Он не успел открыть рот, как она уже положила трубку. Савва держал телефон у уха и слушал гудки, наверное, минут пять. Внутри его все сжалось, как от удара, ощутимого удара под лопатку. Он почувствовал там жжение, дошел до скамейки и сел отдышаться. Савва почувствовал, как собственное лицо покрывается бледностью. Он закрыл глаза. Людей было полно на переговорном пункте, никто не обращал на него внимания. Воздух в помещении был не свежим. Савва собрался с силами и вышел на улицу. Сел на лавку. Минут через пятнадцать ему стало легче дышать, и он медленно побрел к остановке. Ни о чем не хотел думать. Только бы добраться до дома. Из-за угла выскочило пустое такси, и он успел его остановить. Домой подъехал уже в нормальном самочувствии. Никто б и не подумал, что полчаса назад, он был в самом своем худшем состоянии. Он испытал боль и страх от такой боли, как перед смертью. Зинаида спросила, как прошли переговоры, он ответил, что разговор был неприятным и он не хочет об этом сейчас говорить. Зинаида испуганно на него посмотрела:
– Кушать будешь вареники?
– Нет.
Такого еще не было, чтоб Савва отказывался от вареников.
– Приготовить тебе постель?
– Да, не мешало бы мне прилечь.
Было уже десять часов вечера, девчонки сидели у соседей, играли в лото.
От стресса или еще от чего, Савва почти мгновенно заснул. Зинаида пошла за девчонками, чтоб шли спать и не разбудили отца.
Но он, обычно, чуткий, и не думал просыпаться. Уже к утру, вдруг у него сильно защемило сердце, он заворочался, сел в кровати. Зинаида проснулась, спросила, что с ним. В конце концов, она вызвала скорую. Врач Адлерской скорой помощи сказал:
– Ничего я у вас не нахожу. Сердце работает, как мотор. Сейчас я сделаю вам укол. А завтра сходите к своему участковому, пусть сделают кардиограмму. На всякий случай.
Зинаида робко спросила:
– А на работу можно не выходить?
– Как хотите, но бюллетень я выдать не могу, – последовал ответ доктора и с тем он удалился. Лицо его выражало недоумение: как можно беспокоить занятых людей по пустякам. Подумаешь, кольнуло сердце!
Назавтра Савва пошел на работу. Погода была яркая и солнечная, совсем не февральская.
«В Джамбуле в это время тоже бывают такие теплые дни, – думал он, – но разве сравнишь какой воздух здесь и там. Здесь он такой мягкий и пахнет морем. А там сухой и пахнет Химзаводом. А на небе нередко какие-то оранжевые облака».
Он вспомнил, как однажды он, в окружении своих детей, разговаривал у ворот дома с соседом, вдруг старшая, Наташа, стала дергать его за рукав и кричать, чтоб он посмотрел на небо. Савва поразился, когда увидел оранжево – красную светящуюся дугу на пол неба, видимо, далеко от химзавода. Дуга расплывалась по небу колпаком над окраиной города на расстоянии несколько сот километров, в виде радуги, стояла минут восемь и, наконец, исчезла. Что это было? Бог его знает… Говорят, что это, скорее всего, проходили очередные ядерные испытания под Семипалатинском. Ведь это не близко. Неужели оттуда могло дойти такое свечение до самого Джамбула? Такой картины Савве больше нигде и никогда не пришлось увидеть. Красивая и пугающая картина, но сколько вреда природе и человеку было нанесено в тот десятиминутный момент – никто не знает.
«Какое счастье, что я там не живу!» – и мысль, что его врагиня, его мучительница живет там тоже не радовала его. – Конечно, это она настроила Женечку против меня. Ничего, пройдет время, дочь повзрослеет и поймет, кто во всем виноват. Бросить мать она, конечно, не бросит, но приедет сюда, не ко мне, так к сестрам. По крайней мере, Наташа и Катя понимают, что не во мне причина развала семьи. Я старался, терпел сколько мог. Сердце себе надорвал. Сегодня ночью было совсем плохо, думал – хана! Но Бог смилостивился».
Он вспомнил старшую дочь и ее просьбу помочь… Странно, когда она попросилась к нему пожить, он как-то встретил ее желание без энтузиазма. Теперь, кстати, пожинает плоды: дочь сменила теплое отношение на холодное. А, вот, если б Женечка собралась приехать, он бы разбился бы, но прописал ее! Покопавшись в своей душе, он понял почему: хотел больнее досадить Ирини: ведь Женя – ее любимая дочь, ну и он сам ее любил больше других: как никак – самая младшая.
Телефонный разговор с младшей дочерью, конечно, был тяжелым, но Савва считал, что Женя еще молода и не все понимает: еще год – два и ей все станет понятно. Однако сердце его говорило: «а, может, и нет».
Был тихий февральский вечер. Снега почти не было. Только по обочинам дорог еще можно было увидеть твердый ноздреватый почерневший снег. Дороги были влажными, местами сухими. Температура воздуха днем достигла плюс пяти, сейчас она, конечно, ниже. Женя вышла из центрального переговорного пункта. В легком пальто и пуховом полушалке она почти не чувствовала холода. Спасибо меховым сапогам. Новые стильные сапоги купила совсем недавно в Алма-Ате. Мама исправно слала ей деньги на питание, с которых юная студентка умудрялась что-то откладывать. Эти югославские сапоги появились, как раз в день, когда в техникуме выдали стипендию. Почти вся их группа хором направилась в центр погулять, зашли в магазин, а там такая красота! Юлька, близкая подруга, из очень обеспеченной семьи, посему – деньги у нее водились. В конечном итоге сапоги купили она, да Женька, которой Юлька заняла недостающую часть денег. Остальные однокурсницы тоже хотели, но где же взять денег?
Подруги были счастливы до умопомрачения. Еще бы! Хорошие импортные сапоги – дефицит номер один. И чтоб теплые были, и удобные, и красивые. Вообще, надо сказать, Женька была одной из самых модных студенток техникума. Умела она одеваться и преподнести себя. Спасибо мамочке! Она редко отказывала ей в покупке обновы. Конечно, Женька не наглела. Она давно научилась покупать не очень дорогие вещи, но которые смотрелись на ней весьма привлекательно. Мама была довольна ее вкусом, может, поэтому редко отказывала лишний раз дать денег. К тому же, Женя заметила, что маме нравиться ее фигура: выросла она выше и стройнее своих сестер. Естественно, маме хочется нарядить ее покрасивее.
Женя шла к автобусной остановке. Народу стояло полно. Двойка ходила довольно часто. Через минут тридцать она уже будет дома, рассказывать маме, как она переговорила с отцом. Но на душе было неспокойно. Она высказала ему все, что думала. Вернее, все что собиралась сказать ему, и, как мама хотела, чтоб она говорила с ним.
Думая о нем, вдруг вспомнила, как екнуло у нее сердце, когда услышала голос отца, и, как поздоровались, и, как была в напряжении от мысли, что ей надо ему все высказать. Она чувствовала, что ее папа соскучился за ней, не знает как с ней говорить, и, как бы теряется от ее односложных ответов. Ей хотелось увидеть его, посидеть рядом, обсудить сложившееся положение. Но это было невозможно. Никогда не придется, наверно, вот так запросто поговорить. Это бы не понравилось маме, считавшей себя однажды уже преданной одной из дочерей. Женька не могла себе позволить стать второй предательницей. В голове она, уже в который раз, прокручивала короткий разговор с отцом:
«Ну, что, Женя, приехала бы ты ко мне, погостила. Я бы тебе денег на дорогу дал, – услышала она на другом конце провода напряженный и просительный голос отца.
Что-то такое было в голосе, что она резко прореагировала:
– С какой это стати мне ехать к тебе? Неужели ты соскучился?
– Конечно, прошло столько времени, ты теперь совсем взрослая, – автоматически, как заученно ответил отец.
– Конечно, взрослая. Выросла без тебя! Ты мне нужен был, когда я росла. Но тогда ты меня не вспоминал, я тебе была не нужна. А теперь ты мне не нужен.
Зависла пауза. Женька помнила, как у нее пересохло в горле. Она чувствовала, что и у него дух перехватило. Он что-то начал говорить, голос не звучал, а шелестел:
– Женя, ты не все понимаешь…
– Я и понимать не хочу! Все, папа, нам не о чем больше говорить! Пока!»
Она резко положила трубку.
Ей было нестерпимо жарко в телефонной будке. Она давно развязала платок. Выскочив из кабины, Женя перевела дыхание. Села на скамейку в зале почтамта. Посидела минутку, подумала: «Кажется, все сделала, как надо. Пусть знает, что она за ним не плачет. До свиданья, милый папа! Точнее, прощай!»
Она поправила платок и пошла к остановке.
В автобусе было полно людей. Она встала у окна и разглядывала все что проплывало мимо ее окна. Вот Технологический институт. Здесь когда-то у Наташи были лабораторные уроки по химии, которые она ненавидела. Два дня в неделю, для сестры, по ее словам, были настоящими пытками. Химию она ненавидела всей душой…
Пол автобуса вышли на этой остановке. Женька перешла к освободившемуся месту у другого окна. Мимо проплыл кинотеатр имени Чокана Валиханова. Здесь она недавно смотрела фильм «Ромео и Джульетта» по Шекспиру. Вот это фильм! Она смотрела его шесть раз! И еще бы смотрела! Молодцы американцы. Оливия Хасси в роли Джульетты прелесть!! И Леонард Уайтинг, как Ромео – бесподобен!
После здания Технологического института, впереди никакого освещения, кругом темень до самого спального района микрорайона.
Проехали микрорайон, самое неприятное место; здесь часто густо на автобус садилось хулиганье и норовило пристать. Вот и родная «Клубная» остановка. Когда она свернула в свой переулок, было уже совсем темно. Скорее всего мама ждет ее у дома. Слава Богу, на столбе у дома Степановых обычно светит фонарь. Ей всегда казалось, что у фабричного дувала по вечерам кто-то жмется. Да, страшновато ходить по их узкому переулку. Наметанным глазом Женька определила, что мама, конечно, ее ждала у калитки, теперь, заметив ее, пошла навстречу. Женька ускорила шаг.
Алекси путался со многими Осакаровскими девчатами. Но ни к кому серьезно не относился. Кики трясла его душу всякий раз, когда до нее доходила новая сплетня. На этот раз у него появилась зазноба в Караганде.