– А что мне расстраиваться? Врач на больных не обижается. Каждому свое. Что человек ищет, то и находит. Мне не впервой такие новости получать.
– Да успокойся, не только у тебя такие проблемы. Я еще не знаю какие фокусы мне преподнесут мои детки.
«Какие бы не принесли, у тебя муж нормальный, вдвоем легче все переносить», – подумала Ирини. Она облизнула пересохшие губы. Они всегда пересыхали от волнения. Заболела голова: значит поднялось давление. Надо было идти и прилечь, постараться заснуть. Казалось, что голубое высокое небо, вдруг низко опустилось и вот-вот раздавит все живое вместе с ней.
День резко потемнел, подул неприятный ветерок, навевая, ко всему, неприятные мысли. Ирини ушла с огорода. Помыв ноги и руки из шланга, она побрела в дом.
Легла, но в комнате, как назло, назойливо жужжала муха. Пришлось погоняться за ней. Она вспомнила, как Савва ловко ловил мух ладонью, а потом брезгливо давил их. Зарывшись в подушку, она принялась раздумывать о своих несчастьях, но через несколько минут заснула тяжелым сном. Проснулась через полтора часа, под вечер. Наташа – из института, а Женя – из школы уже пришли домой.
Все, что накопилось за сегодняшний разговор с соседкой, Ирини выплеснула на дочерей. С того вечера Ирини несколько дней прорабатывала с дочерьми тему женитьбы их отца и предательства Катьки, называющей мачеху мамой.
– Ну вот, отец ваш, наконец-то, обзавелся новой семьей, – начинала она каждый раз. Девчонки слышали сколько горечи звучало в словах матери.
– Новая семья, новые заботы, – продолжала она. – Про вас, конечно, забыл, что вы есть на свете. Как же: новая жена под боком, дочь родная тем более, что называет чужую бабу мамой. Ну, что не жить долбо-бу!
– Ну пусть себе живет, мама, – нам от этого ни холодно, ни жарко, – жарко отзывалась, сверкая жгучими глазами, Женя, – у него своя жизнь, а у нас своя. Мне что он есть, что нет – одно и тоже.
– Да, что ты мама, расстраиваешься. Пусть живет в свое удовольствие. А Катька – дурочка, одумается, – присоединялась Наташа.
– Пусть живет, – повторяла за ней Ирини. – Тем более, что он, бедняга, всю жизнь только и мечтал об удовольствиях, эгоист проклятый. Говорят, там такую беседку отстроил своей новой, я тебе дам!
А дома здесь, я не могла допроситься стульчик или табуретку сколотить. Ему все некогда было, по бл-дям надо было успевать бегать. Подлец! Мне недавно один грек, Димитриади Степа, твоей одноклассницы отец, подошел ко мне и говорит: «Ты, Ирини, не расстраивайся, что он уехал. Он был не человек!» А я у него спрашиваю: «А почему ты так говоришь?». А он и отвечает, что когда они еще на Буруле работали каменщиками, то после работы отец ваш часто не ехал домой, а прямиком в ресторан. Степан спросил его однажды, как он объясняет дома отсутствие, а папаша ваш и ответил ему по-свойски: «А я жене говорю, что иногда приходится на работе ночевать. Бурул же на большом расстоянии от города». Вот так всю жизнь на обмане. А дурочка – жена доверяла мужу. Правильно: жена неграмотная, будет она разве у кого-то где-то что-то выяснять, где ее муж ошивается? Эките-еее, – протянула Ирини, – придет твое время, милок, посмотрим, чем ты закончишь, – проговорила она как-бы обращаясь к нему, качая головой с презрительным укором.
Глава восемнадцатая
Пролетела еще одна дождливая черноморская зима и следом, наступила теплая, цветущая всеми красками, весна.
Савва быстро привыкал к новой сытой, комфортной, а главное спокойной, можно сказать, беззаботной жизни. Даже сердце как будто успокоилось, перестало щемить. С девочками было полное взаимопонимание. С Зинаидой он был очень дружелюбен, а она более чем предупредительна. Несколько раз он ловил удивленный взгляд кумовей. Это случалось, когда они с Зиной шли вместе, держась за руки, а не под руку, как это обычно принято у взрослых пар. Не может же он в самом деле, выдергивать руку, когда Зина хочет так держаться.
Дни установились прекрасные. Солнце светило ярко, щедро, освещая богатую растительность черноморского побережья. Недавно народившиеся зеленые листочки лиственных деревьев дрожа от легкого морского ветерка так и сияли насквозь пронизанные солнечным светом.
На свои последние зимние институтские каникулы приехала дочка Наташа с подругой, бывшей одноклассницей, благо, что студенческие билеты на самолет намного дешевле. Они учились в разных институтах. Наташин пединститут рассчитан на четыре года, этим летом она его закончит. Она его закончила этим июнем, а подруге еще год учиться в Технологическом. Кажется, Наташа ждала от Саввы денег, но лишних у него, увы, нет. К тому же она приехала с подругой, которую тоже надо кормить. Так что Савва надеялся, что дочь поймет его. Тем более, что с осени образованная дочь будет зарабатывать, возможно, побольше его. Наташа не очень-то здравствовала его теперешнюю жену, но в общем все шло нормально. Молодежь много загорала, ездили в Сочи, ходили в парки, кафе, кино.
Подруга уехала через две недели, а Наташа осталась еще на десять дней. Они с Катей не разлучались. Договорились, что после окончания школы, Катя поедет поступать в тот же институт, где училась Наташа. Савва поддержал эту идею. Молодец, Наташа! Теперь, может, Катя нажмет на учебу. А то в этом году, она больше, на его взгляд, проводила времени на разных дискотеках и школьных вечерах. Училась, судя по оценкам, посредственно. А Женя, как рассказала, Наталья, после восьмого класса поступила в финансовый техникум, вместе с соседкой, Полиной Кесериди. Молодец!
Савва размышлял о том, как он соскучился по своей боевой дочке. Как жаль, что она не родилась мальчиком! Может, тогда он и не решился бы уйти из дома. Все-таки парень не очень-то потерпел бы уход отца. А девчонки всегда поймут, их можно убедить.
– Ну как вы там поживаете с сестрой? Расскажи подробнее, попросил он однажды Наташу, прогуливаясь с ней и Катей по Сочи. Они просто походили по городу, сходили в парк, поели мороженное. Савва смотрел на красоты города и наслаждался. Сказать правду, не каждый может так любить свой город. Савве все нравилось: и эти длинные зеленые аллеи кустов, и цветочные клумбы у магазинов и административных зданий, и фонтаны, и новые и старые здания. Нравились парки, плакаты, флаги, прохожие, дети. Правда, не любил места большого скопления людей, как рынки, торговые галереи. Исключением были морской и железнодорожный вокзалы. Их здания он знал до последнего закуточка. Мог часами смотреть на поезда и пароходы, пристально, не отрывая глаз. Изредка он обращал внимание дочерей на то или другое место, но делал это без особой охоты: знал, что им не дано так трепетно относится к окружающим их прелестях города.
– Как? – ответила на его вопрос Наташа. – Нормально. Мама работает, мы учимся. Мама почти не ругается. Намного спокойней
– Конечно, вы теперь взрослые, бить вас уже она не может.
– Что да, то да.
– Я вас никогда не бил, – напомнил он, глядя на Наташу.
Та кивнула:
– Да, за это мы тебя очень любили. Правда Катя?
Катя тоже согласно кивнула.
– Кстати, папа, как это тебе удавалось ни разу нас не побить. Ведь некоторые отцы, тоже прикладывают руки к детям.
– Я ж знал, что вы вырастете. И не забудете обид. Вот я и не хотел этого.
– Да. Молодец, папка!
Наташа приобняла отца.
– Сейчас мама будет жить одна. Женька уедет в Алма-Ату в техникум. Я тоже уеду практику отрабатывать.
– Куда это тебя направили?
– В какой-то казахский поселок. Ужас как не хочу. Может здесь где-нибудь можно найти работу в школе?
Савва испугался. Куда? Если еще и она будет жить на этой жилплощади, то вообще негде будет развернуться. Да и сколько мороки будет с пропиской. Прощай тогда установившийся покой.
– Тут невозможно будет тебя прописать, – устало заявил он.
После небольшой зависшей паузы, дочь, отвернувшись в сторону заметила:
– Катю же ты прописал.
– Еще нет. Но у нее не будет проблем, думаю. Она здесь учится в школе, то есть живет с отцом давно. А ты училась в Казахстане, диплом оттуда. Да и работу учителя, я слыхал, найти очень трудно, если не невозможно.
Наташа нахмурилась. Больше ничего не сказала.
У Саввы защемило сердце. Он побледнел, приостановился. Потер левую сторону груди.
– Ты, что, папа? – забеспокоилась Катя.
– Да, так, что-то сердце шалит, надо серьезно заняться им.
– Конечно, пойди в больницу, – сочувственно советовала дочь.
Наташа смотрела на него удивленно и недоверчиво:
– Ты же никогда на сердце не жаловался…
– Когда я умру преждевременно, только тогда вы поверите, – произнес обиженно их отец, садясь на ближайшую лавку, которых было везде в избытке под тенистыми аллеями деревьев у тротуаров.
Дочери переглянулись.
– Может воды газированной купить? – предложила Катя.
– Да нет. Сейчас пройдет, – страдальчески морщась, произнес Савва, – не обращайте внимания. У меня такое бывает. Сейчас, пять минут и все будет в норме.
И в самом деле, через минут пять – шесть, он поднялся, и они направились, как и собирались в кино посмотреть фильм под названием: «И дождь смывает все следы». На следующий день Наташа поменяла билет и улетела первым же самолетом.
С утра Ирини взялась стряпать. Как-никак весна, майские праздники. Наташа приехала на два дня, пусть отъестся. Там у себя, небось готовит себе только жареные яйца. А, может, кто зайдет, надо угостить. Да и сама соберется куда-нибудь, хоть к Агапи. Она всегда ей рада. Муж – придурок ее не достает, когда Ирини там.
Проснулась Наташа часам к десяти. За завтраком она вдруг затеяла разговор о своем решении уехать в Адлер.
– Ты что, сдурела? Я тебя вырастила, выучила, а ты к отцу собралась?
– При чем здесь отец? Я ведь тебе говорила, что я на всякий случай заикнулась ему, что хочу переехать, так он сказал, что прописать меня не сможет, а значит не будет работы.
– Ну, так, на что же ты надеешься? – разозлилась Ирини.