– У тебя на юге ведь родственники живут? Или подруга. Ты поехала к кому-то в Арканзас, спряталась. Села в машину и уехала. Может, продала ее потом и купила другую. Воспользовалась девичьей фамилией. Ты понимала, что Филип не простит побега, но многое знала о его темных делишках и была уверена: в полицию он не пойдет, испугается. Вела себя осторожно, но не сумела все предусмотреть. Тебя трудно было найти, но все же тебя нашли. Позвонили федералы, рассказали про программу защиты свидетелей. Филип собирался взять тебя с собой. И ты не выдержала. Федералы наседали – без тебя он ничего бы им не сказал. Думаю, они плевать хотели на твои чувства. Долг и родина превыше всего.
Мора кивает.
– Ты поняла, что тебе не сбежать. С помощью федералов Филип мог даже оформить совместную опеку над сыном. Тебя могли официально принудить жить с ним рядом. Легко представить: приятели Филипа наведываются в гости и либо колдовством, либо силой заставляют вернуться к мужу. Опасная ситуация.
Девушка смотрит на меня так, словно перед ней готовая ужалить кобра.
– Ты знала, где Филип держит пистолеты. Приехала из Арканзаса, достала оружие, подкараулила его и застрелила.
Услышав слово «застрелила», она вздрагивает, а потом залпом допивает текилу.
– Черный плащ и красивые красные перчатки. Вокруг жилого комплекса недавно установили камеры наблюдения, но тебе повезло – изображение получилось размытым. Федералы знают лишь, что к Филипу в ночь убийства приходила женщина.
– Что? – Мора резко садится и в ужасе прикрывает ладонью рот. Кажется, я наконец-то сумел ее удивить. – Не может быть. Там была камера?
– Не волнуйся. Ты спрятала плащ и пистолет там, где их не стали бы искать. В нашем доме. Мама вышла из тюрьмы, и ты решила, что она снова устроит там бардак. В таком помоечном доме легко прятать улики, столько мусора, даже копам не хватит терпения разгребать завалы.
– Да, преступница из меня получилась не очень. Ты-то улики нашел. И про камеру я понятия не имела.
– Я только одного не понимаю. Федералы сказали, что звонили тебе в Арканзас утром, на следующий день после убийства. Но туда ехать почти сутки. Ты бы не успела его застрелить и вернуться. Как ты это сделала?
– Научилась у тебя и у твоей матери, – улыбается Мора. – Агенты позвонили на домашний, а брат позвонил мне на предоплаченный мобильник с арканзасским номером, переключился в режим конференц-связи и снова их набрал. Все просто. Как будто я перезвонила из дома. Я так постоянно делала для твоей мамы, когда она сидела в тюрьме.
– Мора, я тобой восхищаюсь. Сначала я решил, это мамин плащ и пистолет, но потом нашел талисман. Ты его в кармане оставила.
– Я наделала кучу ошибок, согласна, – Мора достает из-под покрывала пистолет и направляет его на меня. – И больше ошибаться не имею права. Ты же понимаешь.
– Конечно. Поэтому не будешь убивать парня, который только что подставил другую женщину и сдал ее федералам за убийство брата.
Пистолет в ее руке дрожит.
– Неправда. Зачем тебе это делать?
– Я хотел защитить Филипа, когда он был жив, – я говорю искренне, хотя она, наверное, за свою жизнь наслушалась достаточно «искренней» лжи. – Пускай он мне и не верил. После его смерти я защищаю тебя.
– То есть ты не собираешься никому ничего рассказывать?
Я встаю, и она снова поднимает пистолет.
– Унесу твой секрет в могилу.
Я улыбаюсь, но Мора по-прежнему серьезна.
Поворачиваюсь и выхожу из номера.
Кажется, щелкнул затвор. Съежившись, я представляю, как сейчас схлопочу пулю, но не останавливаюсь. Ничего не происходит. Выхожу на улицу, сажусь в машину. Есть такой древнегреческий миф про Орфея. Парень спустился в ад за своей женой, и ему почти удалось ее вернуть. Но по дороге назад он оглянулся, чтобы проверить, идет ли она следом, и снова ее потерял.
Прямо как я сейчас. Стоит оглянуться – и волшебству конец, мне конец.
Только выехав с парковки, я наконец-то облегченно вздыхаю.
Я не хочу возвращаться в Веллингфорд. Просто не могу. Еду в Карни, к деду. На дворе глубокая ночь, он не сразу открывает дверь. Сонный, в халате.
– Кассель? Что случилось?
Я молча качаю головой.
– Давай, заходи, не стой на пороге – сквозняк устроишь, – дед машет здоровой рукой.
В гостиной на столе лежат какие-то письма, в вазе стоят увядшие цветы – еще с похорон. Кажется, Филипа похоронили уже сто лет назад, а прошло-то на самом деле всего несколько недель.
На комоде стоят фотографии в рамочках: я и братья в детстве – бегаем под поливалкой, скачем по газону, смущенно обнимаемся, позируя для фотографа. И еще снимки: дедушка и мама в свадебном платье; бабушка; дедушка и Захаров – видимо, снимали на свадьбе родителей Лилы. На пальце у главы криминального клана дорогое обручальное кольцо. Очень знакомое.
– Я чайник поставлю, – предлагает дед.
– Да не надо, я не хочу.
– А кто тебя спрашивает? – старик окидывает меня суровым взглядом. – Выпьешь чаю, а я тебе постелю в гостевой комнате. Уроки завтра есть?
– Да, – послушно отвечаю я.
– Позвоню им утром, скажу, что ты опоздаешь маленько.
– Я уже не первый раз опаздываю. Столько занятий напропускал. По физике, наверное, двойку получу.
– У тебя траур; конечно, ты не в себе. Даже в твоей навороченной школе это должны понимать.
Дедушка уходит на кухню, а я сижу один в темноте. Здесь мне спокойно, сам не знаю почему. Так и сидел бы вечно на этом стуле, никуда бы не уходил.
На кухне свистит чайник. Дед приносит две кружки и щелкает выключателем. Ярко вспыхивает люстра и я прикрываю глаза.
Черный горячий чай, очень сладкий. Я, сам не заметив, разом выпиваю полчашки.
– Расскажешь, в чем дело? Почему заявился посреди ночи?
– Нет.
Я отвечаю прямо и честно. Не хочу его терять. Может, дед меня больше и на порог не пустит, когда узнает, что я работаю на правительство. Да не один – еще и брата шантажом вынудил. Можно ли вообще федеральным агентам появляться в Карни?
Сделав глоток, старик морщится, как будто в кружке вовсе и не чай.
– Неприятности?
– Нет, наверное. Уже нет.
– Понятно, – он встает и кладет мне на плечо изуродованную отдачей руку. – Пошли, пацан. Пора спать.
– Спасибо.
Дедушка укладывает меня в той же комнате, где я всегда ночевал, когда гостил у него в детстве; приносит оделяло и пижаму. Наверное, пижама Баррона.
– Что бы там ни случилось, утро вечера мудренее.
Устало улыбнувшись, я присаживаюсь на краешек кровати.
– Спокойной ночи, дедушка.
В дверях старик оборачивается.
– Помнишь старшего сына Элси Купер? Чокнутый с рождения. И ничего тут не поделаешь. Таким уродился и всегда таким был.
– Ага.
По Карни ходили про него слухи: мол, он никогда не выходит из дома. Но никаких подробностей я не помню. Смотрю на сложенную пижаму. Руки и ноги налились свинцом, страшно лень раздеваться. Почему дедушка вдруг вспомнил про того сумасшедшего?
– Кассель, ты всегда был хорошим. Таким уродился и всегда был. И ничего тут не поделаешь. Точно, как с Купером.
– Я совсем не хороший. Я всех обманываю. Всех. Постоянно.
– А кто сказал, что хорошим быть легко, – фыркает дед.
Спорить сил нет. Он выключает свет, а я проваливаюсь в сон, даже не успев забраться под одеяло.
Дедушка звонит в школу и сообщает, что я сегодня не приду на уроки. Весь день я просто сижу у него дома. Мы смотрим «Команду аутсайдеров», а на обед он готовит тушеную говядину с куркумой. Получается очень вкусно.
Я валяюсь на диване, закутавшись в плед, как будто заболел. Обедаем мы прямо перед теликом.
Остатки говядины старик упаковывает в пластиковый контейнер и вручает мне перед уходом, вместе с бутылкой лимонада.
– Иди, учи свою физику.
– Ага.
Дедушка провожает меня до машины и внимательно оглядывает новенький «мерседес». Мы молча переглядываемся.
– Передай своей матери – пусть позвонит.
– Хорошо. Спасибо, что приютил.
– Глупости не говори, – хмурится он.
– Ладно-ладно, – я примирительно поднимаю руки и, ухмыляясь, запрыгиваю в автомобиль.
– Пока, пацан, – старик хлопает по капоту.
Отъехав от Карни, я выпиваю лимонад. В Веллингфорд приезжаю совсем поздно, почти к самому отбою.
Сэм сидит в общей комнате на полосатом диване рядом с Джереми Флетчер-Фиске. По телевизору крутят новости – что-то про футбол. Мальчишки за столом играют в карты. Джейс из двенадцатого наблюдает, как в микроволновке крутится тарелка с морковкой.
– Привет.
– Старик, давно не виделись. Ты где был?
– Семейные дела.
Я усаживаюсь на подлокотник. Завтра попрошу у учителей домашнее задание. Нужно срочно приниматься за зубрежку, иначе завалю этот семестр. Но сегодня еще побездельничаю чуть-чуть.
В новостях рассказывают про губернатора Пэттона: в воскресенье на званом обеде он, якобы, сделал неожиданное заявление, шокировавшее всех его сторонников.
Голубой занавес. Пэттон стоит на трибуне посреди большой залы, уставленной столиками. Рядом с ним моя мать и какой-то мужчина в костюме. На ней желтое платье и короткие белые перчатки, волосы убраны наверх – прямо идеальная жена политика. Я так увлеченно разглядываю маму, что не сразу обращаю внимание на слова самого Пэттона.
«…и тщательно обдумав ситуацию, вынужден признать, что моя точка зрения была ошибочной. Да, властям будет крайне полезна информация о том, у кого есть гиперинтенсивные гамма-волны, а у кого – нет. Но за это придется заплатить слишком высокую цену. Общества защиты прав мастеров утверждают, что информация может попасть не в те руки. Я, губернатор Нью-Джерси, не могу допустить, чтобы кто-то вторгался в частную жизнь жителей моего штата. Особенно, если речь идет об их безопасности и благосостоянии. Пусть в прошлом я активно выступал за вторую поправку, отныне моя позиция кардинально меняется. Я больше не считаю, что правительство может принуждать людей к тестированию».