Савва посмотрел на свои наручные золотые часы: так и не пришел паршивец Федька! Придется заплатить таксисту, чтоб помог донести до стойки вещи. Такси подъехало вовремя. Савва быстро утрамбовал багаж. Надо было спешить. Сел и всю дорогу разговаривал с таксистом. Он не хотел травить душу и думать, что этот город, где он был так несчастлив, никогда больше не увидит.
Странно, чуть ли не в одночасье, крепкая и здоровая на вид тетя Соня резко сдала. Тяжело заболела. Схватило грудь и нечем стало дышать. До этого, она дни и ночи просиживала со своими цветами: выбивала некоторые виды цветов из железных трафаретов, как, например, ромашки, тюльпаны. Складывала бумагу в несколько слоев и потом била молотком по трафарету. Наверное, домахалась, думала она. Как только Ирини появилась у нее в палате, она заплакала.
Ирини взяла ее за руку, села рядом на край шаткого стульчика.
– Ты что, тетя Соня, не надо сдаваться! Мы все болеем. А ты вообще очень редко болеешь, вот пришла и твоя пора. Это ж временно. Ничего страшного, – успокаивала она подругу. Но сердце екнуло. Что-то не понравился ей вид своей задушевной родственницы: была она слишком бледной и какой-то слишком малоподвижной.
– Плохо мне, плохо, Ирини, – жалобно и тихо стонала тетя Соня. – На этот раз это не простая болезнь.
– Да брось ты, тетя Соня! Все пройдет.
– Чувствую я, что сердце, как тряпочка.
– Что говорят врачи?
– Так и говорят – сердце, – еле шевелила языком тетя Соня.
– Не знаю, позавчера я была у тебя. Ты нормально работала. Девчонки тебе помогали. Ты сделала несколько венков.
– Видимо, на этот раз для себя делала веночек, – опять еле проговорила тетя.
– Не гневи Бога! Ты бодрая, не старая женщина, что такое пятьдесят четыре года?
– По-разному, Ирини, умирают, – прошелестела больная.
– Все! Брось об этом говорить, а то уйду отсюда, – резко прервала этот разговор Ирини.
Она поправила ей подушки. Как раз в этот момент зашел сын тети Сони, Василий.
Он был озабочен, но улыбался.
– Здравствуйте, – обратился он к матери и Ирини, – ну, как дела, как чувствуешь себя, мама?
– Не знаю, сынок, – мать жалобно, но с надеждой посмотрела на сына.
– Все будет хорошо, мама! – бодро проговорил Василий. Врач у тебя хороший, знающий. Сказал, завтра тебя можно будет забрать домой.
– Видишь, – обрадовалась Ирини, – а ты говоришь! Все пройдет! А поболеть всем приходится.
Тетя Соня устало закрыла глаза.
Через день Ирини, вместе с Наташей, которая только что вернулась с практики из колхоза, пошли навестить тетю Соню дома. Наташа подошла к ней радостно улыбаясь.
– Как дела тетя Соня? Что-то вы разболелись. Я вас никогда не видела больной.
– Редко, но метко, Наташенька. Видишь, даже руками трудно пошевелить.
Наташа взяла ее руку и погладила.
– Ничего, тетя Соня, пройдет. Вам надо полежать, отдохнуть. Вы же постоянно в работе. Любой бы уже свалился, а вы еще держитесь. Теперь будете беречься. А то, с кем я буду разговаривать о Древней Греции, об истории русских греков, о понте Эвксинском?
Тетя Соня слабо улыбнулась. Наташа ей улыбнулась в ответ.
– Как у тебя дела, Наташенька. Расскажи мне, – попросила тетя Соня.
– Нормально. Вот уже начали заниматься.
– Ну и как?
Наташа пожала плечами:
– Много надо учить наизусть. Но пока успеваю.
– Интересно тебе там?
– Конечно. Осуществилась моя мечта, спасибо маме…
– Молодец, Наташенька! Приходи ко мне еще, ладно? – из глаз больной тети текли слезы.
– Ну, вот еще, тетя Соня! – взволнованно запротестовала Наташа. – Вам плакать нельзя. Надо беречь себя. Обещайте, что будете беречь себя, – Наташа низко наклонилась к тете Соне, – обещаете?
– Обещаю. Тетя Соня прикрыла глаза. – Приходи, – прошептала она тихо. Ирини почти все это время молчала.
– Ну, ладно, тетя Соня, отдыхай. Завтра мы опять придем, навестим. До свидания! – Наташа поправила одеяло. Вошла жена Василия. Они немного поговорили о здоровье и самочувствии больной и, наконец, пошли домой в удручающем настроении. Было ясно, что тетя очень больна. Умерла она через три дня.
Ирини мучилась, не могла заснуть две ночи. Такие родные люди умерли. Теперь их нет в ее жизни. Сначала мама, а теперь многолетняя подруга и родственница, с которой она делилась сокровенными мыслями и, которая поддерживала ее в самые трудные минуты ее жизни. И теперь ее нет. На похороны пришло очень много народу. Многих Ирини не знала. Отзывались об ушедшей из жизни, как об умной, даже мудрой женщине.
Василий, сын, было видно, убит горем. Его красавица жена Варя бестолково бегала то распоряжаясь об одном, то о другом, внося только суматоху. Ирини пришла на похороны с Наташей. Дочь испуганно смотрела на тетю, которая лишь недавно был живым, жизнерадостным человеком. А теперь все, ее нет. На кладбище она не захотела поехать. Ирини с Агапи были там до конца.
После поминок они направились домой к Агапи. Подруга хотела показать недавно купленный диван. Он стоял в их самой большой комнате, рядом с круглым столом. На столе стояла простая ваза с букетом разных цветов. Кровать отсюда убрали. На полу лежала довольно изношенная тряпичная дорожка.
– Полюбуйся, – показала на новый диван Агапи, – наконец могу пригласить людей посидеть по-людски, а то все на стульях да табуретках. Теперь мечтаю купить ковровую дорожку, ну, а потом, если Бог даст, и телевизор.
В комнату вошла старшая дочь, Аня. Она обрадованно поздоровалась с Ирини.
– Ну как дела? – спросила ее Ирини. – Все хорошеешь, скоро будешь такой же красавицей, как и мама.
Аня бойко посмотрела на обеих.
– Да куда мне до мамки! У нее глаза голубые, а у меня зеленые.
– Зеленые тоже красиво.
– А мне больше нравятся голубые, – весело заявила Аня. Агапи отправила ее в магазин за хлебом. Смешливая девчонка быстро полетела в ближайших магазинчик.
– Красивая дочь у тебя, жаль не поступила учиться.
– Некогда мне было смотреть за ее учебой. Она, к тому же, главная моя помощница. Как я бы одна с оравой детей?
– Знаю. Моя племянница, Кикина дочь, тоже день и ночь дома пахала, не до учебы было.
– В том-то и дело…
Ирини сочувственно посмотрела на подругу. Помолчала, потом весело предложила:
– Ну, тогда пора жениха искать.
– Да рано еще, совсем еще ребенок, девятнадцать лет.
– И то правда, я в девятнадцать вышла, и что хорошего видела?
– А я в семнадцать вышла, да лучше б никогда не выходила. Сама видишь, какая у меня жизнь с пьяницей.
Ирини усмехнулась:
– У меня не пил, а не лучше, – она презрительно махнула рукой, – пошли эти твари куда подальше, лучше давай, посидим поговорим о чем-нибудь другом.
– Сейчас, Ирини, сварганю яичницу, дома ничего нет поесть, все смели архаровцы мои.
– Да мы ж только, что с поминок, какая еще еда?
– Ну, чай попьем. К чаю есть у меня припрятанные пряники.
– Ты их детям дай.
– Про себя тоже не надо забывать. Не ты ли меня так учила?
– Так моя мама советовала. Но делать так я не могла. Зато мой муженек и без чьих-то советов обошелся: все лучшее себе в рот отправлял. И как таких земля носит?
Долго подруги просидели в этот раз за столом, вспоминая тетку Соню, тяжелое, но радостное детство, юность, и всю остальную несладкую жизнь.
Эта зима была необычайно долгой для Ирини. Может быть, потому, что не было теперь на свете тети Сони, с которой она часто – густо коротала длинные зимние вечера. Но вот наступила очередная весна. В начале марта зацвела сирень и теперь чуть ли не от каждого двора несся любимый Иринин аромат. Она так любила сирень, что каждый год наламывала огромный букет и ставила в зал в большое ведро. Чтоб воздух был перенасыщен этим волшебным запахом. Благо, у нее в палисаднике, перед домом, росли два куста сирени.
В столовой, где она работала недалеко от Технологического института, всегда полно народу. В основном студенты. Хотя и другого контингента хватало: здесь бывали и рабочие с соседних строек, и некоторые административные работники, работавших в здании горисполкома напротив. Столовая находилась на магистральной дороге так, что и приезжих хватало. За Ирини стал открыто ухаживать сорокашестилетний русский мужчина, бывший военный, моложавый и приятный, с усами. Ирини не переносила бороды и усы. Михаил поджидал ее после того, как она заканчивала свою работу и подолгу разговаривал с ней. Раза два проводил до ее улицы с разрешения Ирини. Через месяц, немного стесняясь, он сделал ей предложение.
– Выходи за меня замуж, не пожалеешь.
– Брось ты, о чем ты говоришь? У меня дочке тринадцать лет. Оно тебе надо, всякие трения, переживания?
Михаил нетерпеливо махнул рукой, дескать, какая ж это проблема?
– Надо, раз предлагаю жениться.
Но Ирини отпиралась, не соглашалась. Михаил дал ей время обдумать, посоветоваться с дочерью.
Но Ирини и в следующий раз не дала согласие. Он выглядел очень удрученным:
– Ты говоришь, что дочь твоя не хочет этого брака. А что она собирается всю жизнь с тобой жить? Через года три, она вообще в тебе не будет нуждаться. Будет думать, как устроить собственную жизнь. Ты будешь ей только помехой. Вот тогда ты захочешь устроить свою жизнь, выйти замуж, но не найдешь человека. Так и жизнь пройдет. Увидишь.
Еще раз он дал ей время подумать и, если решится, позвонить ему. Но Ирини так и не решилась. Большей частью из-за его усов. Потом пройдут годы, и она не раз вспомнит свою блажь с усами: «Ну сказала бы, чтоб сбрил усы. Он бы сбрил». Уж очень добивался ее. Ирини впоследствии не раз вспоминала его слова, что надо и о себе подумать. Дочери дочерьми, но и о себе не надо забывать. Кому нужны в наше время такие жертвы? С другой стороны, кому нужны ее дети? Сейчас глаз да глаз нужен за ними, особенно за шустрой младшей. Недавно ей в столовой Лиза сказала, что слышала про ее Наташу сплетню.