Сейди как раз рассказывала, как мы покинули Лондон, верно?
В общем, мы спустились следом за Амосом к той странной лодке, пришвартованной у набережной. Я не выпускал из рук отцовскую сумку. Мне все еще не верилось, что папы больше нет. Я никак не мог отделаться от чувства вины за то, что покидаю Лондон без него, но в одном Амос точно был прав: прямо сейчас мы ничем не могли помочь отцу. Особого доверия этот Амос у меня не вызывал, но я не сомневался: если я правда хочу выяснить, что случилось с папой, я должен держаться поближе к нашему таинственному дядюшке. Кажется, он был единственным, кто понимал, что происходит.
Амос спокойно шагнул на папирусную палубу, Сейди отважно прыгнула следом, а я все никак не мог решиться. Я уже видел похожие челноки в Египте, на Ниле, и они, честно говоря, казались мне довольно хлипкими суденышками.
По сути дела, такая лодка представляет собой пучки связанных вместе стеблей папируса, вроде большого тростникового плота. И мне тут же пришло в голову, что держать горящие факелы на этом плавучем пучке соломы – не самая лучшая идея: не потонем, так обязательно сгорим. Возле руля на корме топтался невысокий парень в длинном пальто и шляпе Амоса. Шляпа съехала ему на лоб так низко, что я никак не мог разглядеть его лицо, а руки и ноги полностью утонули в чересчур длинных рукавах и полах пальто, оказавшегося ему сильно не по росту.
– И как эта лодка движется? – спросил я Амоса. – У нее даже паруса нет.
– Доверься мне, – только и сказал Амос, протягивая мне руку.
Ночь была холодная, но как только я перешагнул через борт челнока, мне сразу стало тепло, как будто огня факелов хватало, чтобы обогреть все вокруг. Посреди палубы возвышалась каюта – точнее, шалашик из папирусных циновок. Пышка завозилась на руках у Сейди, принюхалась и заурчала.
– Забирайтесь внутрь и садитесь, – предложил Амос. – Плавание может оказаться бурным.
– Нет уж спасибо, я постою, – сказала Сейди и кивнула в сторону фигурки на корме: – А кто там у тебя за рулевого?
Амос, однако, сделал вид, что не услышал вопроса.
– Теперь держитесь крепче! – велел он, а потом кивнул рулевому, и лодка сорвалась с места.
Даже не знаю, как описать свои ощущения словами. Вам знакомо чувство пустоты в животе, когда катаешься на американских горках и резко срываешься вниз? Так вот, тут было то же самое, только ощущение падения никак не проходило. Лодка мчалась вперед с какой-то невероятной скоростью. Огни города позади нас сначала смазались в одно сплошное пятно, а потом растаяли в ночи облачком тумана. Из темноты вокруг нас то и дело доносились странные звуки: шорохи и шипение, далекие крики и шепот на незнакомых языках, слов которых я никак не мог разобрать.
Вскоре меня начала одолевать тошнота. Голоса вокруг звучали все громче, так что я уже сам едва удерживался, чтобы не закричать. Вдруг лодка замедлила ход. Таинственные голоса стихли, мрак рассеялся, и вокруг нас снова засиял огнями большой город – даже ярче, чем прежде.
Над нашими головами медленно проплывал мост – высоченный, гораздо выше любого лондонского моста. В животе у меня словно что-то перевернулось. Слева вырастали знакомые силуэты небоскребов: Крайслер-билдинг, Эмпайр-стейт-билдинг.
– С ума сойти, – нервно хихикнул я. – Мы в Нью-Йорке.
Слегка позеленевшая после путешествия Сейди (я сам, наверное, выглядел точно так же) все еще крепко сжимала в объятиях Пышку, которая безмятежно мурлыкала, прикрыв глаза.
– Быть такого не может, – сказала Сейди. – Мы же всего несколько минут как отплыли.
И все-таки глаза меня не обманывали: мы и правда были в Нью-Йорке и теперь плыли через пролив Ист-Ривер, прямо под Вильямсбургским мостом. Постепенно замедляясь, мы подошли к небольшому доку на Бруклинском берегу. Вокруг простирался невзрачный пустырь, заваленный грудами металлолома и всяким строительным мусором. Посреди этой разрухи у самого берега высился огромный фабричный склад – видимо, давно заброшенный, с заколоченными окнами и густо расписанными граффити стенами.
– Не похоже на фамильный особняк, – заметила Сейди.
Проницательная девчонка, ничего не скажешь.
– Взгляни-ка еще раз, – сказал Амос, указывая на крышу здания.
– Но как… как ты… – бессвязно забормотал я.
Не понимаю, как я раньше этого не увидел? Теперь-то сомнений не было: на самой крыше склада, как второй слой на торте, возвышался большой пятиэтажный дом.
– Как ты умудрился построить дом на крыше другого строения?
– Долгая история, – отмахнулся Амос. – Просто нам очень хотелось, чтобы наше жилище было скрыто от посторонних глаз.
– А здесь тоже восточный берег? – неожиданно спросила Сейди и тут же пояснила: – Ты что-то говорил насчет этого в Лондоне. Про то, что мои бабушка с дедушкой поселились на восточном берегу.
– Молодчина, Сейди, запомнила, – улыбнулся Амос. – В древние времена египтяне селились только на восточном берегу Нила, там, где восходит солнце. А умерших всегда хоронили на западном берегу. Считалось, что жить там нехорошо, а то и опасно. Эта традиция все еще очень сильна… среди наших.
– Кого это – наших? – неуверенно поинтересовался я, но Сейди уже успела влезть со своим вопросом:
– Значит, на Манхэттене тебе жить нельзя?
Амос, нахмурившись, посмотрел в сторону Эмпайр-стейт-билдинга.
– У Манхэттена другие проблемы. И боги тоже другие. Нам лучше держаться в стороне друг от друга.
– Другие что? – насторожилась Сейди.
– Да нет, ничего, – оборвал разговор Амос и направился к своему рулевому. Снял с него пальто, сдернул шляпу… и оказалось, что под ними никого нет. Никакого рулевого попросту не было. Амос нахлобучил шляпу себе на голову, перебросил пальто через руку и махнул в сторону металлической лестницы, которая поднималась вдоль стены склада до самого особняка на его крыше.
– Прошу, – сказал он, приглашая. – Добро пожаловать в Двадцать Первый ном.
– Гном? – переспросил я, взбираясь вслед за ним по стальным ступенькам. – Это вы про таких низкорослых человечков?
– О боги, нет, конечно, – хмыкнул Амос. – Терпеть не могу гномов. Воняет от них – ужас…
– Но ты только что сам сказал…
– Я сказал ном, н-о-м. Это слово обозначает район или округ. Оно тоже пришло из древности, когда Египет был разделен на сорок две провинции. Сегодняшняя система районирования немного отличается от древней. Теперь она охватывает весь земной шар. Современный мир разделен на триста шестьдесят номов. Египет, само собой, находится в Первом, а Нью-Йорк – в Двадцать Первом.
Сейди искоса глянула на меня и выразительно покрутила пальцем у виска.
– Ошибаешься, Сейди, – сказал Амос, не оборачиваясь. – Я вовсе не сошел с ума. Просто вы еще слишком многого не знаете.
Лестница наконец кончилась, и теперь мы могли как следует разглядеть представший перед нами дом. Трудно даже сказать, на что он был похож. Футов пятьдесят в высоту, сложенный из громадных блоков известняка, с окнами в стальных рамах, вокруг окон – иероглифы. Стены подсвечивались снаружи, что делало здание похожим не то на современный музей, не то на древний храм. Но самое поразительное заключалось в том, что стоило хоть чуть-чуть отвести взгляд, и здание исчезало из виду. Я проделал этот трюк несколько раз, чтобы убедиться, что мне не померещилось. Если смотреть на особняк уголком глаза, он пропадал. Если снова перевести взгляд на него и попытаться сфокусироваться, он становился виден, но для этого требовалось немалое усилие воли.
Амос остановился перед входом, широким, как гаражные ворота: темный квадрат массивного дерева без всякого подобия дверной ручки или замка.
– Давай, Картер. После тебя.
– Эй, а как я должен…
– А как ты думаешь?
Так, очередная загадка. Больше всего мне хотелось предложить использовать голову Амоса вместо тарана и посмотреть, что из этого получится. Но тут я снова взглянул на дверь, и у меня возникло такое странное чувство… Я вытянул вперед руку и, не касаясь двери, медленно поднял ее. Я даже почти не удивился, когда дверь послушно подчинилась моему движению и заскользила вверх, пока не исчезла под потолком.
Сейди таращилась то на нее, то на меня.
– Как это ты…
– Не знаю, – признался я озадаченно. – Может, тут какие-нибудь сенсоры движения встроены…
– Интересно. – Голос Амоса звучал немного взволнованно. – Я бы действовал иначе, но у тебя тоже неплохо получилось. Прямо-таки отлично.
– Спасибо, – ответил я, не зная, что еще сказать.
Сейди, естественно, попыталась войти первой, но стоило ей перешагнуть порог, как Пышка вдруг завопила не своим голосом и отчаянно забила лапами, пытаясь вырваться из рук хозяйки.
Сейди отпрыгнула назад.
– Что это такое с кошкой?
– Ах да, конечно, – спохватился Амос. – Прошу прощения.
После чего он положил руку Пышке на голову и торжественно изрек:
– Дозволяю тебе войти.
– А что, кошке нужно особое разрешение? – удивился я.
– В особых обстоятельствах – да, – сказал Амос и умолк, видимо, считая подобное объяснение исчерпывающим.
Я, например, так не считал.
Мы потопали за ним внутрь, и на этот раз Пышка вела себя вполне спокойно.
– Вот это да-а…
Сейди так и застыла с разинутым ртом, закинув голову и глазея на потолок. Я даже испугался, что она сейчас жвачку выронит.
– Да, – веско сказал Амос. – Это Большой Зал.
Понятно, почему его назвали Большим. Высоченные колонны из резного камня с высеченными на них иероглифами возносили потолок из кедровых балок на уровень четвертого этажа. Стены вокруг нас украшала колоритная коллекция музыкальных инструментов и древнеегипетского оружия. Стены зала опоясывали три яруса галерей с выходящими на них рядами дверей. В камине можно было при желании парковать грузовик, по сторонам от него располагались массивные диваны с кожаной обивкой, а поверх каминной полки красовался огромный плазменный телевизор. Пол устилала узорчатая дорожка – я бы решил, что это выделанная змеиная кожа, не будь она длиной в сорок и шириной в пятнадцать метров, а таких огромных змей, как известно, не бывает. Сквозь стеклянны