Таким, как я, грех прилюдно заигрывать с полицией и ей подобными. Ставки в подпольной конторе делают только тогда, когда точно уверены, что букмекер – преступник.
Федералы клюнули. Агент Хант наверняка с самой первой встречи спал и видел меня в наручниках. Он хватает меня за запястье, дергает руку назад и защелкивает металлический браслет. Потом второй. Я сопротивляюсь больше для вида, но все равно умудряюсь его разозлить: Хант легонько толкает меня в спину, и я падаю.
Уже лежа на земле, поворачиваю голову: тренер и еще пара ребят задержались – наслаждаются представлением. Хорошо, значит точно пойдут слухи.
Джонс рывком поднимает меня на ноги. Не очень-то ласково.
Я молчу, пока они волокут меня к машине и заталкивают на заднее сидение.
– Ну и? – спрашивает Джонс. – Какая у тебя есть для нас информация?
Автомобиль не завел, зато громко защелкнулись замки на дверях.
– Никакой.
– Мы знаем, что Захаров приходил на похороны, – поддакивает его напарник. – С дочерью. А ее уже долгое время никто не видел. Теперь она вернулась. И даже перевелась сюда, в Веллингфорд.
– Ну и что?
– Мы знаем, вы с ней были близки. Если это вообще его дочь.
– Что вам надо? – Я осторожно пробую наручники; замки серьезные, руками почти не пошевелить. – Хотите знать, действительно ли она Лила Захарова? Да. Мы в детстве вместе в прятки играли в Карни. Лила не имеет отношения к убийствам.
– Где она была все это время? Чем занималась? Раз ты так хорошо ее знаешь, расскажи.
– Не знаю.
Приходится врать. Я понятия не имею, куда они клонят, но мне решительно не нравится наш разговор.
– Ты мог бы начать новую жизнь, – убеждает меня Джонс. – Примириться наконец с законом. Кассель, зачем тебе выгораживать этих людей?
Пожалуй, потому, что я и есть «эти люди». На мгновение я пытаюсь представить себя хорошим парнем с полицейским значком и незапятнанной репутацией.
– Мы пообщались с твоим братом. Он нам помог.
– С Барроном? – откинувшись на кожаное сиденье, я с облегчением заливаюсь смехом. – Он неисправимый лгун. Конечно же, он вам помог. Брат всегда рад благодарным слушателям.
Джонс, похоже, смутился, а Хант разозлился.
– Твой брат заявил, что нужно копать под Лилу Захарову. И что ты будешь ее выгораживать.
– Так и сказал? – теперь я хорошо владею ситуацией, и они оба это понимают. – Я просмотрел ваши досье. То есть, по-вашему, Лила мастер смерти и начала убивать людей в четырнадцать лет? Ей ведь столько было, когда исчез Бассо. А как она прячет следы отдачи? Очень хорошо, должно быть, прячет, я ведь не видел на ней ни единого…
– Мы ничего не утверждаем наверняка, – Джонс с силой ударяет кулаком по сидению. – Мы хотим получить информацию от тебя. Если ничего не получим, придется обратиться к другим источникам. Возможно, и к тем, которые ты сам считаешь ненадежными. Ты понял?
– Да.
– Так что ты в следующий раз нам предоставишь? – ласково спрашивает Джонс, роняя мне на колени визитную карточку.
Я набираю в грудь побольше воздуха:
– Информацию.
– Молодец, – радуется Хант.
Агенты обмениваются странными взглядами, а потом Хант открывает дверь машины и командует:
– Давай руки, я сниму наручники.
Поворот ключа, щелчок, я потираю онемевшие запястья.
– Если ты вдруг решил, что мы не сможем тебя в любую минуту взять за жабры, подумай вот о чем: ты мастер. Улавливаешь?
Кивая головой, я засовываю визитную карточку в карман. Джонс внимательно за мной наблюдает.
– Значит, уже сделал что-нибудь противозаконное, – ухмыляется Хант. – Так со всеми мастерами. Иначе как бы ты узнал о своем даре?
Я вылезаю из машины, смотрю ему прямо в глаза, а потом сплевываю на нагретый солнцем черный асфальт.
Он дергается ко мне, но останавливается, услышав покашливание коллеги.
– Мы не прощаемся, – обещает напоследок Джонс.
Агенты садятся в автомобиль и уезжают.
А я возвращаюсь в Веллингфорд. Меня прямо трясет от ярости, так я их обоих ненавижу. Особенно потому, что они правы.
Почти сразу же меня вызывают в кабинет директора. Норткатт сама открывает дверь и приглашает меня войти.
– Здравствуйте, мистер Шарп. Присаживайтесь.
Сажусь в зеленое кожаное кресло напротив огромного письменного стола. Аккуратный ежедневник, позолоченная ручка на подставке, папки в деревянной коробке. Все такое стильное, изысканное.
Все, кроме дешевой стеклянной вазочки с мятными леденцами. Я беру один и медленно разворачиваю фантик.
– Насколько я понимаю, к вам сегодня приходили? – брови у нее удивленно приподняты, будто к ученикам и прийти просто так никто не может.
– Да.
Норткатт разочарованно вздыхает, словно рассчитывала, что я сам все объясню, без дополнительных вопросов.
– Не хотите рассказать, чего хотели от вас сегодня федеральные агенты?
– Предлагали стать крысой, – я откидываюсь назад в кресле. – Но я им объяснил, что в Веллингфорде много задают и дополнительная работа мне не нужна.
– Как, простите?
Не думал, что можно вздернуть брови еще выше, но ей это удалось. Не очень-то я хорошо себя веду: история еще куда ни шло, но вот как я ее рассказываю. Ну ладно, в худшем случае вкатает мне за нахальство пару выговоров.
– Крысой, – повторяю я нарочито вежливо. – Информатором, который сообщает о правонарушениях, связанных с употреблением наркотиков. Не волнуйтесь, я ни за что не буду доносить на своих одноклассников. Даже если кто-то по глупости и употребляет наркотики. Но я уверен, что таких у нас нет.
Директриса берет со стола позолоченную ручку и нацеливает ее на меня.
– Мистер Шарп, вы всерьез думаете, что я в это поверю?
Я делаю большие глаза.
– Ну, у нас есть, конечно, ученики, у которых вид абсолютно обкуренный, признаю. Но я всегда думал, они просто…
– Мистер Шарп! – Норткатт так разъярилась – вот-вот ткнет меня ручкой. – Мне сообщили, что агенты надели на вас наручники. Возможно, есть и другая версия событий?
В этом самом кресле я сидел в прошлом году и умолял не исключать меня. Может быть, я все еще злюсь.
– Нет, мэм. Они просто демонстрировали мне, насколько безопасно и выгодно на них работать, хотя кое-кто, наблюдая за подобной сценой, мог все понять превратно. Можете сами позвонить агентам.
Вытащив из кармана визитку, которую всучил мне Джонс, я кладу ее на письменный стол.
– Так и сделаю. Можете идти. Пока это все.
Агенты подтвердят мое вранье. У них нет другого выхода, ведь они намерены продолжать наше «сотрудничество». Плюс, Ханту наверняка не захочется объяснять, почему он уложил лицом на землю семнадцатилетнего подростка, у которого и привода в полицию-то ни одного нет. Так что придется им согласиться с моими глупыми выдумками, что приятно. А Норткатт, как бы она ни злилась, придется согласиться с ними, хотя директриса и не поверила ни единому слову.
Все хотят с достоинством выйти из сложившейся ситуации.
Встреча «Сглаза» уже началась. Я захожу в кабинет музыки. Парты в классе мисс Рамирес сдвинуты в некое подобие круга, Даника сидит рядом с Лилой. Усаживаюсь на соседний стул.
Лила улыбается и берет меня за руку. Интересно, она в первый раз на встрече клуба? Я-то сам хожу нерегулярно и потому не знаю.
На доске написан адрес, где именно будет проходить митинг в поддержку прав мастеров, мы с Сэмом еще обещали туда поехать в самом начале семестра. Получается, митинг уже завтра. Наверное, именно об этом и говорили на собрании. Под адресом написано, как себя вести: «Держитесь вместе, не разговаривайте с незнакомыми людьми, не выходите за пределы парка».
– Я уверена, что почти никто из вас не смотрел вчерашнее выступление, ведь его показывали во время занятий, – говорит Рамирес. – Поэтому можно посмотреть его сейчас всем вместе и обсудить.
– Ненавижу губернатора Пэттона, – встревает какая-то десятиклассница. – Нам обязательно слушать, как он в очередной раз несет чепуху?
– Нравится он вам или нет, но именно на него смотрит вся Америка, – объясняет учительница. – И именно эту речь будут вспоминать избиратели, когда в ноябре в Нью-Джерси пройдет голосование, касающееся второй поправки. Эту или ей подобную.
– Пэттон лидирует, если верить опросам, – Даника от волнения прикусывает кончик косички. – То есть люди одобряют его взгляды.
Десятиклассница с отвращением смотрит на Данику, будто та заявила, люди должны их одобрять.
– Это просто политический трюк, – вступает кто-то из мальчишек. – Он притворяется, что озабочен проблемой, ведь она у всех на слуху. А сам в две тысячи первом голосовал за права мастеров. Знает, откуда ветер дует, и умеет подстраиваться.
Дискуссия продолжается, но я уже не вслушиваюсь. Как приятно просто сидеть здесь, когда никто не кричит на тебя, не надевает наручники. Лила внимательно наблюдает за говорящими. Она все еще держит меня за руку и, по-моему, в первый раз за долгое время выглядит спокойной и умиротворенной.
Сейчас кажется, что возможно все.
Если все тщательно обдумать и спланировать, я, может быть, сумею решить свои проблемы, даже, на первый взгляд, самые неразрешимые. Сначала нужно найти настоящего убийцу Филипа. Потом скинуть с хвоста федералов. А потом разберусь, что делать с Лилой.
Рамирес поворачивает к ученикам телевизор, который стоит на одном из стульев.
– Хватит, хватит! Давайте сначала посмотрим, а потом обсудим, хорошо?
Она включает телевизор, нажимает кнопку на пульте, и весь экран заполняет бледная физиономия Пэттона. Губернатор стоит за кафедрой на фоне синего занавеса. Три с половиной седые волосинки прилизаны. Он смотрит так, будто собирается сожрать зрителей живьем.
Камера отъезжает и становится видна толпа репортеров: мужчины и женщины в строгих костюмах тянут руки, словно усердные школьники. На ступеньках перед сценой стоит помощник, заслоняя собой проход, а рядом с ним женщина в строгом черном платье, волосы собраны в пучок. В ней есть что-то знакомое, и я приглядываюсь внимательнее.