— Да, верно говорят, что женское сердце чует беду задолго до того, как она случится, — тихо пробормотал он себе под нос.
— Что вы сказали, мой друг? — спросил Рейнман.
— Поберегите свой зад, — уклонился от ответа Франсуа. — Вам достался норовистый конек. Уж не знаю, кто из конюхов его подсунул вашей милости, но он иногда совсем не слушается узды и летит как сумасшедший, притом куда попало, не выбирая дороги.
— Ничего, справлюсь, — бодро сказал шпильман.
— Ну-ну…
На этом их беседа закончилась, и они влились в общую группу охотников, где находились следопыты, загонщики и псари с собаками породы алан.
Охота и впрямь оказалась не очень удачной («Вороны, это все вороны накаркали!» — шушукались между собой следопыты и псари), и не случись трагикомического происшествия с Рейнмаром, рыцарям пришлось бы довольствоваться двумя десятками зайцев и одной косулей. Они нацелились на кабана, но дикие свиньи, похоже, были предупреждены лесным божеством и куда-то попрятались, да так, что их не могли найти ни следопыты, ни собаки.
Франсуа присоединился к дворянам (они время от времени прикладывались к фляжкам с вином, а этот момент штукарь никак не мог упустить; рыцари угощали его с удовольствием, так как знали, что он — ровня им по происхождению) и совсем забыл про Рейнмара.
Но шпильман не скучал; его неожиданно посетила муза, и он вдохновенно декламировал строки нового стихотворения, совсем не замечая, куда его везет конь. Нужно сказать, что конек Рейнмару достался и впрямь необычный. С виду совсем непородистый — низкорослый, лохматый, с крупной головой и непропорциональным туловищем — он обладал замечательной способностью передвигаться по любой местности, даже по болоту и скалам. Это была лошадь викингов. Главными достоинствами жеребчика являлись выносливость и огромные копыта. Они-то как раз и осчастливили компанию охотников.
Наверное, конек тоже кое-что смыслил в поэзии; заслушавшись речистого седока, он страшно испугался зайца, который выскочил буквально из-под его копыт, и понес.
— Стой! Стой! — кричал Рейнмар, изо всех сил натягивая поводья, но жеребец, казалось, сошел с ума, и мчался по лесу, как ураган.
Так они проскочили низкорослый подлесок и оказались на берегу одного из притоков реки Севр-Нантез, берега которого изрядно заросли камышом. Не снижая скорости, конек влетел в камыши… и его копыта обрушились на секача, устроившего себе хитрую лежку в камышовых зарослях. Конечно, убить дикого кабана лошадиным копытом невозможно, и секач сразу это доказал — дико завизжал и выскочил на берег. Но он был оглушен и ранен, поэтому не смог сразу убежать, а тут как раз на шум подоспел сам хозяин замка Оливье де Клиссон с оруженосцем. Оливье соскочил с коня и метким ударом меча поразил кабана прямо в сердце.
Сам же виновник охотничьей удачи сеньора так и не увидел финальную часть своих злоключений. Конек, напуганный появлением кабана пуще прежнего, встал на дыбы, и Рейнмар плюхнулся в речку, на мелководье, где благополучно и потерял сознание.
Очнулся он от громогласного хохота. Бедолагу вытащили на сухое место и осмотрели. Убедившись, что с ним все в порядке, быстро восстановили всю картину произошедшего, после чего начали хохотать как сумасшедшие. Это же надо — практически сразить огромного секача безо всякого оружия!
— Лучшему охотнику — знатный приз! — продолжая смеяться, решили развеселившиеся рыцари и, не откладывая дело в долгий ящик, выдрали у кабана его внушительные клыки длиной не менее двенадцати дюймов и торжественно вручили их совсем обалдевшему Рейнмару.
В связи с такой необычной охотничьей удачей возвращение в замок превратилось в карнавальное шествие. Впереди, вместе с Оливье де Клиссоном и самыми уважаемыми рыцарями, ехал Франсуа, играющий на своей лютне, а ему подпевал хор — два десятка луженых рыцарских глоток. Жанна, пребывавшая в тревоге, даже несколько опешила, увидев такое веселье. Но когда ей все рассказали, то и она присоединилась к славословиям в адрес «великого охотника» Рейнмара. Тот ехал уже не на своем норовистом жеребчике, а на смирной лошадке одного из следопытов, но по-прежнему в несколько заторможенном состоянии.
Пир после охоты длился недолго — чересчур серьезный вопрос ради которого, собственно говоря, все и собрались, нужно было обсудить дотемна, покуда гости Оливье де Клиссона не начали разъезжаться по домам — времени настали смутные, и лучше находиться в собственном замке под охраной своих слуг, нежели предаваться не очень уместным в данный момент развлечениям.
Главным блюдом стал предмет «героического подвига» шпильмана Рейнмара — жареный кабан под перцовым соусом с добавлением имбиря. Но сам пир сильно отличался от себе подобных — в зале не было ни единой дамы, за исключением сеньоры Жанны. Не пригласили и музыкантов, хотя Франсуа и Рейнмар несильно пострадали от такого невнимания к их искусству. Они сидели на поварне, отдавая должное доброму вину.
Когда подали десерт, Жанна удалилась, а Оливье де Клиссон приказал наполнить до краев большой серебряный ковш в виде корабля, который стоял перед ним на позолоченной подставке.
— Мессиры! — звонкий голос хозяина замка отразился от сводов и разнесся гулким эхом по всему залу. — Всем вам известно, для чего мы собрались. Я предлагаю пустить этот ковш по кругу, чтобы каждый из присутствующих отпил глоток вина. Это будет нашей клятвой хранить в тайне все то, о чем мы здесь будем говорить. Вы согласны?
— Да! Конечно! И да пребудет с нами Господь! — раздались крики.
— Что ж, я рад, что у меня такие добрые и верные товарищи… — с этими словами Оливье глотнул из чаши и передал ее Жоффруа де Малетруа.
Тот в свою очередь вручил ее Иву де Тризигвиду, затем чаша попала в руки братьев хозяина замка, Амори и Готье, они передали ее мессиру Гильому де Кадудалю… Таким образом чаша совершила круг и вернулась к хозяину замка.
— А теперь все мы хотели бы послушать Анри де Спинфора, — сказал Оливье. — У него есть интересные новости.
Анри де Спинфор поднялся.
— Уважаемые мессиры! — Видно было, что он волнуется. — Всем нам известно, что на корону герцога Бретани претендуют два человека. Де Монфор не теряет времени: он заявился в Нант, и, оказав сильное давление на горожан и жителей окрестных деревень, был признан их сеньором. Все они поклялись ему в верности и принесли оммаж. Затем он и его жена, — в этом месте раздались многозначительные смешки и покрякивания, — созвали совет относительно организации большого праздника в Нанте. Было приказано послать извещения всем баронам и ноблям Бретани, а также советам больших городов, с приглашениями прибыть в Нант, чтобы засвидетельствовать свою верность и принести оммаж графу Монфору, как своему истинному сеньору.
— Приглашение мы получили, — мрачно молвил Амори де Клиссон. — Вот и думай теперь, как быть… За Шарлем де Блуа стоит король Филипп, а у него армия большей численности, чем у Монфора.
— Для того мы здесь и собрались, чтобы хорошо подумать, прежде чем принять какое-либо решение, — веско сказал Ив де Тризигвид. — Продолжайте, мессир, — повернулся он к Анри де Спинфору.
— Но вы еще не знаете, что граф Монфор отправился в Лимож, где находилась казна герцога Жана, упокой, Господи, его душу… — Все рыцари при этих словах перекрестились. — Жители Лиможа принесли ему оммаж, как своему законному сеньору, и богатая казна была отдана Монфору с согласия знатных горожан, которых он убедил подарками и обещаниями. Теперь граф находится в Нанте, обустраивает свой двор и ждет наступления назначенного дня, когда состоится праздник. Должен сказать вам, мессиры, что пока единственным человеком, согласившимся принять приглашение де Монфора, является хорошо вам известный мессир Анри де Леон.
— Это храбрый и могущественный рыцарь, — загудели собравшиеся.
При упоминании богатой казны они сильно оживились и начали многозначительно переглядываться.
— Итак, уважаемые сеньоры, кто хочет высказаться по этому поводу? — спросил Оливье де Клиссон.
— Позвольте мне, — поднялся Ив де Тризигвид. — Я думаю, нам не стоит торопиться с оммажем графу де Монфору.
— Почему? — спросил Готье де Клиссон. — Граф имеет все права на корону герцога Бретани, да и вообще он достойный муж. По крайней мере, лучше Шарля де Блуа, который, чтобы преломить свое копье, всегда ищет самых слабых противников. И наконец, безвластие никогда к добру не приводит. А противостояние де Монфора и де Блуа, похоже, будет длиться долго.
— Да, граф Монфор имеет такие права, — согласился Гильом де Кадудаль. — Но чтобы выстоять против графа Блуаского, ему придется заручиться поддержкой серьезного союзника, какого-нибудь государя…
— Искать его далеко не придется, — подхватил мысль де Кадудаля мессир Жоффруа де Малетруа. — Это будет означать только одно: оммаж графа де Монфора английскому королю Эдуарду и присоединение Бретани к Англии. Разве мы хотим, чтобы бретонские земли оказались под иноземной короной?
— Тогда нашим свободам точно придет конец, — снова вступил в разговор по-прежнему мрачный, как грозовая туча, Амори де Клиссон. — Хотя лично я ничего не имею против короля Эдуарда, а тем более — графа де Монфора. А что скажете вы, Оливье?
— Я считаю, что Ив де Тризигвид прав, — ответил Оливье. — В таком важном деле торопиться не стоит. Разве что следует поспешить к вверенным нам гарнизонам, потому что дело пахнет большой войной. Говоря откровенно, я тоже склоняюсь к мнению, что де Монфор вполне достоин быть герцогом Бретани, но, думаю, с этим не согласится Филипп де Валуа, король Франции.
На том и порешили — подождать. После такого уговора все облегченно вздохнули — никому не хотелось участвовать в братоубийственной войне. Никто не сомневался, что в Бретани найдутся и сторонники Шарля де Блуа, а значит, бретонским рыцарям придется сражаться с теми, кого еще недавно они называли друзьями и товарищами…
После пира, закончившегося тайным совещанием, все гости Оливье де Клиссона разъехались. Хозяин замка вышел на галерею и встретил там Жанну. Она посмотрела в г