Анастасия и Митька Харитониди настойчиво приглашали Ирини с Саввой приехать на восемнадцатилетие сына Михаила. Надо было уважить: как же: Миша был первым среди Ирининых крестников, который достиг совершеннолетия. Хотелось посмотреть, какой он теперь. Ведь последний раз они его видели, только что оправившегося после долгой болезни. Это была одна из причин, почему Ирини согласилась ехать на Кавказ. Чтобы сэкономить, решили ехать поездом через Москву, там же и присмотреть ему хороший подарок. Может, найдут приличную гитару: Настя писала, что сын увлекается игрой на этом инструменте. Этой осенью крестник пойдет в техникум «Гостиничного хозяйства». Там он будет изучать, как принимать приезжих в гостиницах, как их обслуживать. Сам Михаил хотел бы стать поваром, но Митя считает, что поступить в кулинарный техникум всегда успеется. Он уже заранее отдал нужным людям немало денег, чтоб Мишка поступил в это учебное заведение. Говорят, не так-то просто, без денег, после школы попасть учиться на хорошую профессию, тем более с плохим аттестатом.
Да, время летит, неумолимо. В январе их Наташе исполнилось семнадцать лет. Уму не постижимо! У Саввы и Ирини уже взрослая дочь, а они, родители, все никак не решат свои проблемы: вечно они в ссоре, вечно недовольны друг другом.
В конце июня, перед поездкой в Адлер, Ирини с Саввой пошли на выпускной вечер Наташи. Посмотрели ее хороший аттестат. Умная у них дочь! Удивительно, но они никогда нигде не были со старшей дочерью. Даже на греческие свадьбы с собой не брали. Греки, наоборот, старались лишний раз показать своих дочерей – невест на выданье, чтоб ее увидели родители женихов, сами молодые друг на друга бы посмотрели. Нет, чете Александриди было не до детей. Наташин выпускной вечер был их первый и последний совместный с дочерью праздник. На ней было короткое белое, хорошо пошитое шерстяное платье, на ногах – белые, на каблучках туфли. Выглядела она симпатично. Хотя сама она была недовольна то ли прической, то ли всем своим видом. «Чего ей не хватает? – думала Ирини. Все нормально, не хуже других».
Она искренне радовалась, что одна из дочерей уже получила среднее образование. Подумать только – десять классов! В то время, как она закончила только два и то кое-как. Скоро и младшие подойдут к финишу. Когда Наташе вручали аттестат Ирини и Савва гордо проводили ее глазами. Вот она их взрослая дочь. «Что там будет у нее впереди?» – думал Савва. – «Характер у нее мой. Намается в этой жизни, как и я, – мелькнуло у него сожаление. – А может и нет, ведь она девушка».
Они с Ирини решили отпустить ее поступать в Краснодарский университет. Она хотела поступить на исторический факультет. С ней ехала ее близкая подруга. Пусть едут! Пусть понравится им там. Легче будет убедить Ирини переехать на Кавказ, если Наташка поступит. Савва был уверен, что дочери не светит поступить: уже давно он был наслышан, что в вузы поступают дети обеспеченных родителей, которые имеют возможность дать при поступлении хорошую взятку. Без денег поступали медалисты или по большому блату. Редко поступали большие везунчики, но навряд ли Наталия Александриди из них. Хотя, кто ее знает? Он же не собирался давать такие деньжища ей на учебу: пришлось бы расстаться со всей суммой, которую он копил столько лет в тайне от Ирини. Провалит вступительные экзамены, ничего, приедет пойдет работать и параллельно будет усиленно заниматься. А как она хотела?
А пока пусть едет. Может и повезет. Но главная цель, которую он преследовал, должна быть достигнута: дочери там обязательно понравится, и она обязательно будет уговаривать сестер и мать переехать на Кавказ.
Роконоца приехала в конце июля, за три дня до отъезда Наташи в Краснодар. Генерал пристроил мать ехать вместе с сестрой жены Харика, Симой, которая три года назад вышла замуж в Джамбул и возвращалась домой, погостив у родных в Осакаровке. Сердце Ирини сжалось, так мама постарела за этот год. Некогда красивые голубые глаза потеряли цвет, чуть ли не побелели, голова, покрытая всегда черной косынкой-совершенно седая. Лицо в мелких морщинках. Единственно, что Роконоцу не могла согнуть старость. Ходила и держалась она прямо. Ирини устроила праздник, напекла пирогов, нажарила баклажаны, перец, сделала салаты. Приготовила «Хавиц» из жаренной муки и на всякий случай вареников. Стол был прямо богатым, не в пример прежним, в приезды Роконоцы. Девчонки от счастья не знали куда ее посадить и чем угодить. Ирини, грустно улыбаясь, обратилась к матери:
– Мама, как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Устала немного в дороге. Привыкла на мягком спать.
Ирини, понимающе, заметила:
– Да и поезд тарахтит, люди туда-сюда ходят.
– Да, ничего. Все терпят. Бог терпел и нам велел, – добавила Роконоца многозначительно. Внучкам было интересно, как мама и бабушка разговаривают на греческом языке. Наташа принимала участие в разговоре, а младшие ни бум-бум.
– Мама, – я ничего не понимаю, о чем вы говорите, – сказала с удивлением Женя.
– Я тоже, – стеснительно добавила Катя.
– А, вроде, в прошлое лето вы приезжали и ничего, общались с соседскими ребятами, – заметила бабушка Роконоца. Дети Ирини называли Роконоцу не яей, а на русский манер – бабушкой.
– Бабушка, мы разговаривали на русском, – ответила Женька.
– А, я вот, в отличие от вас, все понимаю и хорошо разговариваю, правда бабушка? – похвалилась Наташа.
– Правда-правда, – ответила с улыбкой бабушка по-русски. Все засмеялись: даже эти слова она произносила с большим акцентом.
Через день, в воскресенье Ирини с детьми и Роконоцей поехали в церковь в пригород Джамбула. В церкви было полно людей. Ирини следила, чтоб дочки правильно крестились. Еще дома она напомнила им, как это делать. Бабушка сказала, что они должны не только уметь креститься, а и молиться.
– Нас никто не учит молиться, – доложила Женя.
– Плохо, – строго сказал бабушка, – маму вашу надо ругать.
– Я люблю церковь, – сказала Наташа. – Помнишь, бабушка, как я всегда ходила с тобой на праздники в Осакаровскую церковь? Мне нравилось, что все расспрашивали у тебя, чья я дочь, и там раздавали вкусные пряники и конфеты.
– Везет тебе! – позавидовала Катя.
– Все потому, что бабушка воспитывала меня до четырех лет. Поэтому, я знаю язык. А ходила в церковь, потому что жила с ней.
– Везет же тебе! – повторилась Катя и прижалась к бабушке. Роконоца погладила ее по голове.
Глава шестнадцатая
Наташа с подругой уехала поступать в Краснодар, но через месяц, в начале августа они, не солоно хлебавши, вернулись домой. Сдавали экзамены успешно, но не добрали по баллу до проходного. А Савва уже отослал письмо братьям, что она поступила, раз сдала историю на четыре. Он как-то выпустил из виду, что, кроме истории, надо еще сдать русский, сочинение, английский и литературу.
– Разве ты не поступила в институт? – разочарованно спросил он ее.
– Нет, не прошла, не хватило балла, – отвечала расстроенная дочь.
– А, я-то думал, ты поступила, – прозвучало, как упрек. Савва смотрел на нее с сожалением, как на не оправдавшую надежды.
Наташа долго находилась в подавленном состоянии. Очень тяжело переживала свой провал в институт. А Ирини переживала вдвойне. Говорила с Саввой еще перед поездкой в этот долбаный Кавказ, что надо что-то делать, помочь ребенку поступить учиться. Куда она пойдет работать с ее то здоровьем? А Савва пожал плечами: «Пусть занимается и сдает экзамены на следующий год». Ирини не раз говорила ему, что дочь занимается и день и ночь, а смотри как: не добрала балла и ясно на сто процентов почему – только потому, что она не русская. Не празднуют в СССР греков. Говорила ей Шура, соседка, что теперь, чтоб поступить надо дать кому-нибудь взятку, тогда ее сразу примут. Эту ситуацию Савва резонно прокомментировал так:
– Надо знать кому давать, а у меня таких знакомых нет. Так, что я не вижу выхода из положения. Пусть больше занимается, может, на следующий год поступит.
С ним бесполезно было говорить. Ирини поговорила опять с Шурой Параскевопуло. Их старший сын Илья уже учился в Гидромелиоративном институте. Попал он туда, потому что у двоюродного брата Шуры, русская жена преподавала в том институте. Шура назвала размер взятки-пятьсот рублей. Это очень большие деньги. Но, если Ирини будет работать целый год и откладывать, то может накопить такую сумму. Ирини думала о своей жизни, а руки делали цветы, собирали их в венок. Уже девять венков стоит. Еще столько же надо сделать и поехать на кладбище продать. Иногда приходится продавать за бесценок, так как народа мало. А назад везти не выгодно. Цветы мнутся, парафин осыпается.
А следующим летом успеет перед Наташиными экзаменами поехать спекулировать виноградом. Тогда все расходы перекроются. Ирини твердо решила устроить свою дочь учиться. Будет она учительницей истории или литературы, и все! Шура обещала свести Ирини стой родственницей и помочь на следующий год. Все преподаватели институтов друг друга знают, за деньги все сделают. Скорее только бы этот год прошел.
В конце августа, оставив Роконоцу с детьми, Савва и Ирини, наконец, вместе уехали в Адлер. Приехали назад в начале сентября. Друг на друга не смотрели. Женечка играла на улице и завидев маму с папой, ринулась навстречу. Она сразу почувствовала неладное. Родители поцеловали ее с какой-то грустью. Во дворе их встретила Роконоца. Кинув на обоих взгляд, она отвела глаза. Савва поздоровался и быстро пошел в дом.
Мать и дочь прошли в летнюю кухню. После общих вопросов и ответов, Ирини, видя, что Роконоца сразу поняла неладное, рассказала, как она засекла Савву с другой женщиной.
– Ты ее видела?
– Нет.
– А как же ты его поймала на этом?
– В тот день мы были в гостях у его брата, Федьки, там были их отдыхающие, в основном женщины. Он со всеми заигрывал до тошноты. Я ему наконец сказала, чтоб угомонился. Он сделал удивленное лицо. И Ирини зло спародировала его ответ: «Я просто выпил, не обращай внимания. Ты же знаешь, я не пью, а когда выпью, не все под контролем. Обычное явление у мужчин. Не переживай, скоро протрезвею». Ну и в самом деле, вроде успокоился. А бабы-то на него смотрят, ждут продолжения. Я же вижу. Потом я решила пораньше уйти. Говорю: «Пойдем к тетке, я устала, хочу отдохнуть». Все кинулись нас уговаривать остаться, но я не согласилась. Вернулись мы, уже было девять вечера. Пока я обмылась там в дворовом душе и собралась пойти спать. Только выглянула из-за двери душа, смотрю, мой благоверный зянг-зянг куда-то направляется. В трусах, с лавровой веточкой в руке, помахивает ею. Я забежала в комнату надеть халат, выбежала на тротуар, а его и след простыл. Пришел он через полтора часа. «Где ты был? – спрашиваю. Он отвечает нигде, здесь рядом, ходил воздухом морским дышал. «Ах ты гад! – говорю ему, – признавайся сейчас же с кем был, с кем ты мне всю жизнь изменял, приезжая сюда. А теперь и меня привез для замазки своих пакостных дел. Так тебе это не пройдет! Завтра же я уезжаю». Он меня убеждал полночи, ну остались мы еще на два дня и уехали. Такая пытка была ехать с ним до Москвы, а потом до сюда. Как я его, мама, ненавижу. Как жаль, что я его не бросила, когда ты мне советовала это сделать.