Яшке Христопуло было жаль, что пришлось распрощаться с Никитой Хрущевым: никто еще не знал, что из себя представляет новый хозяин страны, генеральный секретарь компартии Леонид Брежнев. Генерал считал Хрущева не плохим руководителем государства, и, судя по поведению Никиты Сергеевича в ООН, ему было наплевать, что о нем подумают иностранцы: знай наших, мы никого не боимся. Тем не менее, Яшка полагал, что Хрущеву далеко до Сталина. И, какие бы доводы не приводились о его диктаторстве, культе личности, гибели миллионов людей по его вине, все же он считал Сталина сильнейшим политиком своего времени и не допускал даже мысли, что он хоть чем-то был плох. Для него он был непререкаемым авторитетом. На все промахи «отца народов», он находил веские оправдания. После 20-го съезда Коммунистической Партии, он и не думал менять свое мнение. Он говорил: «Кто такой Никита Сергеевич Хрущев? Ну, поднял целину: больше хлеба стало. Ну, насадил кукурузы. А что с ней делать? Кур кормить? А Сталин выиграл войну, которую никто б не выиграл. Он справедливый, честный человек. А иначе, как это могло случиться, что во время войны он не согласился обменять из плена собственного сына на немецкого генерала?»
Упоминая этот случай, Яшка выдерживал паузу и со значением цитировал Сталина: «Я не меняю своих солдат на вражеских генералов!» Цитируя, он не подражал Сталинскому кавказскому акценту, хотя умел: слишком он уважал его. В его доме висели два больших портрета: один изображал Сталина с Ворошиловым, а второй – просто Генералиссимус во всех своих регалиях. Был у него и бюст Сталина. Интересная, между тем, история с этим бюстом. В 1960 году, когда строилась Казахстанская Магнитка в городе Темиртау случился бунт. Условия труда своих рабочих были фантастически тяжелыми. Кроме того русские, украинские, казахские и других национальностей ребята жили в палатках, естественно без маломальского тепла, умыться было невозможно: вода в умывальниках замерзала. И все это было бы ничего, где наша не пропадала? Но совсем недалеко от тех палаток, в приличных бараках жили болгарские строители, приехавшие сюда по контракту. У них все было цивильно, вплоть до телевизоров, которые для советского человека были роскошью номер два, после личного автомобиля. Терпели наши, терпели и, однажды, ночью толпой направились к дому начальника строительства. Но товарищ Герценштейн, сумел сбежать. Тогда толпа двинулась на болгарские общежития. Погром был страшный. Телевизоры футболили, как мячи. Выбросили из помещений все, что могли. Никакая милиция не спасла положение.
Как раз наутро следующего дня, Генерал ехал на грузовике из Осакаровки на Караганду за стройматериалом. Проезжая Темиртау, он своими глазами видел всю эту картину: и телевизоры, и перевернутые машины, мотоциклы. Валялся и бюст Сталина, который и подобрал его верный почитатель – Яков Ильич Христопуло. Палатки потом убрали, всем дали общежития. Многие болгары разорвали контракт и уехали. Рассказывая случай с бюстом, Генерал, подчеркивал, что при Сталине такого не могло бы случиться в принципе. Ребята и люди постарше не уставали удивляться откуда у него столько информации обо всем на свете. Вроде слушают то же радио, читают те же газеты. Странно. Слон, друг детства, советовал не удивляться его знаниям и с гордостью заявлял окружающим: «Ну чего удивляться? У человека хорошая память, аналитический ум – не чета нам. Это ж хорошо, славно! Молодец, Генерал! Вообще, я вам скажу, друг у меня на все сто!»
Митька-Харитон совершенно серьезно рассудил, что Генерал создан быть ни много ни мало, а минимум – министром иностранных дел.
Роконоца радовалась жизнью сына Харика с невесткой. Тишь да гладь да Божья благодать царили в их доме. Вот внучок подрастает, Парфена уже беременна вторым. Теперь главной заботой Роконоцы был младший сын, Яша. Она давно настаивала на его женитьбе, а тот отшучивался, дескать, некогда, не сейчас, вот построим дом, тогда и можно будет подумать о невесте. Слава Богу, дом уже был на подходе. Роконоца прикидывала кого же выберет ее сын в жены. Столько было молодых и красивых девушек! Без всякого преувеличения – гораздо больше, чем парней? Потому как часто младший сын ночами отсутствовал, приходил к утру, она потихонечку выспрашивала у Кики и Харитона, не знают ли, кто его зазноба. Но ни брат, ни сестра, ни невестка ничего не могли сказать. Ох, и скрытный Яшка! Ничего от него не добьешься. Одно время он повадился ездить за восемнадцать километров на пятый поселок, говорил – к другу Спиридону Михайлиди, который работал в артели «Прогресс» в сапожном цехе. На самом деле, как выяснилось, он встречался там с русской девушкой, которая работала в школе учительницей.
Матери сказал, что на ней он женится хоть сейчас.
– На русаве, аспроматене? Ты с ума сошел, сынок, – запричитала Роконоца, – не позорь нас!
– Ну тогда жди, мать. Не думаю, что скоро дождешься, – сверкнув глазами, ответил раздраженно сын.
«Ничего, ничего. Никуда не денется. Парень он умный, женится, – надеялась Роконоца, но сердце щемило. – Скоро приедет Ирини. Обещалась к началу августа приехать, да что-то запаздывает. Уж, она все узнает, как когда-то с Харламом и все устроит. Скорей бы уж приехала! – вздыхала Роконоца. – Как там дела у дочки?»
Не очень-то ей по душе, как она живет с Саввой. Не уверена она в нем. Ненадежен. В свое время она даже хотела, чтоб Ирини развелась с ним. Потому, что доподлинно узнала, что зять жаловался на свою жизнь и винил во всем жену. Жаловался женщине, с которой спал, когда ездил в Шокай как будто по делам. Это женщина была квартиранткой у ее двоюродной сестры Симы. А Сима была доверенным лицом у своей квартирантки. Вот она и заложила Роконоце зятя. Как матери обидно такое услышать о дочери – умнице и красавице, которая не знала никогда отдыха, работала, строила с ним дом, родила дочь – его копию, ждала два года с тюрьмы, опять тяжело работала, растила еще двоих… И на тебе – плохая. А, ты хороший?
Обо всем этом она думала и день, и ночь. Вот и сейчас хлопотала на кухне, готовила ужин, но мысли не давали покоя: «Как она там?» Роконоца в раздражении бросила тряпку в угол стола. Настроение было какое-то сумрачное. Вспомнилось, как перед отъездом Ирини с Саввой насовсем из Осакаровки, Роконоца сказала дочери: «Раз ты уезжаешь, скажу тебе вот что: если сомневаешься ехать или нет, лучше брось его, этот грех я возьму на себя». Но дочь не решилась.
Раконоца знала, что Ирини не раз каялась, что тогда не послушала материнского совета. Теперь у Ирини три дочери. Вроде нормально живут. Ирини никогда не жалуется. Получили в начале лета первое короткое письмо, продиктованное ею, написанное рукой Наталии, что Савва уехал в гости на Кавказ.
Раконоца смотрела на это критически: поехал без жены. Могли бы детей привезти, оставить и поехать вместе. Поехал явно за приключениями. Дома поесть толком нет, а он разъезжает. И это отец семейства!
Раконоца опять с раздражением дернула сковороду на плите. Масло брызнуло на фартук. Осторожно! И что она о нем думает? Сидит этот Савва неотступно в голове. Господи, прости и помилуй! Роконоца не хотела думать о нем, слишком давило голову. Попыталась перекинуть мысли на другое. Но какое там…
И за что судьба так мучает Ирини? Бедная она, бедная! Пришло в голову, что все-таки ей лучше живется, чем Кики. Каково женщине без мужа, уж она знала по себе. Хотя сейчас Кики, по крайней мере, спокойна, что никто не огреет ни с того ни с сего по голове или спине. У других и подавно плохо. Вон, взять родную сестру Саввы, Аню. Не позавидуешь, каково ей со свекровью Корцалой. Или вот, например, красавицы Лиды Капусиди давно на свете нет. Косточки где-то сгнили, никто и не знает где. А дочка ее в чеченском городе живет, не признавала родственников – греков. А недавно прислала письмо, просит, чтоб приняли ее к себе. Тоже вышла замуж за чеченца, родила ребенка, развелась. Просится назад. А старики и хотели бы, да боятся… Что ж это на белом свете делается? Никто никому не нужен.
Роконоца сокрушенно смотрела невидящими глазами в окно кухни и мерно тарабанила пальцами по подоконнику.
Были б у нее крылья – сейчас бы полетела к дочери, помогла, чем могла.
Еще раннее утро, семь часов, а солнце так и сияет. Ирини лежит в постели, одолевают ее самые противоречивые мысли. Ночь почти не спала, уже месяц, как мучает бессонница, чего раньше с ней не случалось. Наработается за день и спит, как убитая. Теперь же работает не меньше, а не спится. Голова по утру раскалывается. Что с ней, с головой, теперь делать? Надо сходить в аптеку. И за керосином надо сходить, в примусе осталось всего ничего: только разогреть завтрак детям. Ирини закрыла глаза. Черные мысли не дают покоя: «Может, в самом деле, убили его? Он ведь такой доверчивый, его каждый может облапошить. Увидели, наверно, у него деньги… Или заболел и умер. Бывает же и такое». Но сердце подсказывало, что не в этом причина. Просто, он ее предал. От этой мысли ей хотелось завыть, как волчице. За что? Разве она заслужила этого? Какой позор! Уж лучше бы он умер. Детей она поднимет, но, как такой позор вынести она не представляет. Мама поймет. Тем более она хотела когда-то их развода. А как братья, сестра, Осакаровские друзья и знакомые? Мнение людей в Джамбуле ее не пугало: таких случаев здесь часто – густо, среди греков тоже. Но там, в Осакаровке – страшно подумать! «Придется здесь оставаться некоторое время, – горестно думала Ирини. – Пока привыкнут. Ничего, переживу», – приказала она себе, поднимаясь с мятой, перекрученной постели. Потому, как эту ночь только и делала, что крутилась в ней, думая свою думку. За что только Бог ее наказал?
Уже середина августа, а мама ждет ее приезда в начале этого месяца. Так и не придется ее увидеть в это лето. Дети хоть попили б домашнего молока вдоволь, поели б сметаны, сливок, сливочного масла, домашней колбасы. Как ей хотелось увидеть своих братьев и сестру! Марию и Эльпиду, Слона и Ивана. Ивана, скорее нет. Ведь он бывает там только в отпуске. Но, как ни странно, он бывал там именно тогда, когда она приезжала. Как, если б кто-то ему сообщал, что она здесь. Приходил к Генералу, подолгу сидел вечерами. С Ирини разговаривал обо всем и ни о чем. Она чувствовала его волнение, когда он говорил с ней. Чудак! Столько лет прошло, у них уже не маленькие дети. Вон Наташке уже девять лет, а его сыну четыре. Пора бы уж ему успокоиться. Один раз даже приходил с женой. Такая – ничего русачка. Но он, конечно, лучше по всем статьям.