– Будешь носить и вспоминать меня.
Она рассмеялась:
– Уж мог бы и не сомневаться, и так не забыла бы. Ты дал мне почувствовать, как это бывает, когда женщина любит мужчину. И на том спасибо.
– Не выгонишь, когда в следующий раз приеду?
– Буду ждать…
– А, если замуж выйдешь?
– Навряд ли… Хотя все может быть. Ну…тогда и посмотрим.
С Марицей было тоже сложно расставаться. Она сумела-таки все выпытать о его житье бытье.
– Ну переехал бы сюда, может быть сначала без семьи… Сам знаешь: мы б тебе помогли прописаться. Работу бы нашли, у нас с Костасом хорошие связи и знакомства, – уговаривала она, заглядывая ему в лицо. Глаза ее говорили ему, как она не хочет его отъезда, как ей хорошо просто оттого, что он есть здесь рядом, человек, с которым можно поговорить обо всем, и, она знает, он ее понимает.
Он ее понимал, и, наверное, любил, как мог бы любить одну единственную женщину. Но она была недосягаемой, женой брата, хоть и троюродного. Она ничего плохого не говорила в адрес Ирини, но всякий раз, когда он проговаривался, как она бывает резка с ним, Марица высоко поднимала брови и отводила глаза. Смотрела куда-то вдаль, заводила разговор о другом. А он чувствовал, как она жалела его и не хотела неосторожным словом хоть как-то унизить его мужское достоинство. Не раз мелькало у него в мыслях, как счастлив мог бы он быть, живя с такой женщиной, как Марица. Костас, наверное, не понимает, каким сокровищем он обладает.
«Бедненький, ты бедненький, – насмешливо думал он о себе. – Все у тебя не так, все у тебя не то. Что теперь плакать о том, чего нет и не будет? Такие женщины на дороге не валяются, да и дочки у тебя скоро замуж соберутся. Пора друг домой, пока тебя жена не прогнала на всю оставшуюся жизнь».
Марица и Костас работали действительно от зари до зари. Даром что ли они считались одними из лучших пчеловодов пчелохозяйства Сочинского района. Марица хотела непременно устроить проводы, пригласить родственников и друзей, но Савва сослался на небходимость быть вечером в городе. Зачем ему все это, когда он фактически сбежал из дома и находится здесь в тайне от жены. Весь последний вечер он просидел с теткой. С Машей он попрощался вчера. Искупался в душе, построенным жителями их барака для всех. Сложил одежду в аккордеонный футляр. Поиграл по просьбе тетки несколько песен, она подпела дребезжащим голосом. Рано утром он уехал, выслушав на прощание последние теткины наставления:
– Савва, жена у тебя очень тяжелая, сама имела радость пожить с ней десять дней. Как ты бедный выдерживаешь столько лет, не представляю. Бросай ее и приезжай.
– Ладно, тетя Рая, не так уж страшно все. Мужчина на то и мужчина, чтобы выдерживать трудности. К тому же я привык к такой жизни
– Господи, – прослезилась тетка, – какой же ты умный, красивый. Что же ей, твоей ненавистной, от тебя надо еще. Другая б на тебя Богу молилась. Бросай ее, мы здесь тебя живо оженим…
Какое счастье, что теперь есть прямое сообщение Сочи – Джамбул. Сколько времени он сэкономил. В самолете он хотел заснуть, но не мог. Все силился придумать что-нибудь достоверное в свое оправдание перед Ирини. Сказать, что свадьба уехала к родственникам невесты в соседний поселок и его упросили поехать с ними, как гармониста, за их счет, ему казалось самым подходящим оправданием. Но ведь жену его никто на мякине еще не провел. Риск большой, но очень маловероятно, что кто-нибудь донесет ей что-нибудь о свадьбе, она никого не знает, кроме его дядьки, которого видела только раз и, который живет в другом городе. Савва точно знал, дядька собирался уехать назад на машине с родственниками. В конце концов, его не было всего две недели, не три же месяца!
Ирини не заметила, как пролетели две недели. Когда дети стали особенно упорно спрашивать, когда приедет папа, она посчитала дни его отсутствия и удивилась, что так быстро прошло время.
«Где ж он пропал? Опять загулял? Что же он за человек?» – Сердце сжалось: какой ненадежный отец у ее детей!
Взгляд Ирини уныло осматривал обстановку в комнате. Вот кровать, вот радиола на тумбочке в углу. Тюлевые занавески на двух окнах, льняные, вышитые ее рукой, дверные занавески, шифоньер и, главная достопримечательность, которое они приобрели для музыкальной Кати – подержанное пианино. Наташа настояла на эту покупку для сестры. Деньги насобирала за почти год работы. Слава Богу, все дети теперь школьники.
Но почему у нее такая безрадостная жизнь? Такая пустая. Вот где он, спрашивается? И не написать, и даже телеграмму не послать. Она знает только, что он рядом с Ташкентом, где-то в каком-то колхозе.
Вечером, лежа в постели, она принялась себя успокаивать: «Возможно, родственники уговорили остаться ненадолго. Он согласился. А тут, может, и другая какая-нибудь свадьба подоспела, а гармониста своего нет, вот его и попросили. А, может, заболел. Когда он много играет, бывает, что сильно вспотеет и пьет холодную воду. А потом простывает довольно сильно. А может, нашел кого. Ведь живут они несчастливо. Это им обоим понятно. Бросил ее с детьми, а сам подался на лучшую жизнь. Ну и пусть. Не пропадем! – гордо утешала она себя. – Как-нибудь прокормлю детей. Родные помогут. Наташе уже скоро пятнадцать. В шестнадцать пойдет работать». Но сердце было против этого: «Какая работа? Наташка так хорошо учится, ей надо дальше учиться, в техникуме или даже институте. И вообще, замуж дочек выдавать – отца надо иметь». Такие мысли навещали Ирини несколько ночей, пока не появился ее «Ясный Сокол», как его прозвала квартирантка – кума Оксана.
Савва зашел во двор, когда дети были в школе, Ирини – на работе. Он пошел к ней на работу, в детсад, чтоб среди своих коллег, не стала б выяснять отношения. И в самом деле, Ирини даже была обрадована его появлению. На ее вопрос, почему долго не возвращался, ответил, как и наметил. Она посмотрела на него недоверчиво, но он выдержал ее недоверчивый взгляд.
– Ну, ладно, – сказала она примирительно, – иди домой, дети уже заждались тебя. Они будут к двум часам.
– А ты когда? – спросил он несколько заискивающе в спину, уходящей к малышам, жены. Ирини, не оборачиваясь спокойно ответила:
– Как всегда, к семи часам.
– Ну, ладно, тогда, я пошел.
Обернувшись, Ирини проводила его пристальным взглядом, пока он не скрылся за углом здания. Ноги сами несли Савву, он их не чувствовал. Сразу за дверью он перевел дух, не веря сам себе, что все пронесло. Неизвестно, что еще его ждет после ее возвращения с работы, конечно, но пол дела уже сделано, Слава Богу! Дома Савва свалился на кровать и проспал до возвращения дочерей.
Первой пришла Катя. Она тихо подошла к нему. Он проснулся.
– Привет, – сказал он ей.
– Папка! – Катя залезла на кровать к нему. – Я так соскучилась. Почему тебя так долго не было?
– Пришлось поехать еще в другое место.
– А подарки привез?
– Нет, только конфеты.
Он их купил в магазине, когда возвращался от Ирини. Сейчас он ругал себя. Хорошо, что хоть конфеты вспомнил купить. Да, отец из него получился никудышный.
– А где они? – спросила Катенька.
– Сейчас, сейчас, – Савва поднялся. – Подожди. Он смотрел, как дочь с жадностью поедала горсть полученных конфет и ему сделалось невыносимо стыдно за себя: «Сам гуляю, деньги трачу налево и направо, не скуплюсь на подарки посторонним». Он вспомнил, какие игрушки он покупал Машиному сыну, не говоря о конфетах и шоколадках. Он дал дочке еще жменю.
– Тут осталось для Наташи и Жени. А завтра я еще куплю. Хорошо?
– Хорошо, – ответила счастливая Катя.
– Ну, а теперь расскажи, как ты учишься, что нового в школе, – поспешил перевести тему разговора Савва. И дочь защебетала о своей жизни. Савва почти не слушал, а думал о том, какую странную жизнь он ведет и, что пора с этим кончать. Раз и навсегда.
Скандал разразился в октябре, когда тетя Рая прислала Савве письмо, где она мельком упомянула о событиях, имевших место этим летом. Почту вынула Катя, когда Савва еще не пришел с работы, и Ирини попросила Наташу прочитать письмо. Когда та прочла эти строчки, Ирини не могла поверить своим ушам. Наташа, по просьбе матери, перечитала их несколько раз. Потом Ирини сама принялась разбирать письмо. Дочки испугались ее вида. Лицо потемнело, глаза метали молнии. Посыпался мат и обличения в адрес их папы. С испугу они убрались подобру-поздорову в свою комнату, и каждая принялась что-то делать.
– Скотина, долбо…б, – неслось по дому, – это – ж надо, каков подлец, предатель! Всю жизнь врет и не краснеет! Как земля таких носит?! Дети недоедают, лишней тряпки нет, а он мотается по курортам… Да будь ты проклят, гадина ты подколодная! – Ирини трясло. Она бегала по дому, забегала к испуганным девчонкам и говорила, и выговаривала, какой сволочной у них отец, как она его ненавидит, и, как она мечтает от него избавиться.
Вечером, взяв с собою Женечку и Катю, она пошла к тете Соне. Рассказала все, как есть. Ирини видела, как удивленно подняла тетка брови. Даже невозмутимую тетю Сони поразила такая новость.
– Слушай, – сказала тетя Соня тихим голосом и оглянулась, как бы проверяя не подслушивают ли их, – может, он завел кого там, раз его неудержимо тянет туда?
У Ирини забилось и больно сжалось сердце:
– Да, пусть бы там и оставался со своими бл… дями, не умрем без него! – Она прижала к себе, сидящую рядом, Женю. – Посмотрим еще, у кого лучше сложится жизнь.
Какое-то время обе помолчали, обдумывая положение. Ирини периодически прорывало:
– Какая-ж его тетка, скотина! Знает же прекрасно, какие деньги уходят на один только проезд, не говоря о расходах там.
– Да, отрывать от детей такие деньги, грех на ее голову…
– Да ей-то что, она, небось, рада-радешенька за его счет погулять. Плохо ей, что ли? – запальчиво выговаривала Ирини.
Тетя Соня осуждающе добавила:
– Что ж она свои деньги не тратит? Пишет, что скучает, вот пусть бы сама приехала бы на племянника посмотреть, если так уж скучает и любит.