– Ладно. Я выйду на минутку, ты оденешься, а потом мы сбежим отсюда. Есть разные способы смыться из Веллингфорда посреди учебного дня, попробуем один из них. Выпьем горячего шоколада. Или текилы. А потом можем вернуться сюда и убить Грега Хармсфорда, у меня давно уже руки чешутся.
Она не улыбается в ответ, только еще крепче вцепилась в полотенце.
– Прости, я не очень хорошо справляюсь. С проклятием.
– Нет, – через силу и удушающее чувство вины выдавливаю я. – Ты не должна просить прощения. Не у меня.
– Сначала я думала, что смогу просто не обращать внимания, но сейчас… Будто рана воспалилась и болит. Решила: приеду сюда, увижу тебя, и станет немного легче. Не стало. Что я ни делаю – ничего не помогает, становится только хуже.
Лила невидящим взглядом уставилась на разбросанные по полу учебники.
– Поэтому я хотела тебя кое о чем попросить. Понимаю, это не очень по-честному, но тебе ничего не стоит, а для меня это очень важно. Будь моим парнем.
Я и рот не успеваю открыть – она сразу перебивает, словно заранее уверена в отказе:
– Пускай я тебе не нравлюсь по-настоящему, это ненадолго, – взгляд у нее тяжелый. – Ты же можешь притвориться. Я знаю, ты умеешь врать.
Я не знаю, что ответить, и цепляюсь за ее же собственные слова:
– Ты же сказала, ничего не помогает. Может, от этого станет только хуже?
– Не знаю, – голос у нее едва слышный.
Все это не по-настоящему, неправильно и нечестно, но я уже окончательно запутался.
– Хорошо. Давай встречаться. Но мы не будем… Ну, то есть только встречаться и все. Я не переживу, если через полгода ты будешь вот так сидеть в душе из-за меня.
Я вознагражден: Лила бросается мне в объятия. Форма мокрая и холодная, а сама девушка горячая, словно у нее температура. Плечи облегченно обмякли, она уткнулась мне в грудь, и ее макушка упирается прямо в мой подбородок.
– Надеюсь… – ее голос срывается, словно на всхлипе. – Надеюсь, через полгода я вообще про тебя забуду.
Лила поднимает голову и улыбается. На целую минуту я лишаюсь дара речи.
Даже если парень липовый, он все равно на ужине должен сидеть рядом со своей девушкой. Поэтому я совсем не удивляюсь, когда Лила ставит рядом свой поднос и кладет руку мне на плечо. А вот Даника сейчас лопнет от любопытства – сдерживается изо всех сил, чтобы ничего не спросить.
Подходит очередной желающий сделать ставку и сует конверт мне в сумку. Лила улыбается, прикрывшись бумажной салфеткой.
– Так ты букмекер? Я-то думала, ты хороший мальчик. И, в отличие от братьев, грязными делишками не занимаешься.
– Я хороший букмекер. Из двух зол выбирай лучшее.
– Меньшее, – закатывает глаза Даника. – Из двух зол выбирай меньшее.
– А меня так учили, – ухмыляюсь я.
Сэм ставит свой поднос и ловит на лету яблоко, скатившееся со стола.
– Знаете мистера Найта? Того, который в старческий маразм впадает понемногу? Ну, например, иногда проходит мимо нужного кабинета, а потом возвращается, или свитер надевает поверх пальто.
Киваю. У Найта я не занимаюсь, но пару раз видел его в коридоре: эдакий типичный пожилой английский профессор – твидовый пиджак, кожаные заплатки на локтях, из носа торчат седые волосы.
– Так вот, сегодня входит он в класс, а у него молния расстегнута на штанах. И не просто расстегнута: он забыл после туалета заправить назад свое хозяйство.
– Да ну.
Лила смеется.
– В том-то и дело, – продолжает сосед. – Кажется смешно, да? Но это сейчас, а тогда было просто ужасно. Мы сидели, молча и в ужасе, не знали, что сказать. Такая нелепая ситуация! А он ничего не заметил. Стал как ни в чем не бывало рассказывать про Гамлета. Представьте, цитирует Шекспира, а мы в этом время честно пытаемся не смотреть на его штаны.
– И никто ничего не сказал? – спрашивает Даника. – Даже не зубоскалили?
– В конце концов, поднимает руку Ким Ванг-Бо…
Я качаю головой. Ким очень милая тихая ученица, она наверняка поступит в самый лучший колледж.
Тут даже Даника не выдерживает и принимается хихикать:
– Что она сказала?
– «Мистер Найт, у вас молния на штанах расстегнулась», – Сэм тоже смеется. – Он опускает взгляд, провозглашает: «Да, нелегка ты, доля венценосца!»[3], совершенно спокойно заправляет все в штаны и застегивается. Конец!
– Вы кому-нибудь расскажете? – интересуется Даника.
– Нет, – Сэм открывает пакет с молоком. – И вы не говорите. Найт совершенно безобидный, он не нарочно. А если узнает Норткатт или кто-нибудь из родителей, у него будут неприятности.
– Все равно пронюхают, – качаю я головой; интересно, когда начнут ставить на его увольнение? – В этой школе ничего невозможно скрыть.
– Ну, не знаю, – Даника хмуро на меня смотрит.
– Ты о чем? – сердито спрашивает Лила.
Но подруга Сэма не отвечает на вопрос, вместо этого она вдруг предлагает:
– Мы на выходных идем в кино. Хотите с нами? Устроим двойное свидание.
Сэм краснеет.
Лила неуверенно смотрит на меня, и я ей улыбаюсь.
– Конечно, Кассель, ты же не против?
– А фильм какой?
От Даники всего можно ожидать – потащит еще смотреть какие-нибудь документальные ужасы про зверские убийства маленьких тюленят.
– «Вторжение гигантских пауков», – успокаивает меня Сэм. – Они крутят старые фильмы. Классическая лента Билла Ребейна. Специалисты по спецэффектам сделали огромного паука из «фольксвагена-жука» – обклеили его искусственным мехом, а красные габаритные огни изображали светящиеся глаза.
– Что же может быть лучше «Вторжения гигантских пауков»? – восклицаю я.
Никто не находится с ответом.
Ночью во сне я вижу комнату, полную мертвецов. Трупы, наряженные в платья и накрашенные губной помадой, неподвижно сидят на кушетках. Через мгновение до меня доходит: это же мои бывшие девушки уставились на меня блестящими глазами, застывшие губы что-то шепчут, наверное, перечисляют мои прегрешения.
«Он целуется, как лягушка», – говорит Мичико Иши, моя подружка из детского сада. Мы встречались на площадке за большим дубом, а потом нас заложила одна девчонка. Труп Мичико – труп маленькой девочки, из-за неподвижных сверкающих глаз она похожа на куклу.
«Он заигрывал с моей подругой», – жалуется София Шпигель, она-то нас и сдала, потому что тоже вроде как со мной встречалась.
«Он всегда врет», – вступает девчонка из Атлантик-Сити, та, в серебристом платье.
«Просто постоянно», – вторит моя подружка времен восьмого класса. Я ей не сказал, что собираюсь перейти в Веллингфорд, понятно, почему она до сих пор злится.
«После вечеринки он сделал вид, что мы незнакомы». Честно говоря, Эмили Роджерс сама меня упорно игнорировала после той вечеринки у Харви Сильвермана в девятом классе, когда мы с ней всю ночь обжимались на сваленных в кучу пальто.
«Он взял мою машину и разбил ее вдребезги», – рассказывает Стефани Дуглас, девушка-мастер, ее я встретил в Карни летом после того, как якобы убил Лилу. Она на два года старше меня, умела языком завязать в узел черешок вишни.
«Он меня никогда по-настоящему не любил, – признается Одри. – Он вообще не знает, что такое любовь».
Я просыпаюсь. На улице еще темно. Обратно не ложусь – принимаюсь за домашнее задание. Мне смертельно надоели гоняющиеся по пятам мертвецы. Займусь лучше какой-нибудь насущной проблемой.
Глава восьмая
Школа Веллингфорд успешно готовит молодых людей не только к колледжу, но и к жизни в обществе, и гордится этим. Поэтому ученики, помимо посещения обязательных занятий, должны выбрать себе два дополнительных развивающих факультатива. У меня этой осенью в качестве факультатива бег, а весной будет дискуссионный клуб. Люблю бегать, люблю ощущать прилив адреналина, слушать, как стучат по беговой дорожке кроссовки. Люблю сам решать, до какого предела себя загонять.
Хитростью убеждать кого-нибудь с собой согласиться я тоже люблю, но дискуссионный клуб начнется только весной.
На последнем круге замечаю, что к Марлину, нашему тренеру, подошли двое мужчин. Он машет мне рукой.
На улице довольно жарко, но агент Джонс и агент Хант все равно нацепили темные костюмы, черные перчатки и зеркальные солнечные очки. Нарочно что ли так вырядились, чтобы все заметили?
– Добрый день, – делано улыбаюсь я.
– От тебя не поступало никаких известий, – говорит Джонс вместо приветствия. – Мы начали беспокоиться.
– Сами понимаете, сначала похороны, потом полагается скорбеть. Очень плотное, знаете ли, расписание. Столько дел было со среды.
Я стараюсь ухмыляться как обычно, будто я невиновен и вовсе не тот самый убийца, которого они разыскивают. Но на самом деле мне неуютно и жутко.
– Почему бы тебе не проехаться с нами? – предлагает Хант. – Расскажешь все.
– Не очень хорошая идея. Мне нужно в душ, переодеться. Правда, куча дел. Но спасибо, что заглянули.
Марлин отошел поближе к беговой дорожке, где финишируют ученики, и, глядя на секундомер, выкрикивает время. Обо мне забыл или старательно делает вид, что забыл.
Джонс спускает черные очки на кончик носа:
– Мы слышали, твоя мать не расплатилась по счетам в одной гостинице в Принстоне.
– Спросите об этом у нее. Уверен, произошла какая-то ошибка.
– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы ее спрашивали? – уточняет Хант.
– Да, не хочу, но я же вам не указ. Я всего-навсего малолетний сопляк, а вы умные и могущественные агенты ФБР.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Хант хватает меня за руку.
– Кассель, прекрати дурачиться. Пошли. Немедленно. Ты же не хочешь, чтобы мы применили силу.
Я оглядываюсь. Моя команда трусцой бежит в раздевалку с тренером во главе. Кое-кто, правда, не особенно торопится и бежит спиной вперед – очень уж интересно узнать, что со мной будет.
– Если хотите затащить меня в свою машину, придется наручники надевать, – решительно сообщаю я агентам.