Я смотрю на нее: она отодвинулась от меня подальше и прижалась щекой к оконному стеклу. Вся сжалась и выглядит усталой.
Тогда, в Карни, я еще не пытался ни к кому втереться в доверие, не пытался казаться кем-то другим, лучше, чем есть. И у меня не было страшных, зловещих тайн. А Лила была храброй и уверенной, ей все было по плечу.
Что, интересно, тот мальчишка подумал бы о нас сейчас?
Мы еще даже не подъехали к месту проведения марша, а на каждом шагу уже попадаются полицейские патрули и дорожные заграждения, нестерпимым оранжевым светом вспыхивают мигалки. Народу гораздо больше, чем я думал, вдалеке неясно гудят голоса – там тоже собрались люди.
– Здесь нет места для парковки, – жалуется Сэм, медленно объезжая квартал уже по третьему разу.
Пока «кадиллак» тащится в хвосте автомобильной очереди, Даника что-то усиленно ищет в телефоне.
– Сверни налево, – командует она, спустя несколько минут. – В интернете пишут, что недалеко отсюда есть гараж.
Первые два гаража забиты под завязку. Скоро мы доезжаем до автомобилей, припаркованных прямо посреди разделительной полосы и вдоль тротуаров. Сэм нахально заезжает на газон и глушит двигатель.
– Протестовать – так уж протестовать? – спрашиваю я.
Даника с улыбкой распахивает дверцу:
– Посмотрите, сколько народу!
Мы с Лилой выходим, и вся наша компания устремляется куда-то вместе с толпой.
– В таком месте прямо чувствуешь грядущие перемены. Понимаете, о чем я? – восхищается Даника.
– Да, перемены уже здесь.
Не ожидал от Сэма такого ответа. Даника тоже смотрит на него удивленными глазами.
– Ну, – смущается сосед, – все изменится, так или иначе.
Наверное, он прав. Либо вторую поправку отклонят, и мастера воспрянут по всей стране, либо ее примут, а другие штаты в свою очередь постараются состряпать такие же законопроекты.
– Перемены случаются, когда не осталось другого выхода, – загадочно улыбается Лила.
У меня никак не получается заглянуть ей в глаза – она напряженно всматривается в толпу.
Через несколько кварталов появляются первые плакаты.
НАШ ДАР – НЕ ПРОКЛЯТИЕ
Интересно, а какие лозунги были на той пресс-конференции, где засветилась мама?
На ступеньках здания банка сидят какие-то малолетки. Один бросает в толпу бутылку пива. Осколки и клочки пены разлетаются в разные стороны. Протестующие возмущенно кричат.
На капот ближайшей машины вскакивает мужчина с длиннющей бородой и принимается вопить: «Долой вторую поправку! Пэттона на мыло!»
Рядом с винным магазином полицейский хватается за рацию и что-то взволнованно частит.
– Думаю, парк там, – Даника, не отрываясь от мобильника, машет рукой в сторону переулка; по-моему, она ничего вокруг себя не замечает.
Еще пара кварталов. Народу все больше, нас словно подхватил гигантский поток. Мы – кровь, стремящаяся по сосудам к сердцу, яростный жар, исходящий от нагретого солнцем тела, несущееся стадо.
Все больше и больше плакатов.
РУКИ ПРОЧЬ – У НАС ЕСТЬ ПРАВА
ТЕСТИРОВАТЬ ВСЕХ – ЗНАЧИТ НЕ ВЕРИТЬ НИКОМУ
НИЧЕГО НЕ ВЫЙДЕТ
– Сколько приблизительно людей должно было прийти? – кричит Лила.
– Двадцать тысяч, максимум пятьдесят, – Данике тоже приходится кричать.
Лила вглядывается вперед – туда, где наша улица пересекается с главным проспектом (именно там и проходит основной митинг). Почти ничего не видно, зато хорошо слышно: гул голосов, кто-то выкрикивает лозунги, гудят мегафоны и сирены, гремят барабаны. Шум просто оглушительный.
– Здесь больше народу, гораздо больше.
Когда мы подходим ближе, все разъясняется. Вот и ответ на мой невысказанный вопрос – сторонники Пэттона тоже выстроились по обеим сторонам проспекта со своими плакатами:
УБИЙЦЫ И МАНИПУЛЯТОРЫ – ПРОЧЬ ИЗ МОЕГО ШТАТА
ГИГИШНИКИ – УБИРАЙТЕСЬ
ЧТО ВЫ ХОТИТЕ СКРЫТЬ?
И наконец, «ПОПАЛИСЬ», под надписью нарисован похожий на ружейный прицел круг. Этим плакатом размахивает старушка с ярко-рыжими кудряшками, накрашенная розовой губной помадой. Ярко сияет на солнце позолоченный купол ратуши.
Я вглядываюсь в толпу приверженцев второй поправки и вдруг замечаю знакомое лицо – любовница Янссена, запряталась подальше, волосы убраны в хвост, черные очки сдвинуты на лоб. Пудели, видимо, остались дома.
Притормозив, я всматриваюсь повнимательнее – не ошибся ли?
Позади нее, возле витрины ресторанчика, стоят двое и что-то передают ей, кажется, деньги.
Люди вокруг толкаются, увлекают меня вперед, в бок ударяется чье-то плечо – это мальчишка с фотоаппаратом, чуть старше меня, снимает, не переставая.
– Ты кого увидел? – интересуется Лила, вытягивая шею.
– Видишь ту дамочку возле витрины? – я пытаюсь свернуть в сторону, наперекор людскому потоку. – С хвостом. Она заказала Янссена.
– Я ее знаю. Она раньше на него работала.
– Что? – я застываю, как вкопанный, и мне в спину с недовольным возгласом тут же врезается какой-то мужчина. На мое извинение он лишь злобно хмурится.
Даника и Сэм ушли вперед. Надо бы крикнуть, чтоб они нас подождали, но разве в таком шуме хоть что-нибудь услышишь.
Владелица пуделей уходит. Мне точно не догнать ее во всеобщей сутолоке.
– Я думал, она была его любовницей.
– Вполне вероятно, а еще его шестеркой, – отзывается Лила. – Подыскивала клиентов. Заядлых картежников. Или тех, у кого есть деньги регулярно платить за определенные эмоции – восторг, экстаз, нестерпимое счастье. Подсаживаешься, а потом, если бросить, тут же накатывает депрессия. Или тех, которые покупают удачу – одновременно у нескольких мастеров. Когда используешь столько удачи зараз, можно провернуть большое дело.
– А Филипа она знала?
– Ты же сам сказал, что она заказала Янссена.
Любовница убитого исчезает в толчее. А мы еле тащимся. Даника и Сэм где-то впереди. Наверное, все еще на проспекте, но их нигде не видно.
Я вытираю вспотевший лоб полой рубашки.
– Вот ведь незадача.
Лила со смехом указывает на большой баннер, который плещется на ветру прямо у нас над головой. На нем блестящими буквами значится:
ГОЛЫЕ РУКИ. ЧИСТЫЕ СЕРДЦА
– До Веллингфорда я никогда не встречала столько не-мастеров сразу. Не знаю, чего от них ждать.
– А как же я? Меня-то ты хорошо знала, а я тоже был не-мастером.
Девушка оглядывается. Да, в машине, рассказывая друзьям про мое детство, она, конечно, опустила самую важную компрометирующую деталь.
Тогда я был ниже нее.
И пусть Лила никогда этого не говорила, никогда не хвалилась своими способностями, зато остальные без устали напоминали, и я помнил, постоянно помнил: она мастер, а я из обыкновенных простачков, которые только для того и нужны, чтобы их использовать.
В толпе мелькает еще один плакат:
СИЛА РАЗВРАЩАЕТ
– Лила…
И тут прямо перед нами какая-то девушка снимает перчатки и поднимает руки. Кожа на ладонях бледная и сморщенная – конечно, такая жара, а перчатки кожаные.
Я вздрагиваю. Голые женские руки видишь нечасто, поэтому трудно сразу отвести глаза.
– Голые руки, чистые сердца! – кричит она.
Еще несколько человек с кривыми улыбками следуют ее примеру. Один швыряет свои перчатки высоко в воздух.
Пальцы так и зудят. Вот бы тоже ощутить на коже свежий ветерок.
Жара и чувство всеобщего единения сделали свое дело: по толпе словно прокатывается волна, и вот уже всюду мелькают голые пальцы. Мы шагаем прямо по лежащим на асфальте перчаткам.
– Кассель!
Сэм ухитрился как-то забиться вместе с Даникой между двумя припаркованными машинами. Лицо у соседа красное от жары. А его подружка машет нам голыми руками.
У нее бледные ладони и длинные пальцы.
Мы проталкиваемся сквозь толпу. Уже почти добрались до них, но тут впереди раздается громкий металлический голос – сквозь рев сирен кто-то кричит в мегафон:
– Все немедленно должны прикрыть руки. Это полиция. Немедленно прикройте руки.
Даника так испугалась, словно приказ обращен непосредственно к ней.
Теоретически, ничего противозаконного в голых руках нет. Точно так же, как и в остром кухонном ноже. Но, если начнешь размахивать ножом или голыми руками, полиция не обрадуется. А если уж нацелился на кого-нибудь, точно окажешься в наручниках.
– Подними меня, – командует Лила.
– Что?
Вокруг громко свистят и улюлюкают, но слышно и еще кое-что: впереди ревут двигатели и громко кричат люди.
Над головой грохочет вертолет с эмблемой телеканала.
– Подними меня повыше. Я хочу увидеть, что происходит.
Обхватив Лилу за талию, я поднимаю ее. Легонькая, как перышко. Кожа нежная, от нее пахнет по́том и зеленой травой.
Подсаживаю ее на капот машины.
– Там толпа полицейских, – сообщает она, спрыгивая на землю. – В специальной амуниции и со щитами. Надо выбираться.
Я киваю. Мы с ней преступники и умеем сбегать.
– Мы же не делаем ничего противозаконного, – голос у Даники неуверенный.
У остальных протестующих тоже поубавилось энтузиазма: толпа больше не двигается вперед, все разбегаются в разные стороны.
– Надо зайти куда-нибудь, – предлагаю я. – Проберемся внутрь здания и переждем.
Мы бросаемся к ближайшей двери, но тут появляется целый отряд полицейских в тяжелых шлемах.
– Всем лечь на землю!
Они повсюду. Тех митингующих, кто не успевает подчиниться, толкают прямо на асфальт. Какая-то девчонка принимается возражать, и тут же получает по ноге резиновой дубинкой. Другой прыскают в лицо газом, и она падает, прикрываясь руками.
Мы с Лилой быстро ложимся на мостовую.
– Что происходит? – пыхтит Сэм, рядом с ним на колени опустилась Даника.
– Под машину, – Лила по-пластунски ползет вперед.
Хорошая идея. В конце концов, нас все-таки арестовали, но зато и повозиться им пришлось подольше.