Прошла неделя и Савва продал шифер, заготовленный для крыши. У всех соседей крыши давно были покрыты шифером, вот и они решили заменить толь на более прочный материал. Ничего, подождет еще крыша. А ему надо чем-то кормить детей, на месяц они должны были хватить. Он не знал, когда приедет Ирини, но знал, что приедет. Но, может, она тоже, как и он проведет у родных три месяца, как и грозилась. Спасибо хоть шифер был, а то б вообще хоть волком вой. К кому идти деньги занимать? К тете Соне он даже не стал соваться – ясно, что она занимала его жене. Господи, как же все так неладно произошло? Савва клял себя, но поздно, как говориться, после драки кулаками махать.
Он даже не хотел раскрывать все фотографии, которые он привез оттуда. Ночью лежал с открытыми глазами, вспоминая дни среди друзей Костаса и Марицы. Как было там хорошо! Да, за хорошее надо платить. Вот он теперь и платит. И чем это кончится, он не знает. Вдруг приедет Ирини с братом или матерью, заберет детей и скажет ему: «до свидания». «Ну, что-ж, – думал он, – тогда продам дом, половину ей, половину себе и «Ванькой звали» – уеду на Кавказ».
Ничего, дети вырастут – поймут, а он им будет слать деньги. От алиментов не откажется, как некоторые делают. Конечно, это были несерьезные мысли, и он их от себя гнал, но они у него так или иначе появлялись, подсознательно успокаивали его. На самом деле, чего бы он не дал и не сделал, чтоб всего что произошло в это лето стерлось бы, как, если б вовсе не имело места в его жизни.
Назад, в Джамбул, Ирини ехала с таким багажом, что еле уложили под ее плацкартную полку, а также заняло все пространство на полу около ее места. Везла две трехлитровые банки сливочного масла – от мамы, две трехлитровые банки смальца – от сестры, пять килограммов домашней колбасы, корзину яиц, мешок муки – от брата Харика, выписал из «Заготзерно», братья дали денег, Яшка дал три мешка картошки, пол мешка семечек, пол мешка свеклы и морковки. Проводница долго возмущалась такому количеству багажа, но после десятки, врученной, Генералом, успокоилась.
Ночью еле-еле сумела заснуть. Опять, в который раз, снилась сцена приезда Саввы. Во сне все плакали, включая Савву, особенно младшая, которая, как наяву, не хотела отпустить ее подол, когда она уже выходила из дома с маленьким чемоданом. Женечка путалась в ногах и не пускала ее. Ирини во сне мучительно передвигала тяжеленными ногами и никак не могла дойти до калитки, просила ее:
«Отпусти меня, Женечка. Не бойся, с тобой будет теперь папа. А я приеду потом.
– Я не хочу с ним оставаться. Я с мамкой хочу быть, не с папкой. – плакала дочь. Савва стоял в дверях.
– Иди к папке, теперь он будет кормить и смотреть за вами, – говорила Ирини, сверкая глазами в сторону плачущего Саввы, нисколько не жалея его слез.
– Папки не кормят, мамки кормят!» – плакала опять Женечка, судорожно цепляясь за ее платье.
На этом месте сон прерывался и Ирини в холодном поту открывала свои мокрые глаза, осматривалась и валилась снова на подушку, снова и снова раздумывая над своим сном и своей несчастливой судьбой.
Как она тогда ушла, как доехала до вокзала, Ирини не помнила. С комком в горле, с головной болью, страшной обидой за себя и своих детей. Господи, какое счастье, что хоть и не близко, но есть у нее родные, которые всегда поймут и помогут. На вокзале взяла такси, кое-как загрузив багаж, и домой приехала уже после обеда. Погода была хорошей. В Осакаровке в это время ощутимо прохладно. В октябре в Джамбуле днем еще тепло, а ночи – холодные. Такси бесшумно остановилось. Ирини вошла, с перетянутыми веревками, баулами в дом. Дети сидели, рассматривали какую-то обгрызанную по краям книжку, Савва сидел за столом, что-то писал, не сразу поднял голову.
Дети ринулись к ней вихрем. Женечка – с плачем. Ирини сказала, что надо разгружать такси. Савва побежал. Ирини наблюдала за окном, как он носил быстро и хватко все то, что она привезла, прямо-таки, как хороший хозяин. Еще бы! Сам, наверно, наголодался за время ее отсутствия. «Носи, носи, бедный муженек, еще не знаешь, что тебя ждет развод!», – мстительно думала Ирини.
Все три дочери сильно похудели. Наташа за месяц заметно подросла. Катюша была просто прозрачной и самой чистой из троих чумазых детей.
– Ты хоть купал их?
– Купал, – быстро с готовностью, сглатывая от волнения, ответил Савва.
– Что-то незаметно.
Остальные полдня ушли на детей. Ирини постригла всех троих, согрела воды, по очереди посадила в ванну. Искупанные и накормленные девочки быстро уснули. Пришло время их родителям отправиться в постель. Ирини разговаривала с Саввой враждебно, давая ему понять, что б не надеялся на примирение.
Савва сносил все безропотно, но, когда она стала застилать себе отдельно, подошел и встал на колени перед ней. Уже во второй раз в своей жизни он вставал на колени перед своей женой.
– Ирини, прости Христа ради. Прости, этого больше никогда в моей жизни не повториться. Голова его была опущена, голос дрожал.
– Я не только видеть, но и слышать тебя не могу. Ради детей, поживу еще с тобой. Посмотрю на тебя. И не жди, что лягу с тобой в одну постель еще в течении месяца. Ничего с тобой не случится, как не случилось за те три месяца, что ты прохлаждался на Кавказе.
Савва, согласно кивнув, поднялся и пошел в спальню.
Ну что оставалось ей? Простила. На словах простила. Разве можно такое забыть? И пошли дни за днями. Дети росли. Жизнь как будто заладилась, но боль обиды не уходила. Конечно, надо было простить и забыть, мало ли что в жизни бывает… Но молодая была, не понимала, что простить, но не забыть – только хуже для себя же.
Глава четырнадцатая
Пролетело два с половиной года после незабываемого посещения Саввой Кавказа. С того времени мужа Ирини как будто подменили: стал больше работать по дому, ходить с ней чаще в гости и кино, починил все табуретки, кухонных шкаф, посадил в конце огорода несколько вишневых деревьев, на огороде даже работал – копал вместе с Ирини и собственноручно посадил свою любимую кукурузу, столь рекламируемую, в недавнем прошлом, Никитой Хрущевым, подправил толевую крышу. Они собирали деньги на шифер заново и не могли никак насобирать нужную сумму. За всеми этими делами и не заметили, как пролетело время. Наташа уже закончила четвертый класс, а Катя должна была идти в школу осенью в первый класс.
Детьми некогда было заниматься. Впрочем, зимой девчонки на улицу почти не выходили: у младших не было пальто. Летом, дети бегали босиком по улице, купались в большом арыке.
Единственным развлечением детей были поездки в Осакаровку, когда Ирини, собрав и упаковав очередной урожай винограда, ездила спекулировать. Через месяц возвращалась с хорошей выручкой и они, наконец, смогли осуществить мечту Ирини-купить холодильник, а потом и стиральную машинку.
В это лето произошло событие огромной важности – провели всей улице во дворы водопровод, не забесплатно, конечно. Теперь у них была персональная колонка, сколько хочешь воды бери – не хочу. Соседи, Лиза с Тимофеем купили крохотный телевизор «Рекорд», и дочки, особенно, Наташа упрашивала Савву с Ирини купить такой тоже. Но не только на телевизор, но и на шифер денег не было достаточно. Ирини особенно переживала за крышу потому, как зимой, штопанная заплатками из толя много раз, крыша протекала, не самое приятное дело.
В то время, как Ирини торговала, а дети набирались сил на бабушкиных пирожках, масле и мясе, Савва тоже не скучал: ходил в гости, на свадьбы везде с неразлучным баяном. Многие женщины скрыто и открыто заигрывали с ним. Были и те, которые уводили с собой. Савва не отказывался: каково без женщины мужчине целый месяц? Правда боялся, чтоб не дошло до жены и первое время, после ее возвращения, дрожал, как заяц: а вдруг как-нибудь дойдет до нее. А Ирини удивлялась, как внимателен и нежен был муж к ней и детям после их приезда. Но и понять можно человека – соскучился за столько времени.
Савва с Ирини записали Катю в первый класс в химпоселковскую школу имени Циолковского, где училась Наташа. Школа им нравилась: большая двухэтажная. Фасад в форме буквы «П» стоял в большом дворе, за железной оградой, с железными же воротами. Посредине двора, на высоком постаменте – раньше стоял бюст Сталина, и школа носила его имя.
Савва помнит, что как-то люди встали утром, а многочисленных бюстов и памятников Сталину нет, как нет. Интересно получается: то отец всех народов, а теперь такой враг, что полностью память о нем хотят стереть. Ну и дела! Ничего себе Коммунистическая партия и правительство! Проезжая на своем автобусе мимо школ, парка, райкома, облисполкома и, заметив эти странные исчезновения, Савва был удивлен и обрадован. Неужели Хрущев действительно разоблачил Сталина и теперь дал приказ убрать все что напоминает о нем? Невиданное дело! Теперь может, будет возможно что-нибудь узнать о судьбе отца. Жив ли он? Ведь о нем ни слуху, ни духу с тех пор, как посадили в тюрьму. Иринин отец хоть и туберкулезный, но вернулся. Умер, правда, вскорости, но умер в своей семье, его похоронили как положено. А его отец? Савва ходил из угла в угол своей маленькой спальни, раздумывая с какого конца начать поиск. Отец значится врагом народа. А теперь сам Сталин враг народа, а не народ, который он гробил почем зря. На автобазе много греков. Они говорят можно требовать реабилитации своих родителей, хотя бы и посмертно. Правильно! То ли ты сын врага, то ли ты сын героя? Большая разница! Ну и дела происходят! Многие люди не нарадуются. Говорят, другая жизнь наступает. Свободная. Никто никого бояться не будет. За каждое слово, высказанного недовольства никто тебя за решетку не пошлет. Страна богатеет. Что ни день, то новые достижения. Первый спутник – наш! Первый человек в космосе-наш! Америку уже догоняем и скоро перегоним. У Саввы поднималось что-то в груди от гордости за свою страну. Что там Греция против СССР! Тетя Кица иногда присылает письма с фотографиями своей семьи, видами Афин. Красиво, конечно, заметно – там другая жизнь. Даже очень заметно. Другие у них заботы. А ему и здесь хорошо. СССР самая мощная страна! Сюда никто не сунется. Все остальные слабаки. Даже огромный Китай ходит в друзьях с нами. А что? СССР – самый сильный союзник, так сказать, старший брат всему остальному социалистическому миру.