– Вета Петровна, может, не будем больше играть в болтливых старушек, а? Какие пленки они тут искали у вас? Ведь вы же знаете!
– Нет, не знаю, – сухо сказала она.
– Или не хотите сказать?
Она пожала плечами и усмехнулась мне прямо в глаза.
– Слушайте, молодой человек. Я вашему следствию не помогу ни на грамм. И не потому, что Сергей Кузьмич Мигун умер для меня, как муж, давным-давно, с тех пор, как я узнала, что он мне изменяет. Нет, мы все равно остались друзьями. А потому, что все ваше следствие нужно уже не ему или мне, а только Брежневу. Леня не верит, что Сергей покончил жизнь самоубийством, и хочет, чтобы ты доказал, что Мигуна убил Суслов и вся эта компания – Андропов, Кириленко, Гришин. Верно? Тогда бы он одним махом выгнал их всех из Политбюро и сам бы остался. А вот я-то как раз этого и не хочу. Я не хочу, чтоб ценой жизни человека, на похороны которого он даже не пришел, этот подонок снова остался у власти. Вам понятно? Все, можете идти. И так ему и передайте.
– Хорошо, – вздохнул я, вставая. – Последняя просьба. Я должен изъять у вас пиджак вашего мужа, полученный вами позавчера в морге Первого медицинского института.
– Я его сожгла, – сказала она, не двигаясь с места.
– Я вам не верю. Вы не могли знать, что я за ним приду.
– И тем не менее, я его сожгла. Если не верите, можете сделать обыск.
– Скажите, когда вы получили этот пиджак, в каком месте он был порван?
– Он был абсолютно целый.
– Неправда. Он был порван или лопнул по шву на спине.
– Значит, я этого не заметила.
– Заметили. Такая старая чекистка, как вы, не могли не заметить и не сообразить, что эта трещина – след борьбы. Потому-то вы его и сожгли. Ваш муж перед смертью с кем-то подрался и, может быть, даже стрелял в кого-то. Странно, не так ли? Сначала подраться с кем-то, а потом пустить себе пулю в лоб. А? – Она не отвечала, я выложил последнюю карту: – А если окажется, что его убили, вы тоже откажетесь помочь следствию?
Она молчала, твердо поджав сухие старческие губы.
– Что ж, – вздохнул я, выдержав паузу. – Тогда я пошел. Я только хочу вам сказать, что вы тоже сводите счеты с живыми за счет покойника. До свидания.
Напрасно Вета Петровна Мигун думала, что она ничем не поможет следствию. Конечно, я вышел от нее злой, как черт – еще бы! Чтобы жена потерпевшего уничтожила улики и не хотела давать показания! Но, тем не менее, кое-какая польза от нее была – я еще раз утвердился внутренне в том, что версия о самоубийстве – липа. Что бы там она ни говорила об истории с Папутиным, – она сама не верит в самоубийство мужа. Просто, скорее всего, Суслов знал, что Мигун заподозрил его в организации брежневского заговора. В связи с этим возникла идея нейтрализовать Мигуна, шантажируя его материалами операции «Каскад». Поэтому Суслов и пригласил Мигуна к себе. Чем кончился разговор, я не знаю. Знаю лишь, что прямо от Суслова Мигун приехал на улицу Качалова, и здесь, в квартире № 9, на него, возможно, было совершено нападение. Причем Мигун сопротивлялся (даже пиджак лопнул в борьбе) и дважды выстрелил из своего пистолета. Но пока это только гипотеза. Кто напал на Мигуна? Зачем? В кого он стрелял? Где пленки, которые ищут Краснов, Маленина и Бакланов?…
Саша Лунин, водитель все той же служебной «Волги», нетерпеливо кашлянул, и я оторвался от своих мыслей. Оказывается, я как вышел от вдовы Мигуна и сел в машину, так и сижу бессловесно.
– Куда едем, Игорь Есич? – спросил Саша.
– На кладбище, – сказал я хмуро. Он решил, что я пошутил, и сказал:
– Не рано ли?
Но я взглянул на часы. Было 10 часов 12 минут.
– Нет. В самый раз. В десять тридцать меня там Градус ждет.
– Так вы серьезно? На какое кладбище?
– На Ваганьковское. Будем эксгумацию делать.
Если это не самоубийство, то как могло быть, чтобы пуля из пистолета Мигуна прошла через его голову? Кто-то отнял у него пистолет и выстрелил в него самого? Но тогда почему на пуле нет следов мозгового вещества? Это ставило меня в тупик.
Какие-то скромные похороны – катафалк и группа бедно одетых пожилых людей – приближались к Ваганьковскому кладбищу, и я попридержал Сашу, чтоб он не обгонял их: терпеть не могу обгонять похороны, плохая это примета. В снежной замети Саша терпеливо поплелся за процессией, вмеcте с ней мы миновали ворота кладбища, а затем свернули в боковую аллею, к одноэтажному домику дирекции.
Борис Градус, которого я еще в девять утра поднял телефонным звонком с постели, недовольно ждал меня в жарко натопленной приемной директора. Еще бы ему быть довольным! Только вчера он просил меня не втягивать его в это дело, а сегодня утром я уже звоню и даже не прошу – требую, приказываю, чтобы именно он был экспертом при эксгумации трупа Мигуна.
Кроме него, в приемной на колченогих стульях сидят еще человек десять – очередь к директору кладбища. И за могилами у нас очереди, едрена вошь! В стране, которая разлеглась на двух материках от Балтики до Тихого океана, даже из кладбищенской земли тоже сумели сделать дефицит – без взятки или правительственного распоряжения фиг получишь место на приличном кладбище!
Я прошел через приемную к двери директорского кабинета с табличкой «КОРОЧКИН», опередил секретаршу, метнувшуюся мне навстречу с криком: «Товарищ, вы куда?!» – и открыл дверь в кабинет.
В кабинете явно происходило вымогательство: молодой румянощекий, очень похоже, что из бывших комсомольско-физкультурных вождей, директор кладбища, развалясь в кресле, говорил стоявшей перед ним аккуратной, в потертой беличьей шубке старушке:
– Если вы питерские, то и везите свою сестру в Ленинград хоронить…
– Но у нее тут муж похоронен, они пятьдесят лет вмеcте прожили… – просила старушка.
Директор недовольно повернулся ко мне:
– Подождите в приемной. Я занят.
Но я без слов подошел к его столу, положил перед ним свое удостоверение Прокуратуры и бумагу от Брежнева. Увидев личный бланк Генерального Секретаря ЦК КПСС, этот румянощекий кладбищенский физкультурник не просто встал, а вскочил, услужливо придвинул мне стул: «Садитесь, прошу вас!»
– Товарищ Корочкин, я вам даю две минуты, чтобы отпустить всех людей. При этом желательно решить их просьбы положительно. Ваша сестра, уважаемая, – повернулся я к старушке, – получит место рядом со своим мужем. Только я вас попрошу задержаться на полчаса, мне нужны понятые? Как ваша фамилия?
Безусловно, я слегка злоупотреблял своими полномочиями, хотя тут больше подошло бы слово «благо-употреблял». Впрочем, мне действительно нужны были понятые.
Мигун пролежал в мерзлой земле чуть меньше двух суток и был целехонький, как из холодильника. Толстое одутловатое лицо сохранило еще выражение надменности. Борис Градус оторвал приклеенную к его виску наволочку подушки и обнажил круглую рану пистолетного выстрела. Вслед за этим Градус приподнял голову Мигуна и одним движением скальпеля надрезал три стежка суровых ниток, которыми кожа головы была прикреплена к шее покойника. Затем сильными пальцами поддел скальп, завернул его Мигуну на лицо. Обнажился распиленный недавним вскрытием и развороченный пистолетным выстрелом череп. Старушки-понятые охнули от ужаса и выскочили из часовни, куда мы занесли гроб с Мигуном для вскрытия, а я крикнул Градусу на череп:
– Открывай!
Откуда-то из внутреннего кармана пальто Борис достал свою неразлучную подружку – плоскую солдатскую алюминиевую фляжку с медицинским спиртом, – отхлебнул глоток и мне дал отпить прямо из горлышка. Затем он подставил под голову мертвеца плоское хирургическое блюдо и аккуратно, как крышку с кастрюли, снял с головы Мигуна отпиленный еще Тумановым череп. Продырявленный пулей мраморно-серый мозг с красными прожилками капиллярных сосудов вывалился на хирургическое блюдо.
– Как видишь, мозги у него на месте, – сказал Градус, делая на обоих полушариях мозга глубокие надрезы. – И просто отменные мозги, никаких болезней, ни одного кровоизлияния за всю жизнь. Так. Давай теперь пулю примерим.
Я подал ему пулю, он приложил ее к пулевому отверстию в височной кости, не вставил, а только приложил, аккуратно держа за донышко, но и так было видно, что пуля войдет в этот канал точно, как родная.
– Ну что же, – сказал Градус. – Одно могу сказать: калибр тот же. Значит, либо твой гений Сорокин врет, что на этой пуле нет следов мозгового вещества, либо это вообще не та пуля. Калибр тот, а пуля не та! Группы крови сличали?
– Не знаю… – сказал я неуверенно, – Думаю, что нет.
– Лопухи! – спокойно сказал Градус. – Смотрим дальше?
Я уложил пулю назад в целлофановый пакет, мысленно проклиная себя и Сорокина за то, что не сличили следы крови на этой пуле с группой крови Мигуна. А Градус уже раздевал труп, обнажив на теле под генеральским кителем длинный, от подбородка до паха разрез, прихваченный швами лишь в трех местах, как говорится, на живую нитку.
– Что тебя еще интересует? – спросил Градус, занеся скальпель над этими стежками. – Внутренности? Его болезни?
– Нет. Меня интересуют две вещи. Есть ли еще ранения на теле и почему на нем лопнул пиджак в момент самоубийства?
– Значит, начнем с наружного осмотра, – Градус окинул труп цепким, как у закройщика, взглядом, – других ранений нет, а пиджак… Пиджак на нем лопнул по простой причине. Смотри, – он поднял тяжелую безжизненную руку покойника и показал мне синие, похожие на трупные, пятна на запястье. Точно такие же пятна были и на второй руке. – Понял? Его держали за руки и, как видишь, крепко держали. А он вырывался. Вот пиджак и лопнул.
– А почему эти пятна не увидел Туманов?
– Ну, во-первых, он осел, – отмахнулся Градус. – А во-вторых, пять дней назад эти синячки не были так заметны. А может, Туманов просто не хотел их замечать… А больше на теле ничего нет.
Снова Институт судебных экспертиз, снова недовольный Сорокин, невыспавшийся и злой оттого, что и в воскресенье пришлось работать.