Иногда он думал, что все можно простить этой женщине, но только не ее грязный мат, который выплескивался из нее в минуты, когда она злилась на него или детей. Сколько раз он ей говорил, убеждал, просил, но бесполезно.
«Не надо меня злить, – говорила она, – если вы меня не понимаете, может, хоть это заставит вас подумать, что надо и, что не надо делать».
Вот и все. Коротко и ясно.
Назавтра, Савва вкрутил лампочку, перемотал изолентой трубку в газовой установке (она пропускала газ и Ирини давно просила посмотреть, в чем дело), сделал из досок формочки вокруг водопроводной колонки – подобие маленького колодца, залил цементом, чтоб вода шла из того колодца по трубе в арык, а не лилась во все стороны, заодно обливая ноги пользователей колонки. Кажется, Ирини отошла и даже разговаривает с ним.
Прошло некоторое время, и снова в семье наступила оттепель. Родители улыбались друг другу, повзрослевшие дети тоже. Им стало известно, что родители вдвоем поедут на Кавказ в город Адлер в следующее лето. В августе должна была приехать Роконоца, так что дети останутся с ней. Девчонки были рады бабушке, поэтому даже и не просились поехать с ними на Черное море. Женя немного повыступала, что все дети куда-то едут, а она никогда, но быстро успокоилась, радуясь встрече с бабушкой. А сейчас была весна, деревья вовсю цвели. Урожай на вишни, которыми был обсажен весь участок вокруг дома и огорода, обещал быть хорошим. Да и персики, и сливы, и яблони цвели буйно. Недавно только столько времени потратили на подвязывание винограда, а они уже дали стрелки. Савва ходил по двору довольный. Ирини тоже.
В закутке, позади дома, поместили поросенка. В этом году она решилась на это. Никогда скотину не держали, а теперь вроде не запрещают в городе держать живность, так почему бы не попробовать. Время пролетит незаметно, придет время и можно сделать солдесон, домашнюю колбасу, просто мясо пожарить. Холодец с чесноком. Ирини мечтала накормить своих дочек наконец так, что ешь – не хочу. Чтоб не смотрели с завистью на детей, которые выходили с куском хлеба и колбаской сверху, а они просили дать откусить. Господи, когда же кончится такое унизительное положение? О поросенке она и не думала, на рынке ее уговорила колхозница, она спешила, поэтому отдала его почти задаром. Кабанчик был просто прелесть такой смешной и смышленый. Дети были в восторге от него. Ирини тоже полюбила сорванца Пусю. Как такого не любить, когда он даже гадит в строго одном месте, всегда чистенький. Правда, она его купает иногда шлангом от колонки. В жаркую погоду он, уже большенький, любил развалиться во дворе на сиденье старого кресла от автобуса, которое Савва привез с работы. Поросенок ходил по двору под присмотром, чтоб ничего не подрыл в огороде и ужасно не любил возвращаться в свой сарайчик.
Когда через год, осенью пришла пора зарезать его, дети никак не хотели этого. Наконец их уговорили. Ирини сказала, что власти не разрешают держать так долго скотину. Все согласились. Но Катя попросила подождать ее в последний раз, чтоб попрощаться с ним после школы. Но когда она пришла, его уже осмолили. Ирини специально к ее приходу спрятала голову Пуси. Катюша плакала до самого вечера, и никто не мог ее успокоить. Все потом ели разные блюда из мяса поросенка, а Катя так и не притронулась. Вот такие дела… Ирини решила больше не заводить поросенка. Но прошел год, и она снова купила порося, но тот был уже совсем другой. Его уже так не любили.
В один из прекрасных дней, летом, Ирини, собираясь с новым виноградным урожаем в Осакаровку на продажу, и, злясь на Савву, что он опять не помогает ей со сборами, вечно занятый неотложными делами, вдруг осознала, что со своим непутевым мужем прожила вот уже семнадцать лет. Боже мой! Семнадцать лет! Она уже старуха, а что она видела? Ничего! Одни недостатки, да недохватки… Спасибо, дети выросли. Учатся. Наташка, правда, часто болеет. То ангина мучила – вырезали гланды, то аппендицит – вырезали и его. Теперь донимало сердце: систолические шумы и чуть ли не какой-то порок сердца. Врач посоветовал сменить климат. Вот, среди зимы и отправили ее к бабушке Роконоце. Теперь она там, а они с Саввой занимаются двумя младшими. Учителя раз в месяц вызывают в школу по поводу Женьки. Что с ней делать? Бедовая – спасу нет. Всех бьет, ругается, на уроках не слушает, учится неважно. Ирини видела в младшей дочке себя. Точно такая же была и она в детстве. Никому спуску не давала. А Катюша была спокойной, уравновешенной, совершенно не драчливой и уступчивой. И уберет, и сготовит обед, и посуду помоет. Лицом вся в мать, а характером в отца, что ли? Или, точнее, в мать Саввы. Вот где золотым человеком была, Царство ей Небесное! Слава Богу, что Катя в свекровь. А вот с проказницей Женечкой никакого сладу нет. Что дальше будет? Савва много раз с ней говорил, ставил в угол, обещал дать ремня, а толку мало.
Беспрерывные мысли Ирини о детях, домашних проблемах иногда прерывались стуком молотка по болванке – цветочному трафарету. Ирини делала заготовки цветов для кладбищенских венков. Кучи бумажных цветов разной формы лежали вокруг нее. После этого надо было их еще прокрасить в яркие цвета. Затем опустить в расплавленный парафин. Это занимало много времени. А завтра она уж во всю силу будет делать только венки. Вот тут ей самый верный помощник Женька. Катя тоже помогает, но она быстро выдыхается, не под силу ей эта однообразная работа. Ирини не очень-то ее и привлекала. Зато Женька делала цветы, а потом выносила с ней на кладбище продавать. За это Ирини обещала дать по два, а то и по три рубля за каждый ее венок. Через месяц пасха, вот где будет торговля! Ирини с девчонками уже наделала штук тридцать для себя. На работу она относила только норму, по примеру тети Сони. Скоро, она, опять же, по примеру тети Сони, уйдет с «Похоронного бюро» и будет работать только на себя, а чтоб не приставали, почему не работает, она, как и тетя Соня, собирается устроиться сторожем на «Галантерейную фабрику». Благо-фабрика прямо под носом, за дувалом. С недавнего времени Ирини была довольна жизнью. Трудно работать, спину иногда трудно разогнуть: работу приходилось делать сидя на низкой табуретке потому, что все причиндалы лежали на полу. Зато денег стало побольше. Долгов больше нет, и она даже стала откладывать на Саввину книжку, чтоб купить диван, а может попозже и телевизор, уж очень девчонки просят. Стукнула дверь – пришли почти одновременно дочки со школы. В доме прохладно, топили только утром, тепло почти выветрилось.
– Мам, ты что не затопила?.. Такой холод, на улице теплее…, – спрашивает недовольным тоном Женя.
– Дочь, как села за работу, так и ни на минуту не встала. Деньги же надо зарабатывать… Тоже голодная, как и вы. Принесите дров и угля, сейчас растоплю, – сказала Ирини, поднимаясь с низкого стульчика и устало расправляя плечи.
– Я, чур, за дровами, – быстро сказала Женя, пока Катя еще не успела рот открыть.
– Вечно я уголь ношу, – обиженно проговорила Катя.
Угольной пылью никому не хотелось дышать.
– Принеси только полведра, – сказала ей Ирини и принялась чистить золу из печного поддувала.
Через полчаса печка уже гудела, и все ели жареные яйца на сале.
В начале лета семидесятого года произошла трагедия. Жена Дмитрия Александриди-Чечена, Маруся, попала под автобус. Они только что переехали на Кавказ. Поселились рядом с Федей, который прожил здесь уже год. В тот страшный день пришло сообщение, что контейнер с мебелью пришел из Осакаровки, и Маруся пошла наводить справки, как его можно получить. Муж был на работе, дети в школе. Видимо она задумалась, когда переходила дорогу и не заметила приближения автобуса.
Савва успел прилететь самолетом. Приехал на похороны, когда ее уже отпевали. Тоскливое, конечно, положение. Дмитрий очень переживал. Как бы то ни было, хоть и лупил когда-то свою жену, а прожиты лучшие годы. Дети выросли. Савва испуганно смотрел на осиротевших детей. Нет, он бы не желал смерти Ирини, хотя раньше по-молодости, иногда в голову приходили такие мысли. Савва пробыл у братьев десять дней. На поминках, на девять дней были только близкие, среди них Аница, Костас с Марицей. Они советовали ему переезжать к ним в Красную Поляну. Братья звали в Адлер. А куда? Рядом с братьями уже места не было. Федя обещал помочь. Сказал у него есть связи в Чайсовхозе, где он работал шофером. Найдется ему жилье. О Греции ни Митька, ни Федор не хотели думать, особенно после того, как Савва показал им письмо, полученное от тети Лены из Греции три месяца назад. Она писала: «Дорогой племянник, если ты приедешь, то мы неделю будем радоваться встрече, потом месяцами будем плакать потому, что работу найти здесь невозможно, а питание, жилье и одежда здесь очень дорогие».
– Да, Греция нас не ждет, – сказал Федя, – тетка живет в однокомнатной квартире. Работает в кондитерском цехе. Работа не легкая, учитывая, что там жарче, чем здесь летом. Все время помогает своим двум сыновьям.
– Да-с. А так хотелось поехать на свою Патриду, – вздохнул Савва, – ну посмотрим, может я уговорю свою приехать сюда.
– Твою упрямую ослицу не надо спрашивать, а ехать и все! – пренебрежительно сказал Федя.
– Да, что ты в самом деле, не можешь убедить ее переехать, – вяло удивился Митька – Чечен. – Поживете сначала у меня, а потом что-нибудь придумаем.
– Я же сказал с жильем проблем не будет, – ударяя на «жилье» и мотая недовольно головой, сказал Федор.
– Мы с ней собирались летом приехать. Пусть посмотрит, чтоб потом не точила меня, если что-то не понравится.
– Да, брось ты на нее все время оглядываться, вон весь поседел от хорошей с ней жизни, – опять пренебрежительно бросил Федор. – Я никогда не спрашиваю советов жены, и ничего – живет и радуется.
Как раз подошла его жена, села рядом, взяла его под руку, прижалась к нему.
– Ну, что ребята, дети спят, и нам как-будто пора: завтра тебе, Федя, на работу рано вставать, – промурлыкала она, заглядывая мужу в глаза. Федя ничего не ответил, но, через три минуты распрощался и ушел под руку с женой.