Ширков погост была полузаброшенная деревня на берегу вытянутого, похожего на гигантскую подметку, озера. Они бросили машину на въезде в деревню и пошли пешком. Сначала Лаура увидела обычную церковь в кокошниках из красного кирпича. То, ради чего они приехали – древний деревянный храм – прятался за этой церковью. Сруб стоял на огромных гранитных валунах, на три четверти ушедших в землю. “Эти “в обло”, – показал Д. на бревна, – остальные – здесь, видишь? – в лапу. А на куполе осиновый лемех”. “Лемех”, – повторила она и прикоснулась к бревнам ладонью. Они были сухими и теплыми, а сам храм грубым и тяжело сложенным, грубее, чем изба, в которой Лаура сегодня проснулась. Но когда Д. отвел ее на пригорок, она увидела то, ради чего они приехали. Это был не сруб, а огромная серая птица, которая сложила крылья и тянет шею, чтобы взлететь в небо.
“Не думала, что ты во всем этом разбираешься”, – сказала Лаура. Они вернулись на трассу. “В чем?” – не понял Д. “Лемех”, “в лапу”, – объяснила она. Д. пожал плечами: “Что здесь особенного?” – “Вспомни свою квартиру, – напомнила она. – Будда, восточные коврики”. “Просто был такой период, – спокойно ответил он. – Меня тянуло туда”. “Восток огромный”, – она повернула голову. Он неопределенно хмыкнул: “Вообще туда”. – “А здесь?” – “А здесь мы на экскурсии”. – “Так не рассказывают на экскурсиях”. “Значит, одно другому не противоречит”, – ответил он и показал на знак. Они свернули на лесную грунтовку. “Может, у тебя в роду были плотники?” – пошутила она. Их взгляды встретились в зеркале. “Купцы”, – ответил он. Не отводя глаз от дороги, Лаура поправила край платья. “А где торговали?” – спросила она. Д. снова пожал плечами: “Где-то на востоке”. Он вспомнил веселого Будду, который достался матери от прадеда. “Персия? Может, Китай?” – “Не знаю”, – ответил Д. и отвернулся в окно.
Солнце опускалось и слепило сквозь деревья, а желтая грунтовка плавно петляла. “Знаешь, – сказала Лаура как бы в продолжение разговора, – я где-то читала, что у бабочек нет типического вида, только формы. За тип взяли первый пойманный экземпляр, разновидностей которого потом оказалось тысячи. То же самое и с человеком. Нет никакого одного типа. Мы разные, мы…” В этот момент Д. перестал слышать машину и увидел овраг с упавшей елью, которые летели прямо на них. Лаура больше не управляла машиной, за руль она только держалась. Он схватил и вывернул руль. Колеса снова сцепились с дорогой, застучали камни. Машину развернуло, и теперь лес полетел на них в зеркале заднего вида. Потом лес остановился, и машина встала тоже. В тишине было слышно, как что-то жужжит в моторе. Д. снял ее руки с руля и взял в ладони. Губы Лауры мелко подрагивали, а глаза потемнели. Она медленно повалилась в колени, и Д. гладил ее, пока не перестала подрагивать словно жившая отдельной жизнью худая лопатка.
Жизнь выбрала другое русло, и чья-то неуставшая рука набросала на чистый лист новый пейзаж. Деревенька, улица, слева на горке храм в таких же, как на озере, кирпичных кокошниках. Над лиловым, из пластика, забором повисла сирень. Впереди не то площадь, не то поляна. Деревянный прилавок под тентом, и видно как худая продавщица с толстым носом поправляет косынку на розовой шее и улыбается. А другие косынки висят на проволоке, и ценники.
“Зеркальце для гаданий на суженого, – запела баба в сторону новоприбывших, – магнитики на холодильник берем, вечный карандаш из пихты…”
Баба взяла карандаш и накрутила на листе бумаге несколько мелких завитков.
“Купите, молодой человек, платок невесте”.
Д. выбрал подставку для чайника и платок. Он догнал Лауру у храма. “Вход на колокольню – 50 р.”, было нацарапано на коробке “вечным” карандашом из пихты. Д. сунул в прорезь бумажку и протянул Лауре платок. После колокольни они спустились к источнику.
Первой переоделась Лаура и теперь читала памятную надпись: про патриарха такого-то, освятившего исток Волги в году таком-то. Когда переоделся Д., с холма принялась размахивать руками та самая баба.
Д. показал знаками, что им ничего не нужно.
“Ведро за часовней!” – донеслось до него.
Они переглянулись.
“Хорошо!”
Он сел на доски и соскользнул в воду. Когда вода дошла до подбородка, Д. почувствовал ногами дно. Это был жидкий ил, и ноги медленно тонули в нем. Д. взялся за бортик. “Давай”, – протянул Лауре руку. Ее узкое тело почти без плеска вошло в воду. Она хотела что-то сказать, но от неожиданности обхватила Д. за шею. Он почувствовал ее тело вместе с листьями и щепками, которые плавали между ними. Мокрые пряди волос были похожи на восточный алфавит.
То, что Д. успел посмотреть на Форуме, не имело ничего общего с театром, который он знал и думал, что любит – с театром, куда он провалился в юности и где встретил актрису, ставшую его женой. Эти новые режиссеры вряд ли вообще ощущали магию классического театра. Во всем, что он видел, он видел другое. И в “Трех сестрах”, и в раннем Брехте, которого привезли до странности много, – это был вопль изумления перед скоротечностью жизни и количеством зла, которое отпущено человеку. Точно такую же кирпичную стену, которая бесшумно придвигалась в “Барабанах в ночи”, он ощущал в себе самом. Она росла в тишине его души годами, а эти кричали сейчас и во весь голос. Он почувствовал себя частью крика. Его ровесники давно стали тем, кем стали, и просто доживали, доигрывали роли – а он вынырнул из небытия в новое время таким, каким был раньше. Театр, в котором он исчез на пятнадцать лет, просто приостановил ход времени. Ценой, которую пришлось заплатить за этот антракт, были его неудачный брак, одиночество и мысли о самоубийстве. Но сейчас он не хотел об этом думать. Он выбирал то, что видел.
18. Музей пытокИюль, 2015
Квартира Даниелы была на последнем этаже. Окна трех комнат, расположенных анфиладой, смотрели на кирпичную стену, а окно в ванной – во двор, где в окружении велосипедов стояла посеревшая от времени скульптура нимфы или богини. Стена и особенно карниз соседнего дома находились так близко, что Саша и раньше представлял, как перепрыгнет через переулок на крышу. Он мог бы забраться под купол, чей барабан виднелся, если высунуть голову. Он даже слышал хруст черепицы.
Когда-то в этой вытянутой и темной, похожей на вагон поезда, квартире они провели с женой медовый месяц. Они метались между улицей, где задыхался римский август, и спальней, которую до озноба выхолаживал старый кондиционер. Когда Даниела только вернулась из Москвы в Рим, на лето они с отцом уезжали на море. Тогда-то в Рим приезжали они, а потом догоняли их. Побережье на юге было плоским и скучным, и через несколько дней Саша возвращался в Рим под предлогом “работать”. Хотя почему же “под предлогом”? Он закончил здесь книгу – вот за этим столом, покрытым огромным куском стекла, под которым среди счетов и программок сохранились, наверное, и его бумажки.
Он оделся и стал спускаться на улицу, чтобы позавтракать. На лестнице он с удовольствием перечитал надпись, это имя было выбито в камне на наддверной балке. Видно, Solomonius хотел оставить по себе долгую память. Они с сыном каждый раз придумывали историю этому Соломону. Раввин синагоги, однажды он находит паспорт на имя Nicolas Gogol. Или…
Саша надавил на тяжелую дверь и вышел в переулок. Полицейский участок, ощерившийся скутерами; пустующая лавка ювелира; продавец сицилийских сладостей – за годы его отсутствия ничего не изменилось. Когда в табачной лавке ему подали кофе, он машинально сказал danke, и это было все, что осталось от Германии. Вчерашнее путешествие отодвинулось в памяти как длинный фильм, который с трудом заставляешь себя пересматривать. Закончить историю с тубусом, и он свободен. “Попробую связаться с Фришем по скайпу”, – решил Саша.
На ступеньках церкви всегда кто-то сидел, пили из пакетов или хрустели городской картой. А кафе выставляло столики немного ниже. Первым на дверной колокольчик откликнулся старик в фартуке. Он стоял за кофемашиной, и узнал Сашу, или сделал вид. А девушка кивнула, не поднимая взгляда от кассы. Через минуту она принесла завтрак и молча составила тарелки на стол. Старик наблюдал за ней через стекло. Наверное, вдовец – других женщин Саша за стойкой не видел. А девушка мечтает снять проклятый фартук и уехать. Но кто будет стоять на кассе? “Чужого человека старик не хочет, – начал по привычке сочинять Саша. – Хорошо, если бы тесть занял его место. Но о замужестве девица не хочет и слышать. Тогда пусть займется домом. Сделай ремонт, говорит он – вот деньги. Ну, она и занялась. Сделала. Окно пробила в своей комнате, на восток. Третье. Что еще за святая троица, спрашивает отец. Какой-какой бог? Он надеется, что плохо расслышал, и переспрашивает. Но нет, все верно. Не зря говорят, что сирийской Оронт впадает в Тибр, вся грязь оттуда. И кто? Собственная дочка. Отец в бешенстве и тащит ее к префекту. Тот устраивает расследование. Из тех ли ты, спрашивает он, кто собирается перед восходом солнца и воспевает Христа, как если бы он был Богом? Христос и есть Бог, отвечает девица. Подумай хорошенько, увещевает префект, иначе нам придется собрать общину. Делайте что должно, говорит она. Принеси жертву богам, умоляет отец. Отрекись. Он обычный галилеянин, лишенный из-за безумия страха смерти, и мы забудем, что случилось (это говорит префект). Вспомни о матери, говорит отец, что бы она сказала! Но девица непреклонна, и тогда собирается суд, община принимает решение. Ее хлещут воловьими жилами, а раны растирают власяницей, но на следующий день следов от побоев на теле нет. Одна впечатлительная девица по имени Иулиания, увидев такое, даже объявляет себя христианкой. Ее тоже раздевают, подвешивают и глумятся. Но, хвала Господу, воля девиц не сломлена. И префект приказывает казнить новообращенных; отец сам отрубает дочери голову. Правда, торжествуют они недолго, той же ночью в городе гроза и оба злодея погибают. Их убивает молнией. Артиллеристы не зря считают Святую Варвару своей покровительницей. Известно ли вам, что ее мощи хранятся во Владимирском соборе? Их привезла византийская жена князя Владимира. Обратите внимание, пожалуйста, на фасад, как изящно архитектор вписал церковь в городскую застройку. Вы, наверное, уже прочитали табличку. Dei Librari. Фасад церкви немного напоминает корешок книги, не правда ли? Нам повезло, она открыта. Здесь мы видим поистине уникальную коллекцию интерьеров, имитирующих разные сорта мрамора: каррарский, сицилийский, боттичино фьорито и другие. Прошу вас, отключите мобильные телефоны. Церковь Святой Варвары была построена…”