Я положил лягушку в шляпу и проследовал дальше.
Навстречу мне шла дама. Я узнал ее сразу. Это была Жорж Санд с томиком Жоржа Мдивани.
— Здравствуйте, Жорж! — сказал я, протягивая ей шляпу.
Она порылась в ридикюле, но, заглянув в шляпу, в ужасе отшатнулась.
— Ну разве не прелесть! — продолжал я. — Хотите, я вам подарю ее. Она говорящая!
— Гран мерси! — сказала Жорж. — Одно из двух: или вы моветон, или крупный мыслитель!..
Это был уже конфликт! Приплясывая, я поспешил к дому. Рассказ вытанцовывался!..
Развязки не было. Просто на моем столе теперь всегда стоит сырая галоша. В ней сидит говорящая лягушка. Она смотрит на меня и печально молчит.
А я смотрю на нее и пишу.
САВВА ОЛЕГОВИЧ(Виль Липатов)
Савва Олегович Огольцов, молодой тридцатилетий заместитель главного, разлагался со вкусом.
Природа-одарила его красотой и мощным телом культуриста, интеллектом и положением. Но Савве Олеговичу все надоело — деньги и женщины, особняки и машины, отдельные кабинеты в ресторанах и любимая работа, верная жена и жена товарища.
Страх, липкий страх преследовал его днем и ночью.
За глаза его называли «шизик», ХОТЯ НА САМОМ ДЕЛЕ ОН БЫЛ ПАРАНОИК.
Савва Олегович родился в деревне, и это обстоятельство наложило на его облик отпечаток изысканного аристократизма.
Обладая возможностью иметь все, Савва Олегович все и имел. Он брал, имел, пользовался, но как он не любил брать! Как он страдал от того, что имеет! Как он мучился, когда пользовался!
Савва Олегович ненадолго выздоровел лишь однажды, спутав лосины с лососиной. Смеялся весь трест, Савва Олегович аристократически высморкался, вытер пальцы батистовым платочком и убил одного из весельчаков. Смех прекратился, А ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЛАВНОГО ЗАБОЛЕЛ СНОВА. И вовсе не потому, что за это ему дали выговор с занесением в учетную карточку. Безотчетный страх возник снова.
Савва Олегович совсем опустил свой породистый нос, сдвинул соболиные брови и однажды бессонной ночью дал по лебединой шее любимой жене Биплане, дочери знаменитого на весь мир начальника жэка.
Как директор сплавной конторы, а теперь и заместитель главного, Савва Олегович имел дело с лесом и, конечно, наломал дров. Сплавить дело не удалось, и Савва Олегович заскучал. Ему даже в тюрьму не хотелось.
«Ладушки!» — бормотал он, страдальчески морщась, натягивал на широкие плечи дубленку, с отвращением садился в черную «Волгу», с гримасой гадливости ел икру, с ненавистью овладевал падающими на него со всех сторон самыми красивыми женщинами Ломска и боялся! Смертельно боялся только одного — как бы все это не кончилось…
ЧИСТЫЕ ГЛАЗА ИСКУССТВА(Виктор Лихоносов)
Егора приняли.
Он уже слышал о Яблочкиной, шел как-то по Трифоновке за Раневской, видел, как Жаров выпил однажды стакан компота.
Он был носат, сутуловат, чуть кривоног, слегка хромал и заикался. В театральное он прошел с триумфом.
Льняные кудри падали на его широкие плечи. Девочки его любили.
Но больше всех поражал Варсонофий.
В убогой комнатушке общежития он появлялся внезапно.
— Морды! — кричал он, запуская дырявым сапогом в венецианское зеркало. — Заразы! Что вы знаете о святом искусстве, рожи! Что вы лыбитесь, как троглодиты? Пресвятая Маруся, я был невинным! Где у вас туалет? Я играл короля Лира. Я так играл короля Лира, что Михоэлс хотел бросить сцену. В меня. Не подходите, я вас уроню! Квазимоды! Я хочу в сумасшедший дом, но меня не берут! Балда, ты не читал Баркова!.. Я талантливый! Поклянитесь, что я вам уже дорог! Сдавайте карты, кретины! Мы встретимся на кладбище. Меня погубила старая стерва Занзибарская. Ее подучил геморрой-любовник не то из Сызрани, не то из Краснодара. Вы смотрели «Кубанские казаки»? Там должен был играть я… Морды! Вы меня не забудете? Со святыми упоко-о-ой! Не перебивайте меня, я припадочный!!
Егор икал от удивления. Столица!
— Ты чу-удный! — говорила Лиза, целуя его.
Его дела шли блестяще. Поцеловав Лизу, он шел к Наташе. Целуя, она прочила ему славу Николая Симонова, имея в виду Константина, потому, что Евгений уже тогда был у вахтанговцев.
Целуя ее, он мужал.
Потом бросил все и уехал в Сибирь. Оттуда через Мангышлак махнул на Дон. Написал Варсонофию.
«Морда, — писал он, — ты меня не забудешь? Искусство — это не для меня. Я жить хочу, Наташа любила меня, а я обозвал ее трубадурой. На том свете меня поставят вниз головой. Я хочу быть кочегаром, плотником и монтажником-высотником. Пиши мне, кретин, а я тебе. Потом мы издадим нашу переписку и станем прозаиками. Резервуар, как говорят французы. Целую в диафрагму. Твой Егор».
Прочитав письмо, Варсонофий заплавал.
— Господи! — вздохнул он. — Писали же о нас когда-то… «Театральный роман» вот помню… А теперь?
И он всхлипнул лихо носом.
КОРОТКИЕ РАССКАЗЫ(Виктор Тельпугов)
После зимы обычно бывает весна.
Наливаются почки, появляются листочки, поют птички.
Бакенщик Михеич греется на солнышке. Ему девяносто девять лет. Через год будет сто. Еще черев год — сто один.
Будь здоров, Михеич!
Телеграфные столбы гудят. Почему они гудят, я не знаю. Они гудят так: «Ууу-ууу-ууу!..» Узнать вы, о чем?.. Но разве узнаешь!..
Я пишу о том, как гудят столбы.
Великой голландец Бенедикт Спиноза шлифовал линзы. Я шлифую слова и ем голландский сыр.
Вот ведь как бывает, жизни!
Новорожденная Маня сучит ножками и плачет. Я надуваю губы, «гугукаю» тщетно. Пою «Пусть всегда будет солнце» — напрасно. Я чмокаю губами, мекаю, вякаю, тюкаю, тявкаю, мяукаю, сюсюкаю — Маня заливается слезами.
— Я беру ее на руки. На мне новый костюм. Э, вот оно что!.. Ого!.. Славная девочка. Быть ей писательницей!
ГОРИ ОНО ОГНЕМ!(Виктория Токарева)
Свой талант я ощущаю по утрам. И ежедневно с 9 до 12 отдаю его человечеству.
В воскресенье я встаю в десять пятнадцать и сажусь писать рассказ о своей подруге детства. Ее зовут Рената. У нее красивые волосы, стройные ноги и глаза беременной ехидцы.
Рената работает Бюро эстетики. Она путает эстетику с косметикой, но ей нравится слово «бюро».
У нее был муж по фамилии Христозопуло. В прошлом году он навсегда уехал в Аддис-Абебу стрелять пингвинов. Об этом он мечтал с детства.
За Ренатой уже двенадцать лет ухаживает Кузькин по прозвищу «Членистоногий». У них двое детей и «Жигули». Они не любят друг друга, но делают вид, что любят. Он кинооператор-подводник. Во время съемок акула откусила ему два пальца. С тех пор он немного прихрамывает и невнимательно застегивает брюки. О Ренате он говорит: «Это ей как два пальца откусить».
Если бы Рената была космонавтом, то давно улетела бы к Кузькиной матери. Она любит ее всеми фибрами и хромосомами. Если бы это служилось, Кузькин, осознав свою невостребованность, с удовольствием захромал бы на свои съемки. И, может быть, разыскал ту акулу…
…Они входят в ту минуту, когда я подношу к бумаге свой «паркер».
— Пишешь? — спрашивает Рената.
Она видит, что я пишу, но ей нравится действовать мне на нервы.
— Пишу, — отвечаю я, хотя уже не пишу, а испытываю желание завыть с постепенным крещендо.
— Что такое любовь? — спрашивает Кузькин. Вопрос обращен ко мне. Как будто я Марина Влади, Черчилль иди Коперник!
— Любовь — это болезнь, похожая на аппендицит, — говорю я.
Кузькин хохочет. Это кажется ему остроумным.
Он хохочет, а у меня повышается субфебрильная температура.
Мои глаза наполняются слезами. Я понимаю, что день пропал.
Я вспоминаю Христозопуло, с ним мы дружили в школе. Уезжая, он мне сказал:
— Рената дура. А Виктория значит «победа». В жизни нет счастья, девочка. А если тебе захочется чего-нибудь щемящего, сунь голову в пасть медведя. Лучше гималайского.
ЧТО ПРОИСХОДИТ В НЕЙТРИНЕ(Николай Томан)По мотивам повести «Неизвестная земля»
— Так о чем я? — говорит профессор Беркутов.
— О константе взаимодействия Ферми в эксперименте по упругому рассеянию антинейтрино на протонах, — отвечает Баклажан.
Они сидят за столиком на веранде. Солнце ярко светит над Гагрой.
Писатель Никанор Валерьянович Баклажан, приключенец и фантаст, беседует с профессором Беркутовым о проблемах слабых взаимодействий.
Весь стол завален у них схемами, расчетами, чертежами и формулами, на который стоит гриф «Совершенно секретно».
— Не забудьте о волновых функциях гармонического осциллятора поля, — говорит профессор. — Имейте также в виду пространственное описание квантового состояния нейтринного поля, лоренцово вращение, реперные компоненты лагранжиана и истинную тензорную плотность третьего ранга.
— А связано ли спинорное поле с существованием мелкозернистой топологии? — задумчиво спрашивает Баклажан и переходит к оценке возмущения нейтринного поля в вакуумном состоянии.
Вместо ответа Беркутов начинает торопливо писать на листе бумаги релятивистское волновое уравнение для нейтрино в искривленном пространстве в дираковской четырехкомпонентной форме и двухкомпонентной форме Паули-Ли-Янга.
Нюра, племянница Беркутова, сидит с ним и явно скучает. Она не отрывает взгляда от лица молодого человека за соседним столиком, хотя по его лицу видно, что он фарцовщик, алкоголик и наркоман.
Он сидит с человеком джентльменской наружности, который, наклонившись к нему, шепчет:
— Вы понимайт, о чем они говоряйт?.
— Да где нам, дядя Вася, — уныло бормочет фарцовщик по имени Серафим Полушкин. — Мы больше по части Христа продать. Иконки то есть…
— Христа продавайт, пока я вас не завербовайт! — яростно хрипит «дядя Вася». — Нам надо узнавайт, что происходит в нейтрино! Этого требовайт босс! Сделаем вот что, — от волнения он переходит на чистейший русский язык. — Вы подойдете к ним с одной стороны и постараетесь незаметно положить ноги на стол — в левой подошве у вас вмонтирован новейший микрофотоаппарат «Пи-пи-си». А я отвлеку их с другой стороны.