Или в другой раз, когда мы были на раскопках. Я видел, как отец подолгу неотрывно вглядывается в горизонт, и понимал, что он снова и снова вспоминает, как впервые с ней познакомился – двое молодых, увлеченных исследователей в Долине царей, на раскопках древних захоронений. Отец египтолог, а мама антрополог, занятый поисками древней ДНК. Он мне эту историю, наверное, тысячу раз рассказывал.
Наше такси медленно пробиралось по запруженным машинами набережным Темзы, как вдруг, сразу за мостом Ватерлоо, отец резко выпрямился и окликнул водителя:
– Эй, остановите-ка здесь на минутку.
Такси притормозило на набережной Виктории.
– Пап, в чем дело? – спросил я.
Но он уже выходил из машины, как будто не слышал вопроса. Мы с Сейди тоже выбрались на тротуар и встали рядом с ним. Папа, не отрываясь, глядел на Иглу Клеопатры.
На случай, если вы не знаете, что это такое, поясняю: Игла – это древний обелиск в центре Лондона. На самом деле на иглу он не очень-то похож и к Клеопатре тоже никакого отношения не имеет. Думаю, когда британцы притащили его в Лондон, они назвали его так без особой причины: а что, звучно и запоминается… Высота обелиска около семидесяти футов. Может, в Древнем Египте он смотрелся грандиозно, но здесь, на берегу Темзы, в окружении высоких зданий, он выглядит маленьким и даже каким-то жалким. Можно проехать мимо него и даже не сообразить, что рядом с вами оказался памятник на тысячу лет старше самого Лондона.
– О боже. – Сейди уныло потопталась по тротуару. – Мы что, будем останавливаться у каждого памятника?
Отец смотрел на самую верхушку обелиска.
– Я должен был увидеть это место снова, – негромко сказал он. – Там, где все произошло…
С реки потянуло промозглым холодом. Мне ужасно хотелось забраться обратно в машину, но отец начал всерьез меня беспокоить. Я раньше никогда не видел его таким потерянным.
– Что произошло, пап? – спросил я. – Что случилось на этом месте?
– Здесь я в последний раз видел ее.
Сейди перестала топтаться, в нерешительности глянула на меня, а потом перевела взгляд на отца.
– Погоди-ка. Ты имеешь в виду маму?
Отец потянулся к дочери и с нежностью погладил ее по волосам, заложив непокорную прядку ей за ухо, а Сейди так растерялась, что даже не оттолкнула его.
Я застыл, как будто холодный дождь превратил меня в ледяную статую. О маминой смерти мы не говорили никогда. Я знал только, что она погибла от несчастного случая в Лондоне. И я знал, что бабушка с дедушкой клянут за это моего отца. Вот только ни в какие подробности нас не посвящали. Сам я к отцу с расспросами не приставал, сдерживался – отчасти потому, что эти разговоры причиняли ему боль, а отчасти потому, что он наотрез отказывался что-либо рассказывать. «Потом, когда будешь постарше» – вот и все, что я от него слышал, а хуже ничего и быть не может.
– Ты имеешь в виду, что она умерла здесь, возле Иглы Клеопатры? – спросил я. – Но что тогда случилось?
Отец молча повесил голову.
– Папа! – протестующе затормошила его Сейди. – Я ведь проезжаю мимо Иглы каждый день, и выходит, что до сих пор я даже не знала?
– Твоя кошка еще у тебя? – спросил вдруг папа.
Дурацкий вопрос, прямо скажем.
– Конечно, у меня! – отозвалась Сейди. – А при чем здесь это?
– А твой амулет?
Сейди невольно потянулась рукой к шее. Когда мы были маленькие, незадолго до того, как Сейди стала жить с бабушкой и дедушкой, отец вручил нам обоим египетские амулеты. Мой назывался «Глаз Гора», который в Древнем Египте считался могущественным символом, защищающим от злых сил.
Вообще-то отец говорит, что современный символ фармацевтов, R, это упрощенное изображение того же Глаза Гора, потому что предназначение медицины – защищать и оберегать нас.
Я-то свой амулет всегда под майкой ношу, но насчет Сейди я был уверен, что она давным-давно его выкинула.
К моему большому удивлению, она кивнула.
– Конечно, папа, и амулет при мне, только не пытайся сменить тему. Бабуля с дедулей вечно талдычат, что в маминой смерти виноват ты. Это ведь неправда, да?
Мы молча ждали, что скажет отец. Кажется, впервые в жизни мы с Сейди хотели одного и того же – правды.
– В ту ночь, когда ваша мама погибла, – медленно заговорил отец, – здесь, возле Иглы…
Набережную внезапно озарила яркая вспышка. Я резко повернулся, и перед моими полуослепшими от света глазами на мгновение мелькнули две фигуры: высокий бледный мужчина с разделенной надвое бородой, в светлых одеждах, и меднокожая девушка в просторном синем одеянии и платке – так часто одеваются женщины в Египте. Они просто стояли рядом, метрах в семи-восьми от нас, и смотрели. Затем свет померк, и фигуры растаяли в сумраке. Когда мои глаза окончательно привыкли к темноте, их уже не было.
– Эй, – окликнула нас Сейди чуть дрожащим голосом. – Вы тоже это видели?
– Полезайте-ка в машину, – сказал отец, подталкивая нас обоих к тротуару. – Мы уже опаздываем.
Продолжения мы так и не дождались.
– Здесь не место для разговоров, – резко пресек он наши попытки расспросить его о чем-то. И тут же пообещал водителю лишние десять фунтов, если ему удастся довезти нас до музея за пять минут, так что таксист лихо принялся отрабатывать чаевые.
– Пап, – снова попытался я. – Те люди на набережной…
– И еще тот толстый тип, Амос, – тут же вмешалась Сейди. – Они что, из египетской полиции?
– Слушайте, вы двое, – сказал отец. – Мне сегодня понадобится ваша помощь. Знаю, что это непросто, но вам придется потерпеть с расспросами. Я все объясню, честное слово, но только когда мы окажемся в музее. Сегодня я собираюсь все исправить.
– О чем это ты? – насторожилась Сейди. – И что именно исправить?
Я глянул на отца. Он выглядел печальным, подавленным… даже как будто виноватым. И я поежился, подумав о том, что сказала Сейди: что бабушка с дедушкой винят в маминой смерти отца. Не может быть, чтобы он имел в виду это… ведь не может?
Такси свернуло на Грейт-Рассел-стрит и затормозило у главных музейных ворот.
– Главное, держитесь рядом и во всем слушайтесь меня, – велел отец. – И когда встретимся со смотрителем, ведите себя нормально.
Я подумал было, что с Сейди в этом случае будут проблемы – она и знать не знает, что значит вести себя нормально, но благоразумно промолчал.
Мы выбрались из такси, и я вытащил из багажника наши сумки, пока отец расплачивался с таксистом, всучив ему целый ком мятых купюр. А потом он сделал нечто странное: бросил на заднее сиденье горсть каких-то мелких камушков, что ли… я в темноте толком не разобрал.
– Поезжайте дальше, – сказал он водителю. – Отвезите нас в Челси.
Ерунда какая-то: мы ведь уже вышли из машины… но водитель послушно тронулся. Я глянул на отца, а потом снова на удаляющуюся машину, и прежде чем она успела свернуть за угол, увидел на заднем сиденье силуэты трех пассажиров: высокого мужчины и двух подростков.
Я растерянно сморгнул. Как это таксист умудрился так быстро подобрать новых пассажиров?
– Пап…
– В Лондоне такси прямо нарасхват, – сказал он как ни в чем не бывало. – Пойдемте, дети.
И он зашагал прямиком к высоким кованым воротам. Мы с Сейди переглянулись, на секунду замешкавшись.
– Картер, что тут происходит?
Я потряс головой.
– Не знаю. И даже не уверен, что хочу знать.
– Что ж, тогда, если тебе не интересно, можешь торчать тут, на холоде, но лично я намерена выяснить все до конца!
Она развернулась и потопала следом за отцом.
Сейчас, задним числом, я понимаю, что мне следовало бежать оттуда, не оглядываясь. И Сейди надо было утащить подальше, как бы она ни сопротивлялась. Но в тот момент я просто вздохнул и нагнал ее в воротах.
2Взрыв на Рождество
Само собой, в Британском музее мне доводилось бывать и раньше. И вообще, по правде говоря, я стараюсь помалкивать о том, сколько я перевидал всяких музеев. А то про меня станут думать, будто я на них просто помешался.
(Сейди тут вопит, что я и так чокнутый. Что ж, спасибо, сестренка.)
Музей, ясное дело, был уже закрыт и погружен в темноту, но главный смотритель и двое охранников поджидали нас у парадного входа.
– О, доктор Кейн!
Смотритель оказался жирным коротышкой в потертом дешевом костюме. У иных мумий зубов и волос и то бывает побольше, честно-честно. Он выскочил навстречу отцу и принялся трясти его за руку с таким восторгом, будто тот был какой-нибудь рок-звездой.
– Ваша последняя статья об Имхотепе – это просто блестяще! Ума не приложу, как вам удалось расшифровать те письмена!
– Им-хо… чего? – шепотом спросила Сейди.
– Имхотеп, – ответил я. – Верховный жрец и архитектор. Некоторые даже считают, что он владел магией. Это он спроектировал первую ступенчатую пирамиду. Ну, ты знаешь.
– Не знаю, – мрачно отозвалась Сейди. – И знать не хочу. Но все равно спасибо.
Отец вежливо поблагодарил смотрителя за то, что тот согласился встретиться с нами в сочельник, а затем чуть подтолкнул нас вперед, положив руки на плечи.
– Доктор Мартин, позвольте представить вам Картера и Сейди.
– А! Ваш сын, сразу видно! А эта юная леди?.. – и смотритель нерешительно посмотрел на Сейди.
– Моя дочь, – сказал папа.
Доктор Мартин на мгновение опешил, я это сразу заметил. Люди обычно считают, что они ведут себя вежливо и вообще чужды условностей, но я-то вижу, как на их лицах проглядывает смущение, когда они узнают, что Сейди из нашей семьи. Поначалу меня это просто доводило, но со временем я привык и другого уже не жду.
Смотритель снова заулыбался.
– Ну конечно же, разумеется! Доктор Кейн, прошу вас, проходите. Такая честь для нас, такая честь!
Охранники заперли дверь, а потом услужливо подхватили наш багаж. Один из них потянулся к папиной сумке с инструментами.
– Нет-нет, не стоит, – тут же сказал отец, натянуто улыбаясь. – Это я оставлю при себе.