Красная перчатка — страница 34 из 42

Сначала нужно избавиться от них.

Она моя мать, я должен ее защищать.

Я жду такси на подъездной аллее возле уютных аккуратных домиков – ухоженные дворики, качели. Пожилая дама выходит забрать газеты из начищенного почтового ящика и приветливо мне улыбается. В ушах у нее большие жемчужные серьги.

Я непроизвольно улыбаюсь в ответ. Держу пари, жемчуг настоящий. Наверное, если попросить, она пустит меня на крыльцо, подождать машину, и даже, возможно, угостит бутербродом.

В желудке громко урчит, но я не обращаю внимания. Старушка уходит, дверь в кухню захлопывается. Ладно, обойдусь без обеда.

Внезапный порыв ветра срывает с деревьев кленовые листья. Один, кружась, падает прямо мне на ботинок. Осенние листья, мертвые, хоть еще и зеленые.

Подъезжает машина. При виде меня водитель хмурится: конечно, подросток вызывает такси средь бела дня в двух шагах от школы. Забравшись на заднее сидение, я диктую адрес. Слава богу, вопросов он не задает, возил, наверное, клиентов и похуже.

Я выхожу возле нашего дома и расплачиваюсь наличными – недавние ставки. Приходится тратиться, а денег-то особо и нет. В случае чьего-нибудь неожиданного выигрыша я останусь вообще без средств.

Поднимаюсь на холм. Старый дом кажется мрачным и зловещим даже при свете солнца. Доски посерели, окно на втором этаже (мамина комната) разбито и заклеено полиэтиленовым пакетом.

Баррон должен был предвидеть мой визит. Сам мне сказал про труп – ясно же, что я захочу перепрятать тело. Но кухня выглядит точно так, как я ее оставил в воскресенье – будто брат сюда и не заходил. В раковине стоит недопитая чашка кофе; по-моему, там уже успела появиться плесень.

Плащ тоже на месте – лежит в глубине шкафа вместе с пистолетом. Опустившись на колени, я достаю их, чтобы лишний раз удостовериться.

Пытаюсь представить, как все произошло: мама направляет дуло на Филипа, спускает курок. Брат, наверное, не поверил, что она выстрелит в собственного сына, в первенца, засмеялся. Или наоборот – может, он как раз знал мать гораздо лучше меня и сразу же прочел в ее глазах приговор: свобода для нее гораздо важнее любви.

Почему-то вместо убийства Филипа в голове упорно возникает другая картина: мама направляет оружие на меня самого, ее напомаженные губы кривятся. Меня передергивает.

Я заставляю себя подняться. Достаю из-под раковины в кухне полиэтиленовый пакет, беру со стола нож. Все, хватит думать. Отрезаю от плаща пуговицы. Сам плащ я сожгу, а пуговицы, крючки и все остальное положу вместе с пистолетом в мешок, набью его камнями и утоплю в водохранилище Раунд-Вэлли. Дедушка как-то рассказывал, что каждый второй преступник в Нью-Джерси что-нибудь да топил в этом озере – оно ведь самое глубокое в штате.

Выворачиваю карманы – не завалялось ли чего.

На пол выпадают красные кожаные перчатки. И что-то еще, маленькое и тяжелое.

Знакомый талисман, только расколотый напополам. Теперь я знаю, кто убил Филипа. Кусочки головоломки становятся на свои места. Надо менять план.

Боже, какой я идиот.


Звоню ей с телефона-автомата, как мама учила.

– Ты должна была мне сказать.

Но я, конечно же, прекрасно понимаю, почему она не сказала.


Я вызываю такси – добраться до школы. По дороге на мобильник приходит сообщение от Одри.

Вспоминаю, как когда-то давно, в прошлом, волновался и радовался, получая от нее смс-ки. Со вздохом открываю мобильник: «Взаимное гарантированное уничтожение[12]. Встретимся завтра около библиотеки, в обед».

У меня было столько неотложных дел, что я даже не подумал, кому рассказать и рассказывать ли кому-нибудь вообще о поступке Одри. Это же она швырнула камень в окно. «Взаимное гарантированное уничтожение» – любопытный ход. Если я донесу на Одри, она донесет, что я был ночью у Лилы в комнате. Какое правонарушение, интересно, больше взбесит администрацию? Не хотелось бы вылетать из Веллингфорда в выпускном классе, даже если вылечу не я один.

К тому же, неизвестно, кому Норткатт поверит.

Пишу в ответ: «Хорошо, завтра».


Как же я вымотался. Обессиленно доползаю до комнаты и доедаю остатки Сэмовых пирожных-полуфабрикатов, а потом ложусь поверх покрывала и засыпаю прямо в одежде. Снова забыл ботинки снять.


В среду в обед встречаюсь с Одри. Она ждет меня, сидя на ступеньках перед библиотекой. Сцепила на коленях руки в ярко-зеленых перчатках, рыжие волосы раздувает ветерок.

У меня в голове крутятся разные неприятные мысли: я вспоминаю историю Захарова про Дженни Тальбот, вспоминаю записку с угрозой и осколки стекла на полу.

– Как ты мог? – выпаливает Одри при виде меня.

Ничего себе. Как будто не я должен на нее злиться, а наоборот.

– Это же ты швырнула камень…

– Ну и что? Лила все у меня отняла. Все! – шея у Одри покрывается красными пятнами. – А ты был в ее комнате ночью, и плевать на правила. Как ты мог после того, как она… Она…

– Что? Что она сделала?

Но Одри только молча качает головой, по ее щекам катятся слезы.

Я со вздохом усаживаюсь возле нее на ступеньку, потом полуобнимаю, притягиваю ближе. Одри, вздрагивая от рыданий, склоняет голову мне на плечо. Такой знакомый цветочный аромат шампуня. Узнай она, кто я на самом деле, – наверняка сразу же возненавидела бы. Но мы же когда-то встречались, не могу я вот так ее бросить.

– Ну, тихо, все в порядке, – шепчу я бессмысленные утешения. – Все будет хорошо.

– Нет, не будет. Я ее ненавижу. Ненавижу! Вот бы тот камень ей в лицо попал.

– Ты же этого не хочешь.

– Из-за нее Грега отстранили от занятий. И родители выгнали его из дома, – всхлипывает девушка. – Они увидели те дурацкие фотографии, которые наснимали твои друзья. Ему пришлось умолять свою мать, сидя перед запертой дверью, умолять хотя бы его выслушать. – Одри сотрясается от рыданий, ей все труднее говорить. – В конце концов, они его заставили пройти тест. А когда результат оказался отрицательным, перевели в академию Саутвик.

Одри замолкает. Она в отчаянии, сама не своя.

Академия Саутвик известна своим отрицательным отношением к мастерам. Это во Флориде, недалеко от границы с Джорджией. Все дети, чтобы туда поступить, должны в обязательном порядке предъявить справку с результатами теста – доказать отсутствие магических способностей.

Посылая сына в Саутвик, родители Грега спасают его и свою репутацию. Особых угрызений совести я не испытываю: Хармсфорду там наверняка понравится, среди единомышленников.

– До выпуска год остался, даже меньше. Ты снова его увидишь.

Одри поднимает на меня покрасневшие от слез глаза и качает головой:

– Перед отъездом он рассказал про Лилу. Как изменил мне. Она колдовством заставила…

– Неправда.

Девушка глубоко и прерывисто вздыхает, а потом вытирает мокрые щеки зеленой перчаткой.

– Еще хуже. Ты на нее запал, он на нее запал, и никакой магии, а она такая противная.

– Это Грег противный.

– Он не был противным. Со мной не был, когда мы оставались наедине. Но, думаю, теперь это ничего не значит. И виновата Лила.

– Нет, Лила не виновата, – я встаю. – Слушай, я понимаю, почему ты разозлилась. Почему разбила окно. Но хватит, довольно. Никаких больше камней и угроз.

– Она и тебя обманула.

Я молча качаю головой.

– Ладно, – Одри тоже встает, отряхивает юбку. – Ты никому не говоришь про меня, я никому не говорю про тебя.

– И оставишь Лилу в покое?

– Я не выдам твою тайну. На этот раз. Больше ничего не обещаю.

Она спускается по ступенькам и уходит, высоко подняв голову, ни разу не оглянувшись.

Рубашка у меня на груди промокла от ее слез.


Занятия идут своим чередом, но я никак не могу сосредоточиться. Эмма Бовари и ее корзинка с абрикосами, асимметрия, неполные рынки – все сливается у меня в голове. Закрываю глаза на одном уроке, а открываю уже на другом.


Я иду в столовую. Сегодня на ужин энчиладас[13] с курицей и соусом сальса. Я такой голодный, что от запаха еды сводит желудок. Рано пришел, почти никого еще нет. В одиночестве сажусь за столик и набрасываюсь на свою порцию.

Вскоре ко мне присоединятся улыбающийся Сэм.

– Ты вроде раздумал помирать.

Я фыркаю с набитым ртом и, не отрываясь, слежу за Лилой: как она подходит к стойке, берет поднос. От воспоминаний я краснею. Одновременно и стыдно за себя, и снова хочется до нее дотронуться.

Вместе с Даникой они садятся за наш стол. Даника оглядывается на Сэма, но тот уткнулся в тарелку.

– Привет, – стараюсь говорить обычным голосом.

– Тут про тебя пошел слух, – Лила нацеливает на меня вилку.

– Какой?

Непонятно, шутит она или говорит серьезно. Не улыбается.

– Я слышала, ты на меня принимаешь ставки.

Рукой в перчатке Лила убирает челку со лба. Вид у нее усталый; наверное, прошлой ночью она не спала.

– Про меня и Грега, про то, сбежала я из психушки или московской тюрьмы.

Сосед делает удивленное лицо. Сэм помогает мне вести дела еще с прошлого семестра, так что ему отлично известно про все ставки. И он понимает: нас поймали с поличным.

– Я их не потому принимал, что мне так хотелось. Я боялся. Если бы отказался, люди стали бы делать выводы. Ну, в смысле, обычно же я принимаю любые ставки.

– Например, кто мастер, а кто нет? Ты и на этом руки нагрел?

– Кассель, это правда? – Даника смотрит на меня, злобно прищурившись.

– Вы не понимаете, начни я вдруг выбирать, какие принимать ставки – они решат, что мне что-то известно и я кого-то выгораживаю. Мы сидим вместе в столовой, все подумают, что я защищаю кого-то из вас. И вдобавок, перестанут делиться слухами, и я перестану получать информацию и сам не смогу распускать нужные сплетни. Перестану быть полезным.

– Да, и придется тогда отстаивать свою позицию. Возможно, заподозрят тебя самого. Я же знаю, как ты боишься прослыть мастером.