Ирини моментально вставила:
– А заодно и на своего сыночка бы посмотрела. Так она не едет, знает, что Федька – Дурак ее ненавидит.
– А, знаешь, что? Не написать ли тебе ей письмо, что он при смерти? Пусть приедет, порастратит свои денежки, посмотрит каково это.
Женщины посмотрели друг на друга. На лице Ирини вырисовалось мстительное выражение:
– Как я раньше не додумалась, тетя Соня! Только ты знаешь, я писать не умею. Напиши ты за меня.
– Давай так: я напишу, а Катя перепишет. Она ж когда-нибудь покажет это письмо Савве, я не хочу, чтоб он узнал мой почерк.
Через час письмо было готово, Катя переписала его. По дороге домой Ирини спустила его в почтовый ящик и, довольная, вернулась домой.
Савва пришел поздно в этот день. Ирини к этому времени немного успокоилась. Она принялась спокойно расспрашивать его, как прошел день, перешла, как бы невзначай на его последнюю поездку на свадьбу, какая свадьба была в другой деревне, как звали вторую невесту из другого колхоза, из какой семьи. Савва на ходу сочинял. Сердце его забилось, он знал этот тон жены, но не мог понять откуда ветер дует. Наконец, Ирини сунула письмо тетки ему под нос:
– На, прочти, а я хочу посмотреть, что ты мне скажешь после этого.
«Дурак, вот дурак! – запоздало пронеслось у Саввы в голове. – Как я не предупредил тетю? Ведь ничего не стоило это сделать. Нет, хотел показать, что несмотря ни на что, гулять езжу, когда захочу. Жена ему не указ. Как он не подумал, что тетка надумает написать. Ведь она, после приезда сюда, не писала писем из-за нелюбви к Ирини. Что же теперь будет? Он быстро взял себя в руки.
– Да, правда, я поехал туда, но именно потому, что меня попросили ехать родственники невесты. Я не стал тебе говорить, что поехал на Кавказ. Сказал, что в колхоз.
– А что такого, в самом деле? Кавказ или колхоз…Одно и тоже, – насмешливо передразнивающим голосом проговорила Ирини. Савва отвел глаза от ее ненавидящего взгляда.
– Ни видеть, ни слышать тебя не хочу, – сказала она и резко вышла из спальни.
Два месяца она спала в зале на полу на матрасе. К Новому Году, он уже в четвертый раз подошел попросил прощения. Купил в зал диван, последнее время она спала на нем. Подарил капроновые чулки и шелковую комбинацию. Ирини опять смилостивилась.
– Ради детей. Не думай, что ради тебя, – предупредила она, ложась в ту ночь в их постель. Но холод ее отчуждения невозможно было растопить еще долгое время, даже после самых его нежных попыток на супружеском ложе.
В Осакаровке все шло своим чередом. На улице Линейной, на островке у оврага все также жили и трудились семьи Христопуло, Харитониди, Истианиди. Домик бабы Нюры Балуевской был продан. Там поселилась молодая пара: друг Генерала – Федя Фулопуло с женой Верой и маленькой дочкой.
Отец Фулопуло давно работал на грузовике, сумел собрать деньги и помог старшему сыну отделиться. Не каждый мог себе такое позволить. Дети женились и годами жили с родителями, привнося в жизнь родителей и молодой семьи немало неудобств, а часто – полного разлада.
Кики такая проблема не грозила: у нее был один сын, который должен будет стать хозяином их дома. Дочери же с замужеством уйдут в дома мужей. Старшая дочь Кики закончила восемь классов с трудом и в девятый не пошла. Ей уже семнадцать лет. Аница оставалась на второй год в пятом классе. Может быть, она и училась бы лучше, но слишком много ей приходилось хозяйствовать дома. Без ее помощи Кики не смогла бы прокормить детей. Пришлось бы просить братьев, но она никогда б такого не допустила. Умерла б, но не стала бы усложнять кому-нибудь жизнь, пусть даже жизнь братьев.
Они предлагали помощь, но она отказывалась. Спасибо, что привозили корма для скотины, уголь, дрова. Грузовик Генерала и трактор Харика всегда были для нее готовы помочь. А большего она не хотела. Сколько раз мама предлагала денег, но не брала Кики. У греков так не принято. Так, что дочке Кики некогда было и за учебники сесть. Ирини рассказывает, что ее Наташа и учится хорошо и посторонние книги читает день и ночь. Надо же! Нет, Анице не до такого излишества… Иначе жили бы они все впроголодь. Спасибо, иногда Роконоца ходила в магазины и тогда покупала детям какую-нибудь одежду, или конфеты, пряники. Но это случалось крайне редко. Роконоца ходила только в церковь. Остальное время предпочитала проводить вблизи своего дома. Хорошо, что все три дома: и ее, и Харика и матери были рядом, а то Роконоца к Кики навряд ли стала бы ходить. Почему пожилые люди так любят сидеть в своем углу, Кики не понимала. Она, например, как и Ирини, все свое время проводила бы на рынке, общаясь с людьми. Слава Богу, теперь с деньгами намного легче. Кики всегда при деньгах. И старшая дочь совсем недавно устроилась отлично. Работает на бензоколонке – заливает бензин в баки машин. Яша устроил ее на эту работу, благодаря своему другу. Люди говорят, Аница – завидная невеста. Росленькая, красивая, с толстенной черной косой до пояса. Всегда приветлива и улыбчива. Скоро надо ждать сватов. Кики вовсю готовила ей приданное. Справила верблюжьи одеяло и матрас: в Джамбуле вместе с Ирини ездили на толкучку, купили у казахов по семь килограммов шерсти. А здесь, в Осакаровке, заказала одной хорошей мастерице стегать одеяло и матрас. Уж и белье куплено. Теперь Кики думала о посуде для дочки. Баламуту сыну было уже четырнадцать лет. Непутевый Алекси не хотел учиться. Пропускал уроки, курил. Кики била его смертным боем за курение, но бесполезно: то один, то другой доносил ей, что видели его курящим.
– Карлик! – обзывала она его, – ведь ты ж никогда не вырастешь! Так и останешься недоноском. Тебя никто за человека не будет считать! Посмотри, в твоем классе все выросли на голову выше тебя. Твои друзья, я знаю, тоже курят, они уже взяли свой рост, а ты о чем думаешь? Ты не сможешь даже заработать себе на хлеб! С таким ростом, кто тебя возьмет на работу?
– Возьмут, – находчиво огрызался сын, – буду работать на автозаправке, как Аница, там рост не нужен.
– Автозаправка в Осакаровке одна. Будешь около высокой сестры крутиться, не стыдно будет?
– Через три года, к моим семнадцати годам, обязательно вырасту. Построят еще одну автозаправку, мать, – не терялся с ответами сын. – Не переживай, буду работать. Все будет хорошо!
Ну что ему скажешь? Нельзя так любить своих сыновей. Сколько ее братья ругали, а она ничего с собой поделать не может. Любит, без памяти любит сыночка. Он, паршивец, знает это. И все знают несмотря на то, что Кики изо всех сил пытается скрыть это. Бедная Марика так напрямую ей и говорит:
– Конечно, Алекси у тебя на первом месте. А мы уже с Анькой, на самом последнем.
– Дурочка, не выдумывай, – оправдывается Кики, но совсем не убедительно.
– Да ладно, ладно, рассказывай, – поддевает Аница, – всем известно, матери всегда больше любят сыновей.
– Может быть, чуть и больше вас, большое дело! – оправдывалась Кики. – Ваша бабушка Роконоца, значит больше всех любит Яшку с Хариком, что ли?
– Наверное.
– Мне всю жизнь казалось, что она больше всех любит Ирини, – вдруг призналась Кики.
– Ты же рассказывала, что она любила покойного Федю больше всего. Царство ему Небесное! – заметила Аница.
– Да, Царство ему Небесное. Это точно: любила она его больше всех на свете. – Кики задумалась и вздохнула:
– Очень тяжело перенесла смерть его. Даже, когда отец умер, она так не страдала. Федя был редким человеком… Для меня его смерть была тоже страшным ударом, убийством для всех нас. Царство ему Небесное! – она перекрестилась, следом осенили себя крестом и дочки.
Ирини старалась не показывать свое отвращение к мужу, но он всей своей кожей ощущал ее ненависть. Они почти не разговаривали друг с другом. Когда он появлялся, она старалась заняться то детьми, то уборкой. В основном уходила на огород, а то ее и вообще не было дома допоздна. Когда Савва спрашивал у детей, где мама, они отвечали, что или у квартирантов, или у тети Сони, или у тети Агапи.
«Вот такого бы Ирини пьяницу – мужа, как у этой Агапи надо, тогда бы ценила и по-другому относилась ко мне, – думал Савва. Конечно, Агапи держалась за мужа: куда с такой оравой? Бедная женщина! И сын у нее с больной головой, потому что муж пьяница», – жалел ее Савва.
Он знал, какая она мягкая, уступчивая и очень приветливая. «Может поэтому ее муж и измывается над ней?» – мелькнуло у него в голове. Нет, Ирини бы не терпела такое, даже если б у нее было десять детей. Он помнил, как Ирини, еще перед женитьбой предупредила и ему врезалось в память: «Изменишь-уйду хоть орава детей будет, ударишь-тоже самое, не надейся, что буду терпеть». А ведь и ударил дважды и дважды потом, правда, умолял простить. И изменял… Савва вздохнул. Хорошо, что она не знает про измены. Этого, он точно знал, она никогда не простит. Он знал про себя, что побаивается жены. Кажется из-за этого, в отместку, он и погуливал на стороне. Пусть не думает, что все делается так, как она хочет. А, если и попадется из-за своих измен, Савва решил, что пойдет на развод. Была – не была! Терпение его переполнялось, жить с такой сварливой женой ему было невмоготу.
Дома был только холодный суп. Он попросил Наташу почистить картошки и принялся ее жарить себе. Катя с Женей подошли к столу. Они тоже хотели свежепожаренной картошки… Он поделился с ними. Наташа тоже подошла. Короче, ему досталось маловато. «А, что ты так мало пожарил?» – спросила Женечка.
– Я думал, вы уже поели.
– Мы поели, но жареную картошку мы можем целый день есть, – сказала Наташа. – Этим мы все в тебя.
Девчонки захихикали:
– Да, папа, в тебя!
Савва заулыбался:
– Ну, ладно, вы тут приберите, а я пойду отдыхать.
Девчонки тут же принялись за дело. Им хотелось, чтоб папа был ими доволен.
Савва прошел в спальню. В шифоньере, под кучей хлама, лежал кулек с его любимыми конфетами «Грильяж в шоколаде». Съев штук пять, он почувствовал себя сытым. Попил холодной воды. Теперь порядок, можно почитать газету и Савва, развернув «Известия», улегся на кровать. Через полчаса он заснул, что с ним случалось редко. Сквозь сон он услышал зовущий голос дочери. Открыл глаза: