— За выпивкой. Ты ж знаешь, если теряешь память — пора бить тревогу. Это нехороший симптом.
— Ну, если ты понимаешь, что слишком много пьешь, ты ведь знаешь, что делать.
— Да, это так… Скажи, я сделал что-нибудь, чего мне не следовало делать?
Она рассмеялась.
— Я серьезно. Я даже не помню, как до тебя добрался.
Она продолжала вести машину, даже не глянув на него.
— Мы переспали?
— Нет, не переспали!
— Да ну? Удивительно!
— Ты вырубился.
— И я что, к тебе не приставал?
— Нет, ты был пьяный в стельку.
Он искоса глянул на нее, затем положил руку на спинку ее сиденья, тронув ладонью ее шею:
— Я люблю тебя, Тревис.
Она улыбнулась, в душе надеясь, что так оно и есть.
Между тем Джеймс умолк, только пальцы его машинально поглаживали ее затылок.
— Что, если мы его потеряли? Представление с Черной Орхидеей повторится, и моя карьера пойдет псу под хвост.
Она тряхнула головой, и он понял, что ей не нравится, как он ей треплет волосы.
— Извини, — пробормотал он и убрал руку.
— Мы его найдем, — уверенно сказала она.
В комнате следственной бригады царило оживление. Криминалисты трудились не покладая рук, и информация поступала стремительно. Эксперты еще работали и обнаруживали все новые и новые ужасающие улики. В масках и резиновых костюмах, оснащенные дыхательными аппаратами, специалисты пробирались сквозь отбросы. Чарльз Виккенгем попытался смыть улики, однако, разобрав сточные трубы и углубившись в систему канализации, они обнаружили сгустки крови.
Должно быть, Виккенгем полагал, что уничтожил все могущее указать на него, но благодаря современной науке его изобличили. Кроме того, эксперты по обрезкам начали определять то, из чего преступник составлял свои послания журналистам и Ленгтону в ричмондский участок. В его машинке для уничтожения бумаг обнаружили старые газеты, из которых он вырезал нужные буквы, а также нашли фрагменты квитанции, выданной газетой «Таймс» в соответствии с оплатой за размещение в ней объявления. Номер абонентского ящика, небрежно черкнутый на обороте конверта, что извлекли из корзины для мусора, был, возможно, одним из тех, которыми пользовался убийца, приглашая к себе на работу «личного помощника». В то же время эксперты начали изучать содержимое компьютера Виккенгема и его жесткого диска. Выяснилось, что тот посещал сайт о Черной Орхидее аж двести пятьдесят раз.
В невинном с виду семейном альбоме они с омерзением увидели много иллюстраций, вырезанных из книг о Черной Орхидее. Замысел автора «Черной Орхидеи», представившего в роли убийцы собственного отца, вырос из найденных в его доме двух до той поры неизвестных фотографий Элизабет Шорт[15]. На одной фотографии девушка была с закрытыми глазами и запрокинутой головой, лицо ее напоминало посмертную маску. На другой она подпирала рукой щеку, мило улыбаясь перед объективом. Фотографии Луизы и Шерон в тех же позах были размещены возле копий снимков Элизабет — вперемежку с фотографиями его собственных детей. По мере возрастания числа улик тот факт, что их главный подозреваемый сбежал, подогревал подспудную тревогу.
Продолжали выпускаться пресс-релизы и новостные бюллетени с фотографией Чарльза Виккенгема. Общественность призывали делиться любой информацией о его местонахождении, в то же время людей предупреждали, что не следует пытаться задержать преступника самостоятельно, а надо немедленно сообщить о нем в полицию. Между тем ни в аэропортах, ни на железнодорожных или автобусных вокзалах Виккенгем так и не засветился. Он по-прежнему разгуливал на свободе, и для Ленгтона это был сущий кошмар.
Адвокат Эдварда Виккенгема требовал от Ленгтона, чтобы тот либо предъявил обвинение его клиенту, либо отпустил его. Поверенный Гейл Харрингтон был настроен решительнее, хотя Ленгтон и настаивал, чтобы оба держались под арестом, поскольку был уверен: если Виккенгем где-то скрывается, он непременно попросит сына о помощи. Джастин проинформировали о ситуации, хотя в этом не было необходимости: в каждой газете кричали про охоту на убийцу Красной Орхидеи.
Вскоре после полудня к Ленгтону на очередной допрос доставили из камеры Эдварда Виккенгема. Ночь, проведенная в участке, в холодной вонючей камере, привела его в состояние едва сдерживаемой ярости. Поверенный попытался его успокоить, однако Эдвард заявил, что, если тот ничего не предпримет в этой ситуации, он заменит его другим адвокатом. Ленгтон уселся рядом с Льюисом, игнорируя гневную тираду раздраженного молодого человека, и снова зачитал тому его права. Опять разложил перед допрашиваемым омерзительные фотографии Луизы Пеннел и Шерон Билкин.
Эдвард чуть не завизжал. Снова и снова он повторял, что не имеет никакого отношения к их смерти, что ни с одной из жертв не встречался, — от возбуждения у него в уголках рта даже выступила пена.
Ленгтон подался вперед, понизив голос, тем самым вынуждая Эдварда умолкнуть и послушать его. Он подробно описал подвал Виккенгема и затем перешел к перечню улик, обнаруженных на настоящий момент: найденные в трубах сгустки крови, принадлежавшей Луизе Пеннел, жуткий ряд хирургических пил и ножей, порновидео, где снялся и сын главного подозреваемого. Речь Ленгтона начала производить должный эффект.
— Мы располагаем двумя сотнями записей сексуальных извращений. Там замечены и ваши сестры, так что я не сомневаюсь, что мы доберемся и до вас, мистер Виккенгем. Так почему бы вам не попытаться помочь самому себе?
— Клянусь Богом, я никакого отношения не имею к тем девушкам! Никакого! — Готовый разрыдаться, он сидел, обхватив себя руками, словно пытаясь укрыться от обвинений в какой-либо причастности к этим убийствам.
Чуть позже Эдварда Виккенгема препроводили обратно в камеру. Ему было предъявлено обвинение в противодействии следствию, а также в пособничестве и соучастии в укрывательстве тела Луизы Пеннел и тела Шерон Билкин. Он должен был предстать перед судом магистрата.
Ленгтон стоял перед следственной бригадой, вкратце излагая содержание допроса. Льюис был потрясен тем, чему стал свидетелем, и тихо сидел в стороне, проверяя запись допроса.
Шеф тронул фотографию Луизы. Как и предполагала Анна, она ответила на объявление о найме личного помощника к Чарльзу Виккенгему. По словам сына, Чарльз провел собеседование со множеством молоденьких девушек, он даже показывал ему их фотографии и резюме. Выбрал он Луизу Пеннел. Впоследствии он повел себя наподобие Свенгали, покупая для нее дорогие наряды и преподнося подарки, преимущественно наличными. Она с большой охотой участвовала в его сексуальных играх, а когда его потянуло на большие извращения, он подстрекал ее принимать наркотики или втихаря подмешивал их в ее напитки. Сын сказал, что в самом Холле Луизу не видели, — ее привозили прямо в бывший амбар. Эдвард утверждал, что у него не было с ней никаких сексуальных отношений, поскольку его отец был от нее просто без ума. Это несколько настораживало сына, поскольку, хотя девушка и была очень хорошенькая, «все же она была простушкой». Он никогда не слышал о Черной Орхидее, и отец никогда не упоминал при нем об этом. Эдвард знал, что временами его отец устраивает в подвале сексуальные оргии, но эта часть дома была для Виккенгема-младшего вне доступа. Часто его отец, подпитываемый наркотиками, сидел там дни и ночи взаперти. Потайная комната всегда была закрыта. Лишь несколько друзей отца когда-либо были туда допущены.
Эдвард перечислил друзей отца. Все они были такими же извращенцами, всех привлекали садомазохистские игрища. Виккенгем пытался и сына вовлечь в свои садистские действа, но тот быстро выходил из строя, умышленно напиваясь в хлам.
Чарльз был груб и жесток. Он очень веселился, когда сын застал его отделывающим его молодую жену. Чарльз дал ей дозу рогипнола, и она не сознавала, что делает. Потом Виккенгем-старший устроил семейный просмотр видеозаписей. Кроме всего прочего, ее заставили смотреть, как она занимается сексом со своим свекром и четырьмя его друзьями. Три недели спустя она покончила с собой.
Даже рассказывая о собственной развратной жизни и о насиловании своей жены, Эдвард не проявлял особых эмоций. Напротив, он сделался очень спокойным. Он ни разу не посмотрел на Ленгтона или Льюиса. Он говорил тихо, опустив голову. Периодически делал глоток воды и пару раз кашлянул, словно прочищая горло, но создавалось впечатление, будто говорит он о ком-то другом.
Далее Ленгтон сообщил бригаде, как однажды Чарльз Виккенгем позвонил сыну и велел ему прийти. Было это после одиннадцати вечера. Отец сказал, что ему нужно помочь перевезти кое-какое оборудование. Эдвард помог ему уложить тело Луизы Пеннел в багажник «рейнджровера». Он утверждал, что не знал, что было в черных пластиковых пакетах, но, когда поднял один из них, ему показалось, что там человеческая рука. Они вдвоем доехали до квартиры его сестры в Ричмонде. Эдварду велено было подождать в квартире и приготовить кофе. Сестра в ту пору навещала свою матушку в Милане, но у них имелся ключ. Эдвард припомнил, что было около двух часов ночи, когда он оставил отца в «рейнджровере», а вернулся тот примерно через полчаса. Как раз то время, что потребовалось на «инсталляцию» располовиненного тела Луизы Пеннел.
Пакеты для трупов, которые сохранились у его отца со времен бытности его военным хирургом, по возвращении домой были выброшены в мусорный контейнер.
Ленгтон прервался на кофе с сэндвичами, после чего продолжил. Шерон Билкин позвонила Эдварду с железнодорожной станции, попросив забрать ее. Она повстречалась в парикмахерской с его невестой Гейл. Девица даже имела наглость сообщить, что приехала повидаться не с ним, а с его отцом. Направляясь к своему коттеджу, он видел, как блондинка барабанит в парадную дверь особняка. Спустя пару часов ему позвонили, чтобы он подбросил ее до станции. Когда Эдвард вернулся, отец стоял на подъездной дорожке, сгорая от нетерпения излить на сына свою ярость. Он кричал, что Гейл — безмозглая сучка, потому что позволила этой дряни портить им жизнь, и что он собирается с этим покончить. Эдвард уверял, что больше не видел Шерон, но где-то недели три спустя в два часа ночи отец неожиданно возник возле его коттеджа.