Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка — страница 130 из 200

ои дочери так себя вели, то б они уже десять раз получили оплеухи за это» – подумала Ирини, посмотрев на своих детей с благодарностью и удовлетворением. Единственно, чему завидовала им Ирини, так тому, что у них был сын. Вот был бы у нее сынок, назвала бы она его Федей, в честь своего старшего брата, но не дал Бог. «А кто его знает, – думала Ирини, – может лет через пять и надумаю родить, вдруг это будет сын».

…За месяц, что гостевали Саввины родственники, были оговорены все Осакаровские новости. Маруся, с большим сочувствием и подробно, говорила о горьком положении Аницы в доме Корцалы. О семье Феди, который не приехал из-за детей: сын приболел, а дочери, кажется, подошла очередная операция на небо, надо было везти в Караганду. Какой он хороший отец, как заботится о больной дочери! Снова все вспомнили, какой он молодец, потому что, узнав, что у новорожденной дочери дефект в носоротовой полости, не оставил ребенка в больнице, как ему предлагали. «Мой ребенок будет жить со мной», – эти его слова знали все греки из Осакаровки. И все еще больше зауважали красавца – соплеменника. Ирини целыми днями готовила покушать, Маруся иногда присоединялась. Последнюю неделю гости варили варенье. Урожай на вишни и алычу был хорошим, все потому, что осенью Ирини сделала обрезку, как научила ее тетя Соня.

Однажды Митька куда-то уехал, а сахар закончился, не хватало на варенье. Муся попросила денег у Ирини в долг и побежала в магазин. В последний день, когда они уезжали, загрузив свою машину чемоданами, набитыми новой одеждой, ящиками с вареньем, коробками с кистями винограда с Ирининого виноградника, сливы и вишни тоже с их огорода, Митька-Чечен подошел к Ирини и, протянув руку с десятирублевой бумажкой, сказал:

– Ирини, вот тебе деньги за сахар, Муся у тебя брала в долг, у тебя будет сдачи с десятки?

Ирини посмотрела на него, отвела его руку и сказала с насмешкой:

– Если б я собирала такие сдачи у всех, кто мне должен, Митя, я б уже построила еще один дом. А пока, сам видишь, и этот не достроен.

Митька пожал плечами, положил деньги в карман, сел в машину и поехал. Дети долго махали им вслед.

«Хоть бы одну игрушку подарили детям», – с горечью подумала Ирини. Собственно, она ничего и не ждала от них, знала, какие они скупые и расчетливые. Слава Богу уехали. Угождала, как могла. Чтоб не думали, что плохо к ним относилась. Савва должен быть довольным. Хотя, когда их не было в доме, Ирини нередко высказывала о них свое нелестное мнение, от которого Савве было неловко. А куда деваться, если все, что жена говорила звучало справедливо, как ни крути.

Савва, как и прежде, старался воспринимать себя, как старшего в семье Александриди. После того, как Митька поведал Савве о тяжелой жизни их сестры, он чувствовал, что ему, как старшему надо бы что-то предпринять. Собраться, что ли вместе с братьями, да тряхнуть ее мужа, как следует? Митька звал приехать, и как старшему брату, вместе с ними, разобраться в чем дело. Савве было очень обидно за сестру. Что за зверь ей там достался? И почему они, два ее брата, не могут ничего сделать, а ждут его. Когда он сможет туда приехать? Хотя не плохо было бы… И вопрос с переездом так толком не был решен с Чеченом. Тот отказался решать такой серьезный вопрос без младшего Федьки… Надо поехать под предлогом защитить сестру, заодно, все-таки прийти к решению о выезде. И впрямь, надо собраться. Сказать Ирине, что ехать с детьми накладно. Савва улыбнулся своим мыслям. Впереди замаячила Осакаровка с родственниками и друзьями молодости. Какой же он дурак, что так давно там не был. Ирини ездит туда каждое лето.

Дома он заикнулся об этом, но получил твердый отпор.

– Ты уже повидался с одним братом. Зачем тебе ехать туда?

– Повидать Федю и Аню. Надо помочь сестре. Ты ведь знаешь, какие у нее тяжелые муж и свекровь. Ты же сама рассказывала.

Ирини, готовившая обед, нахмурилась, села за стол, развернулась к нему лицом.

– Во-первых, тебе необязательно видеть Федьку, да и он сам, скорее всего, сюда приедет, ведь обещал, а во-вторых, с сестрой ты сможет увидеться мельком два раза: тебя туда ночевать или чаи распивать никто не пригласит. Решить вы ничего не решите, кроме развода. А вы ведь не станете советовать ей развестись? Потому что куда ей с тремя малыми детьми? Ты что ли будешь ее содержать?

– Нет, дело не в том…

– В-третьих, – напирала Ирини, – на какие деньги ты собираешься туда поехать? У нас их все время не хватает. Уже третий год ты не можешь купить шифер, покрыть крышу. Стыдно от людей, на нашей улице только у нас крыша покрыта толем.

Савва повесил голову. Да… Не скажешь же ей, что деньги у него припасены…

Жаль. А так хотелось увидеться со всеми, особенно, с единственным тамошним дружком Ленькой – троюродным братом, кумом, то есть крестным Наташи.

* * *

Ирини покрестила сына своей квартирантки Оксаны Бондарчук. Оксана родила своего Сашеньку от «Бульды», как она любовно называла молодого бульдозериста Анатолия Меншикова. Синеглазая украинская красавица, Оксана, любила его, как говорится, безумно, так что решилась родить без законного бракосочетания. Толик медлил – мать не разрешала. Оксана плакала и постоянно советовалась с Ирини, как себя вести с ним и всей его родней. Ирини, как могла советовала.

– Брось ты нюни распускать. Меньше б смотрела в его сторону, уже бы женился.

Короче, Оксана с Анатолием оформили брак, когда крестнику уже было шесть месяцев, после того как, по совету Ирини, Оксана пригрозила ему, что уедет с ребенком к матери на Украину. Ирини была рада, что она сыграла хорошую роль в этой семье. Хоть Оксана и была на десять лет младше, но они очень сдружились, что-то было общее в их характерах, решительное и бесстрашное. Да и Анатолий не дурак, оставить стройную, писанную синеглазую красавицу с пшеничной копной густых волос. Да, что б так еще любила. Теперь они вместе жили во времянке во дворе Александриди. Сашка рос, точная копия Анатолия. Оксана и тетя Соня, Агапи, Анастасия и Харитон были теми, с кем Ирини, в основном, общалась. Последнее время, она довольно часто ездит к Анастасии, жене Харитона.

Кажется, дом кумы посетила беда и Ирини косвенно была виновата: ведь в ее винограднике, позади времянки упал крестник Миша. Пришло время идти в школу, в шестой класс, а Анастасия не отдала его потому, как у него начались умственные проблемы. Взгляд у Миши был отстраненный и, как будто постоянно испуганно – напряженный. Глаза всегда были широко открыты, и они как будто никого не узнавали, кроме матери, сестры и отчима.

Смеяться – тоже смеялся, но громко, безудержно, некрасиво, с какими-то вывертами. Теперь он вел себя, как одногодка со своей сестрой Нюрой. С ровесниками не общался, играл с малышами. С ними он смеялся, бегал. Дома все старался прижаться к матери, как к своей защитнице. Анастасия зримо постарела. Слезы затушили блеск глаз, она не улыбалась, никого не хотела видеть. Но посещениям кумы была рада. С ней они обсуждали, что же делать с мальчишкой. Возили в церковь, несколько бабок читали святую молитву над его головой. Ездили в близлежащие села, где говорили есть бабульки, могущие от всякой хвори исцелить. Но и они ничего не могли сделать.

– Эх, была бы яя Сима жива, давно бы с головой у ребенка не было проблем. И умерла-то она года четыре назад, – печалилась Ирини.

Анастасия говорила, что это Власин наколдовал, чтоб она была несчастна.

– Он мог на такое пойти, мне кажется, он такой мстительный…

– Да ну, скажешь тоже, разве он не отец своему ребенку. Не изверг же он!

Анастасия не соглашалась с Ирини, пожимала плечами.

– Есть мужчины, когда теряют женщину, то дети для него не представляют никакой ценности, – так говорила мне баба Нюра.

– Но твой-то, прямо-таки, помнишь, настойчиво хотел ребенка себе забрать.

– Это только игра… Показать, какой он хороший… А на самом деле…

Анастасия с Харитоном вместе с детьми ездили каждое воскресенье в церковь на окраину города в районе сороковой мельницы. Дмитрий в срочном порядке оформил развод с Эльпидой, чтоб обвенчаться с Настей. Иначе ни исповедоваться, ни причащать детей им бы не разрешили. Сам Самсон посоветовал ему так сделать, когда произошло несчастье с Мишей.

– Только Бог вам может помочь, – сказал он. – Больше ни на что не надейтесь.

Будете молиться, просить Бога о милости, будете соблюдать все заповеди, – тогда излечится мальчонка. А нет, – не ждите ничего хорошего. Эльпида восприняла развод в самые, что ни на есть «штыки». У Дмитрия с ней был серьезный разговор, после чего она сдалась.

Дмитрий взял за непреложное правило, каждое воскресенье, рано утром ехать в церковь всей семьей и выстаивать всю службу. После службы они оставались поговорить с отцом Иннокентием, лет сорока с лишним, священнослужителем. Он очень помог им морально, особенно Анастасии, которая места себе не могла найти из-за этой беды. Когда отец Иннокентий разговаривал с ней, Харитон сидел в стороне и украдкой наблюдал за женой, и с болью в сердце замечал, как она постарела. Черные круги под глазами не сходили с лица с первых дней того несчастного случая. Настю посещали всякие страхи и, чего раньше вообще не случалось, она и на людей стала смотреть исподлобья или вообще отворачивалась. Совсем недавно он возил ее к бабке Авдотье, потому что стала на глазах таять, ходила тенью. Как потом сама Настя рассказала: во время молитвы ей показалось, что потолок в комнате резко стал надвигаться на нее, все потемнело, ее затрясло и стало безумно страшно. Внутри у нее все затряслось, и она дико закричала, точнее сказать, завизжала и побежала к дверям. Бабка крикнула, чтоб держали дверь и не выпускали ее. Настя стала бегать вокруг стула, на котором сидела, потом, неожиданно высоко подпрыгнув, вскочила на него. Дмитрий ждал снаружи, услышав ее крики, вбежал вместе с другими ожидающими. Все они с трудом удерживали ее, кричащую и выворачивающуюся, пока не утихла и бессильно не упала на руки мужа. Бабка закончила свою молитву над ней, осенила несколько раз крестом, и с того времени Настя стала приходить в себя, выздоровела, иногда даже улыбалась и смеялась. Анастасия и до сих пор не может понять, что же с ней произошло. Бабка сказала, похоже, что кто-то нагнал на нее порчу, в нее вселился демон и ей, Авдотье, удалось, с Божьей помощью, его изгнать. Велела больше молиться, просить Бога не оставлять ее.