Да, редко приходилось встречаться ксадельфьям – двоюродным братьям. Далековато добираться друг до друга. Зимой вообще лучше не ехать из Поляны, снега очень часто заносит и без того трудную дорогу и иногда надо простоять не одни сутки, чтоб прочистили путь. Остальное время года слишком много работы, когда надо копать, сажать, потом лето ухаживать и, наконец, осенью собирать урожай. Работа, работа, работа – только успевай. Даже на свадьбы племянников не всегда удавалось обоим попасть: то один занят, то другой и ничего не попишешь… Билбил и Янко вздохнули почти одновременно, видимо, от одинаковых мыслей. Переглянувшись, они продолжили свою долгую беседу.
Билбил в самом деле был очень озабочен судьбой Костаса. В школе, где он работал, пересажали почти всех учителей, отправили в Армавирскую тюрьму и больше никаких известий. Родные отправляют передачи для них, а связи с заключенными никакой. Почему Костаса, вроде бы все это обошло, непонятно. Может, потому что у него близкий друг – сын очень влиятельного человека из ОГПУ, точнее теперь НКВД? Кто его знает… Может, его и остальных его сыновей отправить куда подальше отсюда? Но куда? Дальше СССР не уедешь. Все границы предусмотрительно закрыты государством.
– Куда наши дети денутся без своих семей? А с семьей не спрятаться. Разве что в лесу жить, людей не видеть, – как бы заключил весь разговор Кокинояни.
– А я бы, Янко, и в лесу согласен был бы пожить несколько лет, только бы в живых остались все наши дети. Уехал бы куда-нибудь в дебри, в Сибирь, там тоже люди живут: Сибирь все-таки не тюрьма, – скорбно произнес Билбил и отвел глаза. – Каждых день я жду плохого известия о Георгосе, Костасе или Исаке. Слава Богу, Анастасу еще шестнадцать лет. Ты не представляешь, что было с моим кумом, Самсоном Харитониди, когда арестовали, как врага народа его старшего сына Аристотеля. Как с ума сошел. И сейчас какой-то больной. Вот так-то брат.
Билбил еще раз устало взглянул на Янко и встал.
Уходя, он истово перекрестился на иконы, крепко обнял брата. Это была их предпоследняя встреча. Последний раз братья встретились на свадьбе Кирилла младшего сына Янко Христопуло.
Самым красивым и добрым из родственников был дядя Кирилл, отцовский младший брат. Ирини любила его больше всех. Ее отец, Илья, уже имел шестерых детей, Ирини было семь лет, а Кирилл никак не хотел жениться. Кокинояни недавно выдал замуж свою красавицу Кицу за богатого образованного грека из Лекашовки. Дочь, напоследок, показала свой Христопуловский независимый характер: чуть было не убежала с другим из-под венца. Ирини была у нее за связную. В последний раз, когда она бежала от своей тети с запиской к Костаки Зурначиди, ее остановил старший брат, ухватив за руку:
– Куда это ты, маймун летишь, аж камни и щепки под твоими ногами летят в разные стороны?
Ирини замялась. Не сообразила, что ответить. Федор удивился: Ирини всем была известна своей быстрой реакцией.
– Ты что молчишь? – брат сел перед ней на корточки, чтоб лучше видеть ее лицо.
Ирини инстинктивно спрятала руку с запиской за спину, опустила голову.
– Ну, а что это ты прячешь глаза?
Брат разговаривал ласково, чуть насмешливо. Поправил сбившуюся ее косицу. Ирини подняла глаза.
– Ну, покажи, что это ты прячешь за спиной, – Федя дружески положил руку ей на плечо.
Ирини понимала, что ей не выкрутиться и, что она подведет горячо любимую тетю.
– Ты ж меня знаешь, я никому ничего не скажу.
– Не скажешь? – глаза Ирини заблестели. – Кому-кому, а брату она безоговорочно доверяла.
Она протянула ему бумажку:
– Только никому-никому, а то Кица обидится.
– Так это от Кицы? – лицо брата посерьезнело, брови поползли вверх. Прочитав записку, он резво встал.
– Ладно сестра, не переживай. Беги, скажи Кице, я сам передам записку.
Голос его звучал строго. Значит надо делать то, что он говорит. Ирини побежала. Оглядывалась несколько раз, видела, как брат скоро шел по дороге к их дому, совсем не туда, где жил Костаки.
Попало тогда Кице по первое число от Кокинояни и, как она не лила слезы о своем любимом, как не просила патеру, он был неумолим:
– Некучи, за кого ты собралась? За голого босого, выросшего без отца? – Янко мотал головой, – не выйдет! Не для него я тебя ростил. Подумаешь – красавец! Твоей красоты хватит на двоих. К тому же Иван хоть и не красавец, но очень приятный человек. Все об этом говорят. И семья богатая. Так что не дури: выйдешь замуж за него и точка. Поживешь, посмотришь, еще спасибо отцу скажешь.
Не раз потом вспоминала Кица слова отца и страдальчески морщила губы: в самом деле жила она в холе и богатстве, но всего лишь два года с небольшим, а потом арест мужа, ссылка с маленьким сынишкой на руках. Спасибо родные были рядом. Забрали в одну ночь и мужа и все еще холостого ее любимого Костаки. Они так оба и сгинули, как и тысячи других греков. Да, хороший человек был ее муж, но любила она Костаса, и лучше бы она прожила те два года с ним пусть в бедности, но в любви. Пройдут годы, и она будет иногда смотреть на свою поблекшую иконописную красоту в огрызке зеркала вмазанную в русскую печь и думать: «Да, патера, как же ты ошибался». Будет поправлять на голове черную косынку, повязанную по-гречески: через лоб назад с узлом на затылке. Эта женщина носила черные косынки и черные платья с тех пор, как узнала об одновременной гибели Костаса и Ивана. Молилась за их обоих каждый вечер перед иконой, освещенной тусклой незатухающей лампадой.
Истину говорят, что пути господни неисповедимы.
В тот последний для него год, Кокинояни-Янко был нешуточно болен. Предчувствуя приближение смерти, он настоял на женитьбе последнего холостого сына. Кирилл выбрал себе симпатичную девчонку из соседней Лекашовки. Собрали столы, нарядили дом, двор, улицу, как никак два поселка собрались на праздник. Ирини на свадьбе чувствовала себя на седьмом небе. Кругом были свои, родные лица. Все празднично одетые, красивые. Дед Билбил прибыл из Красной Поляны за два дня до свадьбы, и, как обещал, привез внука Алексиса, с которым Ирини была все это время неразлучна. Билбил, в качестве свадебного подарка, привез целую коровью тушу. У него, патера говорил, целое стадо на перевалах скрытно пасется. Ирини слышала разговор мамы с ее подругой Хрисаной из чего ей стало понятно, что скрывает свое стадо дед Билбил потому, что не разрешается больше двух коров держать. Жаль только, что завтра, после свадьбы, Алексис с дедом уезжают. Но ничего, она заручилась обещанием деда Кокинояни, что скоро они сами поедут в Красную Поляну в гости к деду Билбилу. Вот будет красота! С Алексисом так интересно играть! Самое главное, что он не хотел даже с братом Яшкой водиться, предпочитал только с ней бегать везде и всюду.
Уж Ирини постаралась показать все, что ей нравилось в родных Юревичах. Сначала, на свадьбе, они с Алексисом стояли на входе, ждали жениха с невестой. Наконец появились молодые под громкую музыку кеменже. Ирини с Алексисом решили подойти поближе рассмотреть их. Так и сделали, но тут мама Роконоца подозвала дочь и послала посмотреть, что делается дома и прийти потом сообщить ей. Младший Ванечка болел, и мама беспокоилась. Алексис не захотел оставаться на свадьбе и пошел вместе с ней. Очень не хотелось уходить, когда начиналось самое интересное, но, что делать, маму надо слушаться. Туда они бежали, как угорелые и так же назад. Доложив Роконоце, что все дома в порядке, они скрылись за спинами взрослых, теперь они старались не попадаться на глаза Роконоце и подглядывали за всеми из-за укромных местечек. Так было весело и таинственно.
Свадьба эта запомнилась Ирини на всю жизнь, не тем, как она проходила, а тем, как они с Алексисом друг друга развлекали. И у них была общая тайна: Алексис сказал, что когда вырастет, то женится на ней. Но, чтоб она никому об этом не говорила. Ирини эта идея понравилась, и она пообещала не проговориться даже сестре. Кроме того, на той греческой гамо – свадьбе, как оказалось, произошел примечательный казус: уже прошло пол свадьбы, как вдруг Кокинояни как – то определил, что это не та девушка, которую они сватали. Эта была явно ниже ростом. Он подошел к сыну велел открыть ей лицо и посмотреть она ли это. Дядя Кирилл был ошеломлен, когда увидел, что вместо младшей из двоих дочерей, в свадебном наряде оказалась старшая. Кирилл хотел поднять шум, но отец не разрешил. Не хотел, чтоб люди стали свидетелями, как их откровенно одурачили. Так и женился красавец Кирилл на совсем некрасивой, но как оказалось, счастливой Неропи. Новоиспеченная жена, к тому же, жутко заикалась. Ирини потом комично копировала ее заикание и манеру говорить. Все ухохатывались.
Зато, через год, все заговорили, какая у Кирилла жена работяга и чистоплотная женщина. Семейная их жизнь была очень ровной. Неропи обожала мужа, ну, а он ей отвечал привязанностью. Первый сыночек был копией Кирилла, просто маленький ангел, и мать лелеяла его, надышаться не могла. Шила ему из каких – то лоскутков такие детские вещички – позавидовать можно было, ни в каких магазинах такое не найдешь. И ведь не на швейной машинке, а все вручную. А не дай Бог, кашлянет ребенок, Неропи день и ночь сидела с ребенком, места себе не находила. Вот такую жену имел Иринин любимый дядя Кирилл. Кстати, невестку очень полюбил старик Кокинояни. Неропи очень его обихаживала. Всегда он был ухожен: аккуратно пострижен, в чистой одежде. Ну, а вкуснее, чем Неропи, вряд ли кто готовил. Прослышал Янко от кого-то, что в Абхазии легче жить: людей не трогают, в тюрьмы не сажают по пустякам, какая-то там особая, независимая от Москвы, зона, негласно, конечно. Никаких особых перемен в жизни абхазского населения не наблюдается. Вот он и решил туда переехать. Поселок Бзыбь, место, где издавна селились греки, и стал последним местом жизни славного Кокинояни. Вместе с отцом семья Кирилла выехала туда весной тридцать восьмого года. Собрались все Христопуло, друзья и родные. После молитвы и долгого расставания, подвода со скарбом заскрипела в сторону ущелья, ведущего к морю.