х не было царапин или порезов.
Любовница Атакяна позволяла себе покапризничать, а он с видимым удовольствием терпел это. Их связь длилась лет семь, и она требовала узаконить отношения, но разве армяне бросают свои семьи? Это бывает крайне редко. Вот уже два года Артур Ованесович отбивался от ее притязаний, жаловался Марице, что статья у него неважная с любимой Ириной, она грозится бросить его, если не женится. Но вот и этот Новый Год, по всему видно, они все же будут встречать вместе.
Савва приедет к ним тоже. Новую его жену она всегда забывала вспомнить. Нет, Зина, конечно, будет с ним. Она никому не мешала. Мысли Марицы опять перекинулись на Савву, о том, как она к нему привязана. Не той, само собой, привязанностью, которую она испытывает к Виктору. Нет, Савва является родным человеком, которого она чувствует почти, как себя. Как можно охарактеризовать это чувство к нему? Наверное, отношение к брату, любимому брату, просто дорогому уважаемому человеку. А вот к ВВС у нее были такие серьезные чувства, что она раньше боялась даже мимолетных встреч с ним. Когда он на публике подходил к ней, она чувствовала, как пересыхало у нее во рту и ноги стояли на земле совсем не твердо. Иногда ей казалось, если бы он ее позвал за собой, полетела бы. Но благоразумие даже в мыслях всякий раз останавливало ее: он ее начальник во-первых, у него и у нее взрослые дети во-вторых, какой позор, если их дети что-нибудь узнают, а в-третьих, ей хватает и тех отношений, которые существуют между ними и без всяких интимностей.
Правда, с недавних пор Виктор Сергеевич уж очень напорист. Прямо-таки, обложил со всех сторон. Все уже заметили, что замуправлающего посещает их пасеку намного чаще других и проводит там по нескольку часов. Разговаривая с хозяевами пасеки, он никогда не отпускал Марицу по мелким делам, Костаса же – не задерживал. Последний раз, совсем недавно, он предложил несколько вариантов поступления в ВУЗ их младшему сыну, и Костас, как только ВВС закрыл за собой дверь их дома, удрученно констатировал:
– Он влюблен в тебя.
– Кто? – прикинулась не понявшей Марица. «Ну вот, – подумала она, – теперь и до мужа дошло, не прошло и двух лет». Некоторые подруги и даже просто знакомые с пчелохозяйства давно уши ей прожужжали о необычном к ней внимании сурового замуправляющего.
– Кто-кто, – съязвил Костас, – сама знаешь!
Марица повернула к нему удивленное лицо:
– Не знаю. О ком ты? Кто влюблен?
– Владимиров тебя любит, – Костас внимательно смотрел на жену.
Марица удивленно округлила глаза:
– С чего ты взял? Виктор Сергеевич нас обоих уважает за хорошую работу и гостеприимство.
– Я знаю нашего ВЭВЭЭС давно, (такая аббревиатура его имени, отчества и фамилии пристала к нему еще со времени службы в ВВС – военно-воздушных силах, но больше, видимо, из-за его военной выправки). – Он так ни перед кем не расшаркивается, как перед тобой, – произнес отчетливо и убежденно Костас.
– Просто ты не видел его в компаниях с женщинами.
– Не видел, конечно, не видел…, – опять съязвил Костас и, выдерживая паузу, косо поглядел на жену, занятую уборкой посуды со стола.
– Видел и с женой и другими бабами, – включил он свою иронию, – так, что не сомневайся, парень он нарасхват.
Марице не нравился этот разговор и, чтоб прекратить его, она загремела у мойки тарелками, бросив небрежно:
– Не выдумывай, Костас, по отношению к себе от него я ничего не замечала…
Муж почесал затылок, верный признак того, что он что-то недопонимает и вышел во двор.
«И понимать здесь нечего!» – думала Мария, глядя ему в след.
Ничего плохого она не сделала. По крайней мере до сих пор. Мало ли какие отношения и чувства она испытывала к ВВС… Удивительно, но они – эти отношения были волнующими и глубокими, а поэтому дороже всяких остальных известных ей отношений между мужчиной и женщиной. Это было что-то похожее на то, что она испытывала в юности к Гильманову, но, кажется, в сто раз сильнее. «Странно, а тогда, двадцать восемь лет назад мне казалось, что умру без Олега».
Марица еще раз внимательно и критически оглядела себя в зеркале: «Да, уж, понятно, не первой молодости», – она, поправила волосы. – Ну, раз ВВС не сводит с меня глаз, значит есть еще на что смотреть».
Тут же в шкафу лежал новый, кем-то подаренный, альбом. Открыв его, она быстро нашла общую фотографию, где среди всех был запечатлен ВВС. Марица долго рассматривала его через щербатое увеличительное стекло. Сердце вдруг екнуло: «А что было бы, если б вдруг он куда-нибудь уехал, как когда-то уехал Гильманов?» Такое могло случиться так, как хороших работников пчелохозяйства часто перекидывали в отстающие хозяйства, дабы они подняли их уровень.
«Тогда я, действительно, умерла бы с тоски», – подумала она. – Не дай Бог!»
Пусть все будет, как есть сейчас и ей больше ничего не надо. Только бы видеть его. Живого и здорового. Савва как-то ей сказал, что у него с ней, с Марицей, платоническая любовь. Потом объяснил ей, смущенной и не понявшей, что это такое.
Вот, пусть у нее будет такая платоническая любовь к ВВС. И это было бы для нее счастьем. По правде сказать, кто она такая против него? Необразованная. И Олег, и Виктор, и Савва образованные люди. Не то что она: за плечами у нее всего четыре класса. Война не дала ей возможность учиться. Спасибо, что умеет читать и писать. И, что все они в ней находят?
Мысли перекинулись на школьные годы. С двенадцати лет, она должна была работать в колхозе, чтоб помочь семье. Марица вспомнила, как она сумела накопить какие-то копейки и купить белой тонкой, в одну нитку марлю, чтоб пошить занавески на два окна, выходящих на улицу. Сколько радости было у нее с Марфой, когда она их повесила! Вспомнила, как в сорок четвертом году, за ней, пятнадцатилетней, стал ухаживать молодой лейтенант, с которым собиралась сбежать из дому, но не решилась потому, как нечего было обуть. Потом долго не могла его забыть. Он писал ей. Ругал, что не сказала ему о своих сандалиях. Писал, что продал бы свою гармошку и купил бы ей обувь. В сорок девятом высылка греков, потом возвращение назад, сватовство Костаса, первого парня на деревне и нежеланное замужество. И вот ей сорок два. Все, жизнь пролетела! Все эти, прошенные и непрошеные, мысли промелькнули у Марицы пока она разглядывала фото ВВС.
Захлопнув альбом, она взяла со стола маленькое зеркало и, глядя одним глазом в него, посмотрела, как сидит новое платье со спины. Наконец, удовлетворившись осмотром, Марица сняла его с себя, переодевшись в домашний халат.
Она была довольна собой, своей фигурой, ладной и стройной в ее годы. Это в русскую маму. Марица усмехнулась: мама, наверно, сама забыла, что она русская. Живя среди греков, она почти не говорила на родном языке. Разговаривала только на греческом. Отец Марицы был одним из первых, который позволил себе жениться на русской. Если б не черные глаза и густые длинные ресницы, да небольшие темные усики над верхней губой, которые Марица тщательно выщипывала, ее можно было бы принять за чисто русскую женщину. Кровь все-таки не водица!
«Подстригусь, – решила она, – надо позвонить Шуре, она прекрасно стрижет даже сама себя, к тому же, совсем недавно, уговаривала меня изменить прическу».
Не откладывая в долгий ящик, она набрала номер телефона. Кстати, телефон у них появился, как только построили в Поляне телефонную станцию. Опять же ВВС помог получить разрешение на установку, впрочем, также помог и в приобретении легковой автомашины, бывшей в пользовании и находившейся на балансе Пчелохозяйства. Купил ее Костас по очень заниженной цене. Оно и понятно, их пасека была лучшей в пчелопи-томнике, а Костас с Марицей считались работниками-передовиками.
Ирини постриглась. Подстригла свои не густые, но пышные, ниже плеч волосы и, по настоянию Женечки, подкрасила их хной и басмой, чтобы скрыть седину. В зеркало на нее смотрела женщина на десять лет моложе ее.
– Видишь, что значит за собой ухаживать, – радовалась Женя. – Ты теперь у меня невеста на выданье. Смотри, как волосы отливаются красиво! Хорошо тебе с коротким волосом.
– На выданье, на выданье, – проворчала Ирини, отрывая взгляд от зеркала. – Нашла невесту! Лицо помолодело, а годы то те же, – иронически заметила она дочери.
– Ну, так и что же. Разве не приятно себя чувствовать молодой?
– Какая я тебе молодая?! Все такая же твоя мама, только без седины.
– Если б губы подкрашивала, то вообще сошла б за тридцатилетнюю, – заявила Женя, оглядывая мать оценивающим взглядом.
– Хватит! – отрезала Ирини, – еще не хватало мне губы красить.
– Почему? – дочь обиженно отвернулась. – А вообще-то, да – такие красивые губы и не обязательно подкрашивать, – согласилась она, – мне б такие!
Ирини продолжала язвить:
– Слава Богу, она еще и недовольна своими губами! Если хочешь знать, у тебя самые красивые губы из вас троих.
– Да, но у тебя красивше, – настаивала Женя, желая сделать матери комплимент.
– И глаза у тебя красивше так, что не на что тебе жаловаться, – продолжала мать.
– Да?! А что ж у меня нет твоих голубых глаз? А? – весело поддела ее Женя, – так что из нас четверых ты самая красивая.
– Конечно, конечно. Расскажи кому-нибудь. Я уже пройденный этап, – заявила она с сарказмом, – теперь ваша очередь.
Ирини бросила на дочь осуждающий взгляд. Ей было смешно, что она ведет с ней такой разговор. Женька продолжала зловредничать:
– Ты собираешься на Новый Год к Агапи. Все ее гости упадут, как увидят тебя такой помолодевшей. Сама Агапи, конечно, красивая тетка. Глаза у нее голубые, большие. Да. Но нос далеко не такой точенный, как у тебя. Кстати, обрати внимание: мой нос по сравнению с твоим просто длинный.
Ирини вскинулась:
– Не надо было въезжать в железные ворота! Если б ты тогда не разбила нос, сейчас все было б в порядке.
Теперь Женя стояла у зеркала и трогала свой нос. Вдруг она заявила: