Да! Как же она предвкушала, что и внуков он сроду не увидит! А увидит раз или два в жизни – это даже лучше: больше будет мучаться. И вдруг – на тебе! Его теперь вовсе нет на белом свете…
Ирини, в самом деле было не по себе. Не было на свете теперь ее врага, из-за которого она находила в себе силы преодолевать все трудности последних лет, как бы доказывая: «Нет тебя и прекрасно! У меня все отлично. Не то, что у тебя!»
Женя уехала на похороны. Звала и ее, но нет уж, она не доставит его родственникам удовольствия пялиться на себя. Рядом с ним будут его дочери, пусть и за это скажут спасибо.
Ирини сидела дома, смотрела телевизор и вязала тонкие шерстяные носки Женечке. Она размышляла о жизни и смерти, о преступлениях и наказаниях. Вспомнила Роконоцын рассказ о человеке, который был обижен на соседа, и молил Бога наказать обидчика. И когда, наконец, через семь лет, сосед был наказан, тот обиженный человек несказанно удивлялся, что Господь, услышав его молитву, так быстро наказал негодника. Она была уверена, что Бог наказал Савву ранней смертью за его подлость по отношению к ней и к семье. Она взвешивала свою жизнь, свои поступки и не находила, за что бы ее мог наказать Бог. Были и у нее промахи, неправильные поступки, не без этого. На то это жизнь… Каждый в ней ошибается. Но подличать было не в ее натуре. Так что ей нечего бояться Божьего суда. Ирини вздыхала. Ну что ж, нет теперь на земле ее бывшего мужа. Странно, но нет. А есть она и ее дети, братья, сестра, племянники. Кстати, как теперь там Катя? Может домой соберется? Да навряд ли… Комната-то ей достанется от отца. Интересно, а, как же мачеха? Куда она денется?
Уедет, наверное. Ирини пришла мысль: «А вдруг она будут жить вместе с Катькой?»
Ирини даже приостановила вязание и пристально посмотрела на телевизор.
«Неужели дочь додумается до этого? Нет, не может быть! Не до такой же степени она дурочка! – успокаивала она себя и снова взялась за спицы. – Скорей бы вернулась Женечка!»
Ирини чувствовала себя освобожденной от чего-то тяжелого, что тяготило ее долгие годы жизни с мужем, тяготили ее и те пять лет его жизни вдали от семьи. Ирини ждала возвращения Жени, чтобы окончательно и бесповоротно, решительно, отрезать от себя, этот большой кусок ее жизни.
Горечь, обида за свою неудавшуюся жизнь с мужчиной, который ничего хорошего не дал ей, кроме боли и разочарования, сковывали виски, стягивали скулы, кривили губы в плаче, за себя, за детей, за тяжкий ежедневный труд, за многое, что терзало душу. Это были обильные слезы, которых не было с детских лет. С трудом успокоившись, она подумала, что жизнь есть жизнь, у нее есть дети, и все, может быть, сложиться хорошо, даст Бог. Есть ради кого жить: одна красавица Женька чего стоит. «Скорей бы она вернулась…».
Женя вернулась домой расстроенной и подавленной. Ирини почти не о чем не расспрашивала. Поинтересовалась отчего умер, сколько людей было, кто из родственников приехал на похороны. Женя отвечала неохотно.
– Наташа тоже была?
– Да.
– Ну как она?
– Переживает. Но не плакала.
– Не плакала? А ты?
– Я плакала, немножко.
– Жалко, конечно, он вам отец. А Катя?
– Тоже немного поплакала.
– Она наверно, в первый день много слез пролила. Все же вместе прожили столько времени. Он был ей хорошим отцом.
– Да, Катька говорит, что они хорошо жили. Душа в душу.
– Надо же… Молодцы, – Ирини сузила глаза, посмотрела поверх Жениной головы. – А в семье ваш отец жил без души. Все его куда-то тянуло… подальше от жены и детей.
– Да, ладно, мама… Царство ему небесное.
– Да, Царство небесное, – хмыкнула Ирини.
Женя ушла в свою комнату. Они только что отужинали, и Ирини принялась убирать со стола, понесла остатки еды собаке. Вернувшись, застала дочь спящей.
«Изрядно ребенок устал, – подумала она. – Бедная, отца-то знала, каких-то четырнадцать лет. Бедная моя!» – Ирини присела на стул и долго смотрела на спящую дочь. Перед ее глазами пронеслась вся жизнь ее младшенькой – с самого рождения и по сегодняшний день. Мысли о Савве больше ее не тревожили.
После новогоднего, как Марица считала «сближения» с ВВС, события в этом направлении надолго застыли на месте. ВВС не появлялся до самой весны. Встретились на совещании в Молдовке и то случайно. Виктор Сергеевич поздоровался, не успел сказать пару слов, как его пригласили в президиум. В мае он навестил их пасеку, как раз, когда Костас совещался в поссовете. С пчелами работали только молодые практикантки – помощницы. Марица пригласила его к столу, сели, поговорили. Виктор Сергеевич сразу пересел поближе к ней, взял в свою руку ее шершавую ладошку под столом. Говорил о делах, смотрел прямо в глаза не мигая. Поднес к губам ее руку. Белокожее его лицо налилось краской.
– Хотел бы я, Марица, чтоб ты стала моей женой, – начал он, как бы продолжая одним им известный, незаконченный разговор, – давно хотел, но не решался сделать подлость Костасу.
От неожиданности, первые секунды Марица даже не поняла, о чем идет речь.
Не дождавшись ее реакции, упершись руками о шаткий стол, он угрюмо продолжил:
– Только, если ты сама решишь с кем тебе быть, тогда и на него не посмотрю.
С последним словом он отвел глаза.
Смущенное лицо Марицы сначала порозовело, но осознав, что он ждет ответа, резко побледнела. Опустив глаза, она лихорадочно думала, что ему ответить.
– Ничего сейчас не говори. Мучился дольше, и тебя мучил. Подожду еще. А, ты подумай, – сказал он, тяжело и неохотно поднимая дородное тело. – Сейчас лето, много работы, не до личной жизни, а к осени разберись. Я свое решение сделал давно.
Марица оглянулась, не видит ли кто их.
– Но, Виктор Сергеевич, я…, – начала она дрожащим голосом.
Не обращая внимания на проходивших рядом практикантов, Владимиров быстро поцеловал, едва коснувшись ее губ и скорым шагом прошел к машине. Водитель завел мотор, через минуту они уехали. Марица вскочила с лавки проследить его отъезд и теперь все еще стояла, приходила в себя. В голове ощущался легкий необычный туман. Вспомнила, что так было, когда Олег Гильманов один лишь разок поцеловал ее сто лет назад. Прошло минут десять, когда к ней вернулась способность соображать: «Кажется, ВВС сошел с ума, – пришло ей в голову. – Как я могу бросить Костаса? После стольких лет совместной жизни?»
Она вспомнила, как смолоду муж ревновал ее потому, как сплетничали местные завистливые бабы, что она гуляет от него. Приходили домой, докладывали ему: она де с этим заигрывает, и с тем ее видели наедине в кустах парка, с третьим видели в Адлере под ручку. Невероятно! И когда это она могла в Адлер поехать без Костаса? Может, она с кем-то и стояла, и разговаривала, но при чем здесь измены? Она что, виновата, что мужики так и липнут к ней, как вроде она медом намазана? И вовсе она не заигрывает с ними, разговаривает в обычной своей манере, как со всеми. Люди говорят, что она умеет разговаривать, что не обделена природным умом. И тем не менее, покоя не было первые годы замужества от сплетников. Однажды, рано утром, они только что с мужем встали, собирались на пасеку. Костас вышел за ворота, вынес большую сумку с инвентарем к автобусу, как вдруг Марица услышала: чей-то женский голос сообщает ему, что этой ночью видела его жену на территории турбазы со своим соседом. Марица схватила большое мокрое с веревки вафельное полотенце и выбежала. Так отстегала убегающую девку, что та больше той дорогой не ходила и всем говорила, что Марица чокнутая. После того раза Костас успокоился, не косился на нее, когда она где-нибудь рядом разговаривала с мужчинами.
Хорошо, что в тот день, когда ВВС вдруг сделал ей, можно сказать, предложение, Костас долго совещался на каком-то собрании. Марица ничего не делала, сидела и думала о своем. Две молоденькие помощницы даже подошли, обеспокоенные неподвижным сидением своей начальницы. Марица сослалась на головную боль, велела им сделать необходимую работу, а сама пошла в домик прилечь на самодельную кушетку. Голова и в самом деле казалась распухшей. Что же ей делать? Когда в прошлом году неожиданно она получила письмо от своей первой любви Гильманова Олега, она проплакала всю ночь, жалея его. Олег Борисович сообщал, что никогда ее не забывал, давно ее ищет, но, видимо она уезжала из Красной Поляны или изменила фамилию. Женился, прожил десять лет с женой, развелся. Есть два сына. Работает прокурором города Рязани. Просит встретиться с ним в любом удобном ей месте любого города. Сердце ее давно было занято ВВС, так что даже и мысли не было тогда что-нибудь изменить в своей жизни.
Теперь же ситуация была другой. Если она не согласится на решительные меры и не уйдет от мужа, то Виктор Сергеевич просто выкинет ее из своей головы, перестанет замечать, вообще вычеркнет из своей жизни. Он относится к мужчинам, у которых нет половинчатых решений. У них должно быть или «да» или «нет». Все надлежит быть предельно ясным.
Костас, наконец, насовещавшись, приехал на работу, к этому времени она сумела успокоить себя тем, что у нее есть еще, по крайней мере, три месяца. А за это время все утрясется, она что-нибудь придумает.
Ворочаясь ночами в постели, она не переставала думать, что же делать?
«Как он не понимает, что для гречанки в моем возрасте уйти к другому мужчине – позор на всю семью. Куда мне будет девать глаза от стыда? Как на нее будут смотреть сыновья? Старший уже женился… Каким примером она будет для него.
Стать любовницей? Как Люба всю жизнь при Трофиме, двоюродном брате Костаса? Жена давно подозревает, а сделать ничего не может. Ну, Люба эта смолоду с ним в таких отношениях, а Марица то давно зрелая баба, скоро, и в самом деле, бабушкой станет…
В то же самое время отказать себе от радости видеть ВВС, разговаривать с ним, чувствовать, что он любит ее, а главное самой любить?! Ведь все было хорошо и ровно в ее жизни в сравнении с другими семейными парами. И муж любил ее и был счастлив. А вот ей не пришлось. Всегда в этом смысле чувствовала себя ущербной. Почти все подруги и приятельницы говорили о своей любви к мужьям или любовникам. Далеко не надо ходить, ее сестра Марфа обожает своего мужа, хоть и любитель он выпить. Неужели так и жизнь пройдет, а ей так и не придет