– Лила… Клянусь тебе, про каждого новичка в школе ходят идиотские слухи. Им никто не верит. Если бы я не принял ставки, то тем самым явно дал бы всем понять, что ты и Грег… – замолкаю, не находя слов; не хочу, чтобы она еще больше разозлилась. – Все бы решили, что это правда.
– А мне плевать. Ты из меня посмешище сделал.
– Прости…
– Не пытайся обвести меня вокруг пальца, – Лила достает из кармана пять двадцатидолларовых купюр и хлопает рукой по столу с такой силой, что стаканы подскакивают и сок проливается на скатерть. – Ставлю сто баксов, что Лила Захарова и Грег Хармсфорд это сделали. Какие шансы?
Лила не знает, что Грег больше не вернется в Веллингфорд, а его бывшая девушка ее люто ненавидит. Я машинально оглядываюсь на стол, за которым он обычно сидел. Надеюсь, Одри не слышала наш разговор.
– Шансы неплохие. Очень хорошие шансы.
– Ну, хоть денег заработаю.
Лила встает и, высоко подняв голову, выходит из столовой.
А я ложусь лбом прямо на стол. Нет, сегодня ничего не получается.
– Но ты же те деньги не взял, – недоумевает Сэм. – Почему не сказал ей?
– Кое-что взял. Не хотел, чтобы Лила узнала про ставки, и поэтому, не глядя, брал любые конверты, если она в тот момент оказывалась рядом. И ставки, кто мастер, а кто нет, я принимал. Думал, так будет правильно. Может, она и права, и я просто трус.
– Я тоже их принимал. И ты был прав. Мы сумели сохранить контроль.
Сосед говорит твердо и решительно, хотя сам я уже ни в чем не уверен.
– Кассель, погоди-ка минуточку, – вмешивается Даника, голос у нее странный.
– Что? – я поднимаю голову.
– Лила ведь теоретически не может так с тобой общаться. Она же только что разнесла тебя в пух и прах.
– Когда любишь кого-то, можно и поругаться…
И тут я замолкаю. Ведь настоящая любовь и проклятие – разные вещи. Когда любишь, все равно воспринимаешь человека таким, какой он есть. А заклятие делает чувства тошнотворно простыми, однобокими. Я удивленно смотрю вслед Лиле.
– Даника, думаешь, она… ей уже лучше? Заклятие спало?
Внутри пышным цветом расцветает надежда, пугающая меня самого.
Быть может. Быть может, действие колдовства ослабнет, а Лила меня не возненавидит. Быть может, даже простит. Быть может.
Мы с Сэмом идем в общежитие. Я улыбаюсь во весь рот, хотя радоваться раньше времени не стоит – знаю же, как мне обычно «везет». Но нет, я предаюсь мечтам, воображаю, как я, такой хитрый и предусмотрительный, сумею выпутаться изо всех передряг. Подобные глупые мечты обожают использовать мошенники, подлавливая простачков.
– Слушай, – Сэм переходит на шепот. – Ты так всегда? Ну, когда применяешь магию трансформации?
Все случилось вчера, а кажется, прошла целая вечность. Я вспоминаю, как валялся на полу, а у соседа в глазах плескался ужас. Содрогаюсь при мысли об отдаче. Не хочется вспоминать. Тогда я чувствовал себя совершенно беззащитным, как будто без одежды остался, вывернулся наизнанку.
– Да, всегда.
В полумраке над тропинкой кружатся мотыльки. Светит тоненький ломтик месяца.
– Почти всегда. Вчера было хуже обычного, потому что я превращался дважды за ночь.
– А где ты был? Что произошло?
Я не знаю, что ответить.
– Кассель, только скажи: все нормально или случилось что-то плохое?
– Я был в комнате Лилы.
– Так это ты ей окно разбил?
Ну конечно, по школе уже наверняка ходят слухи, и все знают и про камень, и про записку с угрозой.
– Нет. Тот, кто это сделал, не знал, что я там буду.
Сосед внимательно на меня смотрит и хмурится, между бровями на переносице пролегла глубокая морщина.
– Значит, ты знаешь, кто разбил окно?
Я молча киваю. Не надо упоминать Одри, Сэм, конечно, не Норткатт, но все равно – я ведь обещал никому не говорить.
– Да уж, беда не приходит одна, – сокрушается Сэм.
Мы подходим к общежитию. В кармане звенит мобильник. Открываю его одной рукой и прикладываю к уху.
– Алло?
– Кассель? – тихо спрашивает Лила.
– Привет.
Сэм бросает понимающий взгляд и уходит, а я остаюсь сидеть на ступеньках, ведущих на второй этаж.
– Прости, что накричала на тебя.
– Простить? – повторяю я упавшим голосом.
– Да. Я поняла, почему ты принимал ставки. Не могу сказать, что мне все это нравится, но я понимаю. И больше не злюсь.
– Ясно.
– Наверное, у меня просто нервы сдали. После прошлой ночи. Я не хочу, чтобы наши отношения были только для виду, – едва слышно говорит она.
– А они и не для виду, – я выдавливаю слова через силу, такое впечатление, что они с мясом выдираются из груди. – Это всегда было всерьез.
Лила молчит, а потом снова называет меня по имени, она улыбается – я точно знаю:
– Кассель, я рассчитываю на выигрыш. Своими сладкими речами ты меня не обведешь вокруг пальца.
– Как всегда – безжалостная и беспощадная, – я тоже улыбаюсь.
К ступеньке прилипла жевательная резинка – кто-то на нее наступил, и получилась грязная розовая клякса.
Какой же я дурак.
– Я люблю тебя, – говорю я.
Решение принято. Теперь ничто не имеет значения, теперь я могу все ей сказать, вреда не будет. Лила не успевает ответить – я вешаю трубку.
И прислоняюсь лбом к холодным железным перилам. Проклятие, может, и ослабнет со временем, но я никогда не буду знать наверняка. Пока я нравлюсь Лиле, невозможно определить – настоящее чувство или нет. Колдовство – хитрая штука. Конечно же, магическое воздействие не может длиться вечно, но как удостовериться наверняка? Мне нужно знать точно, а точно я не буду знать никогда.
Разные возможности, но всегда плохие.
Я звоню агенту Джонсу. Визитки у меня нет, поэтому набираю основной номер отделения ФБР в Трентоне. Секретарь переводит меня на другую линию, и я надиктовываю сообщение на автоответчик. Говорю, что мне требуется еще немного времени, всего пара дней, в понедельник я назову им имя убийцы.
Когда принимаешь тяжелое решение, пусть и отвратительное, обычно испытываешь нечто вроде облегчения. Ведь гораздо проще действовать, а не выжидать.
Чем дольше я ищу варианты, тем страшнее эти варианты становятся.
Нужно принять все, как есть.
Я плохой человек.
Я сотворил много плохого.
И сотворю еще много плохого, пока кто-нибудь меня не остановит. А кто? Лила не может. Захаров не хочет. Есть только один человек, который на это способен, очень ненадежный человек.
Сэм листает «Отелло». Из колонок, к которым подсоединен айпод, так громко вопит «Магия смерти», что дребезжат стекла в окнах.
– Ты как? – кричит сосед.
– Сэм, помнишь, ты в начале семестра рассказывал, как вы скупили половину магазина для спецэффектов? Что, мол, теперь ты ко всему готов?
– Ну да, – осторожно отвечает он.
– Я хочу кое-кого подставить; нужно свалить на этого человека убийство брата.
– На кого свалить? – Сэм убавляет звук. Он совершенно не удивляется – наверное, привык уже к моим безумным просьбам. – И зачем?
Я набираю в грудь побольше воздуха.
Существуют определенные правила.
Для грамотной подставы необходимо найти человека, который с легкостью сойдет за злодея. Лучше всего, если он (или она) уже сделал что-нибудь плохое, и совсем хорошо, если действительно виноват в случившемся.
Тогда и совесть будет не так мучить.
История должна получиться правдоподобной. В простую ложь все поверят. В простую ложь люди верят гораздо охотнее, чем в правду. Правда зачастую бывает неприглядной и неприятной. Конечно, все верят в правдоподобную ложь, и разве можно их за это осуждать.
Особенно, если мне это на руку.
– Бетенни Томас.
– Погоди, кто это такая? – хмурится Сэм.
– Подружка убитого гангстера. С двумя большими пуделями. Бегунья в спортивном костюме, – я вспоминаю про тело Янссена в морозильнике (надеюсь, он бы порадовался). – Она заказала своего любовника, так что отчасти виновна.
– И откуда ты об этом узнал?
Я очень стараюсь быть честным, но не рассказывать же Сэму все! А если все не рассказывать, получается какая-то чушь.
– Она сама мне сказала. В парке.
– Ну да, – закатывает глаза сосед. – В доверительной дружеской беседе, то-то она от тебя припустила.
– Просто она приняла меня за другого, – голос у меня злобный и угрожающий, как у Филипа; жутко-то как, ведь я изо всех сил стараюсь не походить на брата.
– За кого? – и глазом не моргнув, интересуется Сэм.
Усилием воли я заставляю себя успокоиться.
– За убийцу.
– Кассель, – стонет он. – Ладно, не волнуйся, вопросов больше задавать не буду. Знать ничего не хочу. Какой у тебя план?
Слава богу. Я усаживаюсь на кровать. Вряд ли я сейчас способен на очередное признание, хотя Сэм и половины не знает.
В детстве мне случалось сидеть вместе с отцом в засаде: мы прятались возле дома, который он собирался ограбить, и наблюдали. Какое у обитателей расписание, когда они уходят на работу, когда возвращаются, в каких ресторанах ужинают, ложатся ли спать в одно и то же время. Чем плотнее расписание, тем аккуратнее должно быть ограбление.
Очень хорошо помню, как мы подолгу сидели в машине и слушали радио. Окна нельзя было открывать, несмотря на духоту, только чуть-чуть. Из минералки выветривались пузырьки. Мне приходилось пи́сать в бутылку. Но было в таких засадах и кое-что хорошее: во-первых, папа разрешал выбрать в супермаркете любое лакомство, а во-вторых, учил меня играть в карты: покер, «выбери карту», слэп-джек[14], восьмерки.
У Сэма хорошо получается. Всю ночь с пятницы на субботу мы следим за квартирой Бетенни и играем в карты на сырные чипсы. Когда никого нет поблизости, консьерж, накачанный бугай, отлучается покурить. На наших глазах он прогоняет бродяжку, который клянчит у жильцов мелочь. Вечером Бетенни выходит на пробежку вместе с собаками, потом еще два раза их выгуливает и уходит куда-то на всю ночь. На рассвете консьерж сменяется, вместо него заступает тощий парень. Он съедает два пончика и успевает прочесть газету. Жильцы просыпаются и начинают выходить из дома. Утром в субботу мы сворачиваемся и уезжаем, Бетенни так и не вернулась.