— Правило, касающееся обмена женами, мне очень по душе, — со смехом сказал Рейнмар. — Но должен с вами не согласиться, милейший друг: как раз современная Бретонь тоже может похвалиться рыцарем, для которого обет — не пустой звук.
— Видимо, я сильно отстал от жизни в своих странствиях. Позвольте полюбопытствовать: кто это?
— Мессир Бертран дю Геклен. Когда некий рыцарь вызвал его на поединок, мсье Бертран объявил, что встретится с ним лишь после того, как съест три миски винной похлебки во имя Пресвятой Троицы. Видите ли, он дал такой обет. И нужно сказать, что похлебка пошла ему на пользу — противник был повержен.
— Древние римляне говорили: «Истина в вине». Ваш пример наводит на мысль, что не только истину можно найти в кубке доброго вина или в миске винной похлебки, но и силу для очередного рыцарского подвига. Вчера у нас был такой момент, но мы бездарно его упустили, согласившись на мировую с англичанином и его друзьями.
— Не мы, а вы, мсье Франсуа.
— И знаете, сегодня я об этом почему-то совсем не жалею, — ухмыльнулся Франсуа. — Тот англичанин здоров, как боевой жеребец. Убить его мне не позволяли принципы, а быть побитым мешали ребра, которые до сих пор болят после одной пирушки полугодичной давности, — Рейнмар коротко хохотнул.
Франсуа его поддержал. Они хотели продолжить познавательный во всех отношениях разговор, но тут на ристалище случилось нечто невероятное: какой-то совсем молодой рыцарь поверг на землю мессира Гильома де Кримель, одного из лучших рыцарей Бретани. Народ сначала загудел, а затем раздались бешеные рукоплескания.
— Однако… — Франсуа, который и впрямь происходил из древней дворянской фамилии и хорошо разбирался в рыцарских поединках, сильно удивился. — Молодцу здорово повезло. Де Кримель в легком боевом облачении перепрыгивает лошадь, а однажды он полдня без устали махал мечом, защищая свой замок, и уложил, если мне не изменяет память, человек двадцать. Правда, среди них было всего три рыцаря, тем не менее боец он знатный.
— Удача — капризная госпожа. А кто этот молодой рыцарь?
— Сейчас узнаем… Эй, малый, поди сюда! — подозвал Франсуа юного лоточника, продававшего соленые сухарики, медовые коврижки и еще какую-то выпечку. — Кто сейчас победил?
— Ах, пресветлый господин, вы такой добрый, купите сладкую коврижку! — Хитрая мордаха мальчика подсказывала, что, несмотря на молодость, он уже прожженный плут, то есть чистокровный бретонец. — Таких вкусных коврижек нет ни у кого.
— Ты вопрос слышал?
— А то как же, я неглухой. Может, хотите соленый сухарик? Мадам Бувье — лучшая булочница во всей округе!
— Понял, — с печальным вздохом сказал Франсуа и достал из кармана медную монетку. — Держи, вымогатель. Надеюсь, денье прочистит тебе уши и освежит память. Вопрос нужно повторять?
— Ваша щедрость, мсье, выше всяких ожиданий, — ответил мальчишка, обрадованный неожиданной прибылью. — Нижайше благодарю. Да будет милостива к вам Святая Мадонна. А вы, наверное, приезжие?
— Да отвечай же, дьявол тебя дери, по существу! Иначе уши оборву.
— А если я не знаю?
— Тогда верни денье, плут.
По лицу мальчика было видно, что в нем происходит борьба между желанием выпросить у господина еще одну монетку и опасениями, что тот отберет ту, которую дал. Наконец он решил, что лучше синица в руке, нежели журавль в небе, и ответил:
— Этот храбрый рыцарь — мессир Оливье де Клиссон. — с этими словами мальчик юркнул в толпу, и был таков.
— Славный род, — заметил Франсуа. — Замок Клиссон — один из самых больших и богатых в Бретани…
Однако вернемся к Жанне де Бельвиль. Виконтесса де Шатобриан сидела, как на иголках. В храбром рыцаре она узнала скромного, застенчивого мальчика, который однажды вместе со своим отцом навестил сеньора Мориса. Их познакомили, но Оливье сказал всего несколько слов; казалось, он боялся живой, непосредственной Жанны, которая трещала, как сорока. В конечном итоге ей надоело общество застенчивого молчуна, и она ускользнула во двор замка, где принялась упражняться с мечом против манекена.
Это было изобретение де ля Шатра — набитое опилками чучело рыцаря в полном облачении с руками-перекладинами, к которым подвешены грузы. Сначала это были мешочки с овсом, затем овес заменили песком, и в конечном итоге прицепили вместо мешочков увесистые деревянные шары на цепочках. С помощью хитрого приспособления слуга вращал манекен, и приходилось немало попотеть, чтобы мешочки с песком не нанесли удар, нередко очень сильный.
Жанна увлеченно атаковала манекен, в азарте выкрикивая боевой клич, но в какой-то момент подняла голову и увидела, что стеснительный мальчик стоит возле открытого окна на втором этаже и внимательно за ней наблюдает. Жанна замешкалась на долю секунды, и мешочек с песком сшиб ее с ног, да так ловко, будто это сделал настоящий рыцарь с помощью булавы. Она отлетела в сторону и упала, некрасиво задрав ноги. И тут послышался хохот. Мальчик у окна неприлично смеялся, — и все никак не мог остановиться. Пунцовая от стыда, взбешенная, как дикая кошка, которой наступили на хвост, Жанна вскочила на ноги и убежала в свои покои, где разразилась слезами и гневными словами в адрес невежливого гостя. Нужно сказать, в выражениях она не стеснялась.
С той поры Жанна постаралась вычеркнуть произошедшее из своей памяти. Но когда Жанна увидела Оливье на ристалище без шлема и услышала его имя, громогласно объявленное герольдом, к ней на миг вернулось беззаботное детство. Она узнала его сразу, хотя он, конечно же, стал мужчиной. Красивым мужчиной. При виде его дамы заволновались, зашушукались, и с их слов Жанна поняла, что Оливье де Клиссон не женат.
Тем временем зачинщики, за исключением выбывшего из строя мессира Гильома де Кримель, продолжали свои победные бои. Но вот снова пришла очередь Оливье де Клиссона. Желающих сразиться с зачинщиками было еще хоть пруд пруди, а уже близился вечер, и маршал-распорядитель с тревогой посматривал на герцога — не поря ли на сегодня прекратить турнир?
На этот раз юноша вызвал на бой мессира Арно де Бомануара, коснувшись копьем его щита, установленного под Золотым деревом вместе со щитами остальных зачинщиков. Турнирное копье Оливье де Клиссона, как и у всех рыцарей, было сделано из легкой и мягкой древесины, с желобками, чтоб легче ломалось. Оно называлось «глейвом», что означало «ветка» или «палка». Наконечник копья был корончатым, в форме распустившейся лилии, с четырьмя зубцами.
По рыцарям прошло заметное волнение, а дамы, весьма искушенные в перипетиях подобных турниров, тревожно зашептались. Все считали, что Оливье де Клиссон замахнулся слишком высоко. Арно де Бомануар, волосы которого уже тронула седина, считался непобедимым. Редко кто отваживался вызвать его на поединок.
Когда соперники появились на ристалище, все затаили дыхание. Даже неугомонные мальчишки-разносчики вина и снеди — и те затихли. Картина была из тех, на которые стоило посмотреть.
Фламандский дестриэ Арно де Боманура — тяжеловесный жеребец — больше брал массой, нежели скоростью и напором. На его седоке доспех отливал сталью, геральдический гребень на шлеме представлял собой алый цветок с золотыми листьями, седло, поводья и кожа стремян были красными, а вальтрап — темно-голубым, с вышивкой золотыми нитями и оторочкой белым горностаевым мехом по краям.
Дестриэ Оливье де Клиссона тоже был немаленьких размеров, но в нем явно чувствовалась примесь сарацинских коней, известных своей быстротой и выносливостью. Молодой рыцарь выехал на поединок в таком же доспехе, как и Арно де Бомануар, но геральдический гребень у него играл золотом и красными перьями. Седло на жеребце было темно-желтым, вальтрап — черным с серебряным шитьем и подвешенными понизу золотыми колокольчиками. Турнирные доспехи рыцарей, за исключением более прочных и тяжелых шлемов, ничем не отличались от боевых.
Когда кони рыцарей начали разбег, многим почудилось, что задрожала земля. Треск сломанных копий был подобен разряду молнии. Арно де Бомануар даже не пошатнулся в седле, а вот молодой рыцарь, после того как копье соперника ударило ему в щит, так сильно откинулся назад, что казалось, окажется на земле. Все ахнули, и только бывалые с удивлением и одобрением покрутили головами: а парнишка-то знает толк в поединках! Лишь они заметили, что Оливье де Клиссон смягчил силу удара, подавшись назад. Тем не менее оба копья были преломлены, и поединщики вернулись к своим шатрам, чтобы взять новые.
Арно де Бомануар, что называется, закусил удила. Какой-то неоперившийся юнец — да не пропахал носом полристалища после его коронного удара! Уж ему-то хорошо известны все турнирные уловки, и он тоже сообразил, почему Оливье де Клиссон удержался в седле. Но Бомануар никак не ожидал от желторотого птенца такой прыти. Разгневанный рыцарь обозвал своего оруженосца, подавшего ему обычное копье, ослом и потребовал самое тяжелое и толстое, которое только ему было под силу — диаметром чуть меньше четырех дюймов[44] при стандартной длине четыре ярда[45].
На этот раз Арно де Бомануар целил не в щит, а в шлем своего соперника. Оливье де Клиссон как прилежный ученик не замедлил использовать этот прием, словно подслушав мысли уважаемого рыцаря. Сблизившись с соперником, он попал копьем в решетку забрала де Бомануара. Удар был столь силен, что копье расщепилось, а в голове почтенного рыцаря загудели шмели.
Но Арно де Бомануар сумел удержаться в седле. Его копье тоже попробовало на крепость бацинет Оливье де Клиссона, и тупой наконечник турнирного оружия попал в забрало. Шлем молодого рыцаря не был надежно закреплен на доспехе и держался только на одном ремешке. От удара бацинет слетел с головы и все увидели безмятежную улыбку юноши, который совсем не пострадал от мощного натиска признанного турнирного бойца. Лихо отсалютовав дамам обломком копья, Оливье галопом умчался к своему шатру, а жеребец Арно де Бомануара поплелся неспешным шагом, потому что его хозяин все еще пребывал не в лучшем состоянии и слушал звон в ушах.