
Какую прочную сеть они связали!
То, чем занимаются они, гораздо важнее того, чем занимается дурак Хайдер и вся его дурацкая компания.
Вождь… Фюрер… Предводитель… Переворот…
Коловрат над всем миром…
Свастика, черная свастика, черный паук…
Кельтский Крест…
Она вдруг поняла: они прикрываются и свастикой, и крестом, и коловратом — от стихии, от бури, которая идет помимо их, вне их, над миром, над жизнью, над временами.
Хайдер — герой?! Да, она видела его героем. В мечтах — видела.
А что такое герой?
Она задала себе этот вопрос — и, кроме собственного смеха, не нашла ответа на него.
Еще вчера она хотела сделать Хайдера царем. Королем. Вождем. Владыкой. Повелителем. Еще вчера она хотела поднять его — своими руками, на своих плечах — на недосягаемый для других трон. А сегодня она поняла: трона нет. И некуда владыку подымать.
Трона нет, ты понимаешь, дура?! Трона-то нет!
А куда дели трон властелина?! А на свалку свезли.
Сейчас властители мира — другие. Они не сидят на открытых миру тронах. Они идут в толпе меж всеми и носят красивые маски.