– Представляешь, прислал письмо, что собрался жениться. Ужас! – возмущалась сестра Марицы.
Савва, лишь бы что сказать, возразил:
– Он же служит, значит зрелый парень. Захочет жениться, что-ж, значит, пора.
– Пора! Скажешь тоже! – возмутилась Марфа. – Пацан он еще, в голове ветер гуляет.
– Такуж и гуляет?
– Да нет, Петя хороший мальчик, – начала она, но тут музыка закончилась. Марфа продолжала стоять около Саввы и излагать мысли по поводу проблем своих детей. Марица пришла на выручку.
– Так, ребята, уже два часа ночи. Давайте опять сядем за стол, подкрепимся, поговорим. Нас ожидает десерт. Она позвала Марфу помочь кое-что убрать со стола и поменять посуду. Гости опять зашумели, задвигали стульями, рассаживаясь и не переставая разговаривать.
Полковник Кохан и зубник Атакян балагурили, сыпали анекдотами и народ смеялся, чуть ли не задрав ноги кверху. Каждый старался рассказать какой-нибудь убийственный анекдот. Но лучше Артура Ованесовича никто не мог рассказать – что значит армянин!
– Ну ты и молодец! – восхитился Костас. И где ты так научился?
– Я ж из армян, слушаю армянское радио. Вот так и научился, – ответил, прищурившись, зубник, – а то, как же?
– Я тоже знаю один анекдот, – сказал Костас. Он прилично нагрузился свое любимой медовухой и уже около часа в основном молчал, поглядывая то на одного, то на другого гостя.
– Ну, ну, Константин Харлампиевич, давайте! – стали просить его гости.
Костас откашлялся и начал:
– Приходит однажды мужик – казах домой с любовницей и говорит жене:
«Айгуль, можно мне со Светом спать?» А та отвечает: «Можно, если хочешь». Тогда мужик говорит: «Конечно, хочу! Заходи Света!»
Все засмеялись, хотя многие слышали этот анекдот от него не один раз. Костас, подперев, голову рукой, оглядывал хохочущих:
– Так вот бывает, – принялся он объяснять свой анекдот, – жена думала свет электрический, а это оказалась живая Света. И так бывает. Вот так-то.
Он смотрел на всех веселыми, сонными глазами и вдруг оживился.
– А давайте споем, – предложил он, – где кеменже?
Харик сразу отозвался:
– Здесь, здесь, куда он денется от меня, – и, нетвердой рукой, звучно запиликал на своем инструменте.
– Давайте, будем, друзья мои, греческие песни петь. – Костас устремил свой взгляд на Савву. – Ты помнишь песню «Панайя му», которую мы пели в детстве? Ходили колядовали по дворам и пели?
– Как мы с тобой ходили, помню, но слова, наверно, не вспомню.
– Вспомнишь. Слушай и все вспомнишь.
Кеменже запело густой, зычной мелодией. Костас запел, ровным, красивым голосом. Сразу вплелся высокий звонкий голос Марфы, потом мягкий, глубокий голос Марицы и приятный баритон Харлампия. Савва пел, пропуская слова. До чего же было приятно вспомнить забытое. Оказывается, ничего не забыто. Он набирал воздух в легкие и пел, и ему казалось, что он сбрасывает с плеч неведомый груз, груз, который мешал ему жить, груз из-за которого он всю жизнь спотыкался. И почему это у него так получалось? Чего ему не хватало для счастья? Может ему не хватало той чистоты духа, который питает Костаса.
«Как это ему удается видеть все в корень, не ронять достоинства, сохранить семью? Ведь росли вместе, дружили, все было как будто одинаково. Наверно, дело в женах. Ему повезло с женой. А мне нет. Ничего не попишешь», – успокаивал себя Савва. Голова его моталась в такт музыки то ли от этих дум, то ли вино давало о себе знать… Кто его знает… Но сейчас он ощущал себя прямо – таки счастливым.
Закончилась песня и все зааплодировали. Стали просить еще спеть. Спели еще пару песен. Снова аплодисменты. Костас был готов петь греческие песни ночь напролет. Но Марфа предложила спеть русскую народную. Зубник ее поддержал:
– Моя звездочка знаете, как поет, заслушаетесь. Спой-ка, Ирина! – попросил он. Ирина замялась.
– Да я и не знаю, какие народ хочет спеть? – сопротивлялась она для приличия.
Марфа звонко запела без приглашения «Калинку», и все подхватили. Горланили кто во что горазд. К концу песни половина из них основательно надорвали глотки.
– Ну, товарищи, так нас на долго не хватит, – засмеялся Костас, – ну и хор у нас получился, почище хора Пятницкого.
– А что нам хор Пятницкого, когда нам море по колено, отозвалась жена Крупицына, под такую музыку и не спеть? – она показала на Савву, который только что сложил с себя свой баян.
– А нельзя ли еще поиграть, – попросила она, – Савва, вы знаете песню «Поникли лютики»? – так люблю эту песню.
Лицо Саввы просияло, и он снова, охотно поставив баян себе на колени, многозначительно воскликнул:
– Сейчас будет сделано, как можно отказать такой женщине!
Савва энергично наполнил воздухом меха. Играл он с удовольствием. Он мог не есть, не пить, не танцевать, даже, если рядом такая женщина, как Марица, только была бы возможность продемонстрировать свое мастерство. На сегодняшний день он мог сыграть наизусть около сотни музыкальных произведений. Среди которых, были и очень длинные, и сложные для исполнения. Его любимыми были «Севастопольский вальс» и «Амурские волны», ну и некоторые известные песни, как, например, «Синий – синей иней лег на провода». Народ, особенно женщины, были благодарными слушателями. Сидели, влюбленно глядя на баяниста.
Уже было четыре часа утра. Свет потушили, он горел в спальне и через окно слегка освещал зал. Мария зажгла две толстые свечи в зале и одну в маленькой соседней комнате – спальне младшего сына. Кстати, она их купила для Виктора Сергеевича. Ей хотелось, чтоб везде было красиво и романтично, сделать что-то такое, чтобы эта новогодняя ночь показалась ему особенной и, чтоб она ему запомнилась. Костасу такие вещи были безразличны. Она, как раз зажигала свечи в спальне сына, когда вдруг услышала за спиной всегда так волнующий ее голос ВВС:
– Как красиво горят свечи! Совсем другой вид. Теперь я, и в самом деле ощущаю, как наступает сказочный Новый Год.
Из-за громкого разговора гостей, она не услышала, как открылась дверь. Виктор Сергеевич подал голос, когда подошел совсем близко. Марица не успела обернуться. Владимиров крепко притянул ее к себе, поцеловал в плечо. Она резко повернулась, уперлась руками ему в грудь, открыла рот, сказать ему, но в голове зашумело, кажется, она потеряла на секунду дар речи, точнее, не знала, что сказать. Виктор Сергеевич наклонился, при этом винные пары ударили по острому обонянию Марицы. Он почти коснулся ее губ, как в это самое секундное мгновение дверь приоткрылась и заглянул, нетвердо стоявший на ногах, Савва. Увидев Марицу, не замечая ВВС, он кому-то сказал:
– Здесь она!
Виктор Сергеевич выпустил Марицу и отступил на шаг.
Дверь открылась шире и на пороге возник полковник Кохан. Улыбаясь, чуть заплетающимся языком, он удивленно спросил:
– Ты тоже, Виктор Сергеевич прощаешься? Тебе-то, что спешить?
Заметив свечи, он восхитился:
– Как тут у вас красиво свечи горят!
Немного опешившая Марица, быстро нашлась:
– Что это вы все уходите? Александр Владимирович, рано еще! – и, взяв со стола спички, вышла за дверь, мужчины последовали за ней.
– Да, не хотелось бы оставлять, Марица, такую теплую компанию, но сама понимаешь, жена не здорова, – докладывал, нетвердо стоявший на ногах, покачивающийся, полковник.
Подошел Костас:
– Вы, что? Собрались? Куда так рано?
– Надо ехать, – протянул ему руку полковник.
Костас обиженно покачал головой, ухватил его за локоть, усаживая на стул. Никто, особенно женщины, не хотели отпускать такого интересного члена их новогодней компании.
– Дорогие гости, вот наш дорогой гость, полковник, а был подполковник, когда приехал сюда, – медленно и выразительно отметил Костас, – прекраснейший человек, настоящий хозяин. Все его уважают, и мы с женой тоже, – обратился он к присутствующим, прижимая при этом полковника рукой за плечо, чтоб тот не встал со стула. – Мы очень сожалеем, что Александр Владимирович встречает Новый Год в Поляне последний раз, сожалеем, что его переводят в друге место, и рады, что он почтил наш дом своим присутствием.
Александр Владимирович, наконец, сумев увернуться от железной руки Костаса, встал. Улыбаясь и, нахлобучив свою каракулевую шапку, он оправдывался:
– Ребяяяя – та, пора и честь знать! – Видите, как меня уж раззз – везло? Кроме то – го, за мной уже машшшш – ина пришла, у калитки стоит. Не – удобно, – он подмигнул красным глазом в сторону Владимирова, – водителя то – жжжже ждет семья. Сегодня же праздник… дл-л-л-я всех… и дл-л-л-ля водителя, – говорил он заплетающимся языком.
Проводили его шумно. Уже в машине поднесли ему бокал с шампанским и, на прощанье, выпили шипящее вино. После его отъезда, гости увлеченно порассуждали об отъезде Кохана и его приемнике Курницком, который сейчас являлся его заместителем. Наконец, как-то утихли, видимо устали петь, и рассуждать. Крупицын со своей женой ушли следом за уехавшим полковником, с обещанием прийти завтра на обед к полудню. По дороге они подбросили домой Марфу с мужем вместе с гостями из Киева.
Остальных Марица уложила по разным комнатам. Благо у нее было три спальни. Последними уехали супруги Виноградовы и Владимировы, тоже пообещавшие приехать к обеду.
Рано утром Марица уже вовсю готовила свежее угощение. Гости проснулись поздно, как раз к обеду. И опять про куролесили до вечера. На второй день, кого только не было в гостях у Мавриди! И сам председатель сельсовета, и подруга Марицы, Шура Трелопуло с мужем, они не были на Новый год, потому что приехала их дочь с мужем и детьми из Могилева. Также заезжал и новый, заменивший умершего начальник ГЭСа со своим шофером, Крупицын с женой и другие. И каждый раз пили за здравие, пели, танцевали, обсуждали политику и политиков, благо тем для разговоров тьма. Говорили о Брежневе, о его свояке Цвигуне, о секретарях ЦК Григории Романове и самом молодом на партийном Олимпе – Михаиле Горбачеве, о главе КГБ Юрии Андропове, главе Азербайджана Гейдаре Алиеве и других. Почти на каждого из них сыпались анекдоты. Савва слушал с большим интересом, в разговоре не участвовал потому, как в газетах обо всем этом не писали и ему нечем было поддерживать такую беседу.