– Аница, сходи домой и принеси деньги, завернутые в бумагу. Ты знаешь где.
Дочь ушла.
Роконоца лежала, вытянувшись и, как будто дыхание стало ровнее. Через минут пятнадцать Аница вернулась. Кица подошла к матери:
– Мама, тебе не полегчало?
Роконоца слегка покачала головой.
– Мама, ну может тебе подушку поправить или еще одеяло принести?
Роконоца опять медленно покачала головой.
– Выключи свет, сказала она шепотом. Было ясно, что ей трудно говорить.
– Сейчас, мама. Я тут под матрас положу деньги, что у тебя занимала.
Роконоца открыла глаза, закрыла их снова и еле слышно сказала:
– Забери их себе.
Но Кики положила их под матрас и пошла выключать свет. В момент, когда свет погас, она услышала хрип. В комнате с матерью находилась она одна. Кинулась включать свет, а выключатель срывался дважды. Когда свет включился, и Кики бросилась к кровати, Роконоца уже скончалась.
Много раз битая по жизни, не раз униженная и оскорбленная Кики, не испытала той боли, которую она испытала сейчас. Это был самый страшный момент в ее жизни. Она кричала и тормошила маму, но тело быстро остывало. Ее с трудом оттащили. Собрались все родные: трое Кикиных детей, два сына Харика, сам Харитон с Парфеной, Яша и Кики. Девятеро, не было только Ирини и ее семьи.
Рано утром следующего дня Яша – Генерал отправил ей телеграмму.
Ирини с мужем прилетели в день похорон. Яшка встретил их на своей «Волге». Им повезло, что, как раз в тот день, на Караганду летел самолет. Целый день, перед отлетом, Ирини плакала навзрыд и причитала. Наташу с собой не взяли, она должна была смотреть за домом и сестрами. Наташа плакала и рвалась увидеть любимую бабушку в последний раз, но Ирини была непреклонна. Она не хотела, чтоб и Савва ехал. Не хотела делить с ним своего горя. Тем более, что, наверно, ему было все равно. Но было неудобно ей, замужней женщине, являться на похороны одной.
Роконоцу провожал весь поселок. Это была дань уважения к покойной, прожившей жизнь достойно, и дань уважения к дочерям, которые показали себя с положительной стороны, и к сыновьям, которых любили и уважали все односельчане.
Горю Ирини не было конца. Она не представляла себе жизни без встреч с ней. Как ей жить, когда она так в волю с ней и не поговорила, так много не спросила у нее, так много не сказала ей? Не сказала, как она ее любит так сильно, что имя мамы всегда было у нее в душе и на сердце, что чтобы она не делала, всегда, как бы мысленно, разговаривала и советовалась с ней. Где же теперь мамочка? Как же ей теперь обращаться к ней? Слезы текли рекой не переставая. Несколько раз ей подносили таблетки с водой. Последнее, она помнит, Батюшка прочел молитву и стали засыпать могилу. Ирини простерла руки к открытой еще могиле и запричитала, заголосила, звала мать назад. Чуть не свалилась туда. Ее подхватили уже без чувств. Да. Очень тяжело перенесли сестры потерю матери, также, как и братья. Все обратили внимание, что старший сын упокоившейся Роконоцы резко поседел.
Савва вернулся в Джамбул после поминок Роконоцы на девятый день. Ирини вернулась после сорока дней. Худая, с черными кругами под глазами, с новой морщинкой у опущенного рта. Она говорила тете Соне, что мама умерла потому, что не смогла перенести разрыва Ирини с Саввой после их поездки на Кавказ, что в преждевременной смерти Роконоцы виновен Савва. То же самое она говорила своим детям. Пусть знают. Дочки удивлялись, что же на самом деле произошло там с родителями после их поездки в Адлер. Ирини стеснялась сказать сначала про измену, но потом, в порыве очередного гнева, поведала им какой он «блядун и подлец». Дома ни он, ни она почти не бывали. Он где-то, она у тети Сони или Агапи ил и в церкви: ездила с ними поминать мать, ставить свечи.
Через полгода, в марте, Ирини нашла родственницу соседей, которая свела ее с казахом-педагогом, на вид очень неприятным, даже мерзким, работающим в педагогическом институте, куда хотела поступить Наташа. Ей хотелось изучать историю, но институт набирал студентов на физмат, иностранный язык, и литфак. Пришлось подать документы на литфак. Дочь любила литературу. По крайней мере читала ежедневно. Договорились о цене: четыреста рублей, которые Ирини тут же вручила посреднице. Это цена хорошего телевизора. Наталию представили неказистому казаху – преподавателю института в августе, когда у студентов начались вступительные экзамены. К этому времени она уже отучилась полгода на подготовительных курсах факультета, и была уверена, что сдаст экзамены успешно.
Ирини поехала спекулировать виноградом, заработать деньги, которые заняла у тети Сони, чтоб отдать за Наташино поступление в институт. Ей было приятно получить в Осакаровке телеграмму, что дочь сдала все экзамены на четыре и пять. По ее возвращению, Наташка уже была студенткой Джамбульского Педагогического института. Это была большая радость, но Ирини не ощутила его вкуса. Слишком все кругом было пусто.
При воспоминании, как он был встречен родственниками жены на похоронах своей тещи Савве становилось холодно. Понятно, всем было не до жарких объятий, но уж такого ледяного приема он не ожидал. Савва пытался успокоить себя тем, что это все-таки похороны, у людей горе, им сейчас ни до кого. Но все же он ощущал стойкое неприятие со стороны Ирининых братьев и сестры. Жена на него не смотрела уже несколько месяцев. Вместе приехали, соблюдая приличия, не более. Конечно, ему было жаль, что Роконоца умерла. Она была хорошей разумной женщиной. Ничего плохого ему она не сделала. Но что поделаешь, такова жизнь. Ему хотелось скорее убраться с их глаз долой. Слава Богу, ночевал он у кума, крестного Наташи. Но, по-видимому, Алексей забыл, что ее крестил, даже не спросил, как у крестницы дела. Спасибо, хоть помнил, что они кумовья.
Аницу, сестру, он встретил в первый же день на похоронах. Она была с дочкой. После поминок они пошли домой к Саввиным кумовьям. Там они посидели около часа: Аня спешила домой. Ее ждали дела. Сказала, что ее свекровь тоже слегла. С мужем все также очень плохо живет. Савва смотрел на свою единственную сестру, которая сидела теперь перед ним загнанная, смотревшая затравленным взглядом, ни на что не надеющаяся, махнувшая на себя рукой. Недавно, самый младший ее сын погиб, попал под машину. Она тяжело пережила потерю. Говорят, Тимка судится с водителем наехавшего на малолетнего сына и требует посадить того в тюрьму. К жене стал еще хуже относиться, считая, что она не доглядела. У Саввы было острое желание прикончить ее чудовищного мужа. Но знал, что это только у него в воображении. Что он может изменить? Пригласить сестру к себе? Ни в коем случае. У него самого земля под ногами горит. Самому в пору бросить жену и детей и уйти куда глаза глядят. Он наклонился к уху сестры и тихо стал уговаривать:
– Знаешь, что, сестра, не отчаивайся. Я думаю, из всякого положения можно найти выход. Ты ведь знаешь, что у меня семейные дела тоже не сладкие. Между нами говоря, хочу бросить жену и уехать на Кавказ. И тебе советую сделать тоже. Бросай своего мужа, пока он тебя в могилу не загнал и не осиротил твоих детей. Я тебе оставлю денег на самолет. Поезжай на Кавказ… Будет тебе счастье, купишь билет в день вылета. А сумеешь купить билет заранее, тем лучше. Забирай детей, пусть даже не сумеешь уговорить старших, поезжай с дочкой. Поедешь к Митьке с Федей. Приютят. А там и я приеду. К чему-нибудь придем. Адрес братьев я тебе сейчас напишу, я его знаю наизусть. Аня взяла деньги и листок бумаги. Внимательно прочитала. Уже надо было уходить, а она все медлила. Почти не проронив слова в течении разговора, она заплакала, прощаясь с ним. Десятилетняя дочь жалостливо посмотрела на нее, морща лицо, готовая тоже заплакать.
– Не плачь, сестренка. Мы, кажется, все обсудили. А ты, племяшка, смотри, слушайся маму. Не позволяй ее обижать. Савва погладил ее по голове.
Девочка молча, понимающе кивнула головой, дескать «конечно, не дам в обиду».
– Но может, я что-то выпустил из виду, тогда обсудим быстро, когда ты придешь на девять дней к моей теще. Ты придешь на поминки?
Сестра пожала плечами.
– Постарайся.
– Постараюсь, спасибо тебе, Савва, – выжала из себя Аница и ушла, держа дочь за руку.
Харитон со Слоном планировали поехать в ближайшее время в Минск, пока там еще находился Алексис Метакса. Говорили, что в столице Белоруссии производят очень хорошие товары ширпотреба, особенно нижнее белье: все качественно и, по-европейски, модно. Да и на народ хотелось посмотреть, который в годы войны отдал каждого третьего своего гражданина воюя с немцами, посмотреть на красивый город Минск. Алексис писал, что полюбил его всей душой. Друзьям интересно было посмотреть на жену и детей доктора Метаксы. Перед отъездом они со Слоном поехали на Адлерский базар купить что-нибудь из фруктов или еще чего-то интересного в подарок семье друга.
Не успели пройти первый ряд, как Слон толкнул Харитона в бок:
– Смотри, – кивнул он на мужчину справа от него.
Харитон оглянулся в указанном направлении. Никого не увидел. Посмотрел на Слона. У того вид был оторопелый. Харитон проследил его взгляд. Слон смотрел на представительного мужчину, разговаривающего с продавцом хурмы. Рядом с ним стояла девочка лет десяти. Беленькая, опрятная, с огромным, красным капроновым бантом на голове.
– Ну, ты что? – спросил Харитон. – Что ты пялишься на человека?
– Тише ты! – Слон близко подошел к Харитону. – Ты что не узнал?
Харитон пригляделся. Теперь тот мужчина разговаривал с девочкой. Лицо его расплылось в улыбке. Девочка что-то ему сказала и тот с готовностью, согласно кивнул головой.
Харитон вздрогнул: недалеко от них стоял собственной персоной Власин, бывший муж Насти. Резко отвернувшись, Харитон прошипел:
– Ну, и здесь достал. Что это фуфло здесь делает? И что за девочка рядом с ним? Дочь, что ли?
Слон почесал затылок, дернул свой хохол: